Шрифт:
— Ну, а мы?.. Мы, которые отдадим самое дорогое, что у нас есть — жизнь и счастье, — что с нами будет? — спросил он тихо.
— А мы послужим навозом, удобряющим землю… на которой взойдут всходы новой жизни!
— А чем возмерится мера преступлений тех, которые опиваются теперь нашей кровью, которые радуются нашим страданиям и танцуют от радостей на нашем… навозе, как вы выражаетесь?.. — еще тише и как-то очень странно произнес Шевырев.
— Что нам до них… Их будет судить история, Бог, если хотите!
Шевырев с бешенством схватил его за горло.
— А, так это все?.. Это все?
И вдруг вскрикнул визгливо и дико:
— Ты врешь! Ты поп… черный поп… иезуит! Ты пришел меня обмануть! Я тебя задушу!..
Он кричал, тряся его за горло и сам весь трясясь от злобы и отвращения. Он оттолкнул гостя к стене, так что голова его с глухим стуком ударилась о штукатурку, и сдавил длинное жилистое горло.
Ему показалось, что вспыхнул какой-то свет, что кто-то толкнул его в самое сердце, и он очнулся.
Сердце мучительно колотилось и, казалось, готово было разорваться. Перед глазами крутились красные и золотые круги, и по всему телу струился горячий липкий пот. Он лежал на спине, укутанный по горло одеялом, и в синем сумраке наступающего рассвета видел свою пустую комнату, стул с темнеющим на нем платьем, стол и окно, уже совсем серое. Но ощущение противной прилипчивой тяжести на ногах оставалось.
Шевырев с трудом поднялся.
На ногах его лежало свалившееся со спинки кровати пальто.
— Только и всего! — холодно усмехнулся он и хотел лечь, но вдруг остановился и прислушался.
XI
Где-то далеко, внизу, не в квартире, он услышал осторожные шаги. Шевырев быстро поднял голову и разом, легко и быстро сел на кровать. Кто-то шел по лестнице, подымаясь все выше и выше и осторожно ступая по каменным ступеням тяжелыми сапогами.
Шевырев сидел на постели и слушал.
Кто-то остановился у двери. Казалось, он тоже прислушивается. Долго было тихо, и от напряжения Шевыреву уже стало казаться, будто это просто кровь стучит в висках. Все было спокойно, и мрак тихо качался перед глазами. Только в коридоре чуть слышно поскрипывало что-то.
«Послышалось!» — подумал Шевырев, облегченно опуская голову на подушку.
Но в ту же секунду глаза его широко раскрылись, и точно кто сбросил его с кровати, Шевырев уже стоял босыми ногами на холодном полу посреди комнаты. В глухой тишине послышался осторожный, едва слышный звук: звякнуло железо и стихло. Кто-то осторожно пробовал отворить входную дверь.
Двигаясь, как тень, Шевырев одевался. При бледном свете окна белым пятном, с острыми черными глазами, двигалось его лицо по комнате. Когда он уже надел сапог, послышалось что-то новое. Шевырев замер, держа одежду в руках, прислушался и еще быстрее стал одеваться: по лестнице, осторожно топоча ногами, подымалось уже много людей.
«Они!..»
С минуту Шевырев стоял в нерешимости, потом быстро надел пальто, шапку, отворил дверь и выглянул во тьму коридора.
Мгновенное представление мелькнуло у него в мозгу: он вспомнил, что когда днем заходил в кухню напиться, видел в окно очень близко брандмауэр соседнего дома, и окошко было без двойных рам. И быстро двигаясь, бесшумно, как кошка, обходя сундуки и занавески, Шевырев скользнул по коридору в его черном и прелом воздухе. Около угла, где спали старички, он приостановился на мгновение. Слабое похрапывание за занавескою вдруг прекратилось. Шевырев стоял неподвижно и слушал. Кто-то вздохнул во сне, и опять заскрипело что-то слабое и маленькое. Тогда Шевырев беззвучно двинулся дальше, отворил дверь в кухню и оглянулся.
Там было почти совсем светло. На плите смутно поблескивала какая-то посуда, холодный самовар как будто стоя спал на столе. Кошка поднялась на плите, спрыгнула на пол и пошла куда-то, подняв хвост и мурлыча на Шевырева. Пахло остывшим угаром и борщом. Шевырев подошел к окну и выглянул.
Сквозь пыльные, мутные стекла ничего не было видно, только светлела полоса неба и серела отвесная серая стена, уходящая в бездну.
Он еще раз оглянулся и тихо стал выдвигать задвижки. Слабо скрипнуло окно и отворилось, холодной, чистой и свежей струей обдав лицо и грудь, сдавленные тяжелым спертым воздухом квартиры. Шевырев высунулся в окно и посмотрел вниз.
Далеко там, внизу, белела булыжная мостовая, и казалось, что она лежит на страшной глубине. Холодом и смертью повеяло оттуда. А вверху, за серой чертою брандмауэра, расстилалось уже начинавшее светлеть небо, и его безграничная пустота пахнула холодом и простором.
Шевырев повернул голову назад, к квартире, и прислушался.
И в эту минуту резко и звонко, всколыхнув, казалось, тишину и сон всего мира, как живой, предостерегающе звякнул звонок.
Тогда Шевырев осторожно и ловко поднялся на подоконник, мельком взглянул вниз, в страшную пропасть с белевшей внизу мостовой, и прыгнул…