— Тогда мой долг призывает меня в камеру вора, — согласился патер и весь остаток пути шел в молчании.

Они приблизились к камерам смертников, и самый воздух вокруг, казалось, был так насыщен горем и неизбежностью смерти, что патер постарался держаться поближе к начальнику тюрьмы. Подойдя к камере Мадейроса, начальник сказал:

— Селестино, я привел к тебе священника, чтобы ты мог поговорить с ним и приготовиться к смерти, если тебе и в самом деле суждено умереть.

Заглянув через плечо начальника, патер увидел простое убранство камеры Мадейроса: там была койка и несколько книг. Уходя отсюда, человек покидал мир таким же нагим и неимущим, каким он в него пришел. Скосив глаза, патер мог заглянуть и в камеры Сакко и Ванцетти, но он решительно отвернулся, собирая все свои силы для предстоящего разговора.

Мадейрос сидел на койке. Сидел он довольно спокойно, с поднятой головой, и даже не обернулся к двери, заслышав голос начальника тюрьмы. Наблюдая за ним, патер подумал: «Знает ли вор, что уже десятый час и, следовательно, время истекло, а вместе с ним ушла и надежда на жизнь?»

Если Мадейрос это знал, он ничем не выдал своей тревоги и сказал очень спокойно:

— Я хочу поблагодарить вас, а также и священника за то, что вы пришли, но пусть он уходит. Я не хочу никакого священника, я в нем не нуждаюсь.

— Он весь день такой, как сейчас? — шепнул патер начальнику тюрьмы. — Такой тихий и спокойный?

— Отнюдь нет, — прошептал в ответ начальник; он сам не мог понять нынешнего поведения Мадейроса. — Он теперь совсем не такой, как прежде. Весь день, с раннего утра, он был возбужден, бился в истерике, а то и кричал во весь голос от страха, как животное на бойне, которое чувствует, что смерть у него за плечами.

— Что же случилось? — спросил патер.

— Поговорите с ним, если желаете, — ответил начальник.

«Как надо бороться за душу убийцы? — спрашивал себя патер, ибо такая задача выпала ему впервые. — С чего начать поединок?» И тогда он решил спросить Мадейроса так же просто и откровенно, как тот его встретил:

— Почему вы отказываетесь от помощи духовного отца, сын мой?

Мадейрос поднял голову и посмотрел на патера таким ясным и пристальным взглядом, что тому почудилось, будто его внезапно низвергли с той башни непогрешимости и догматизма, на которую он так давно себя вознес. Упав на землю, он вдруг увидел перед собой не преступника, а просто мальчика, без всякой боязни ожидавшего смерти. Это было чудо, быть может самое настоящее из всех земных чудес; оно пронзило панцырь лживого красноречия и ловкого искусительства, в который патер облачился смолоду, и на мгновение тронуло его сердце. Поэтому ответ, который он услышал, не был для него неожиданным.

— Я не хочу священника, — медленно заговорил Мадейрос, подбирая слова и распутывая клубок своих мыслей с большим трудом и величайшей серьезностью, — потому что он опять вернет мне страх. Я теперь не боюсь. Весь сегодняшний и вчерашний день, а также и позавчера и третьего дня мне было так страшно! Я умирал множество раз, и каждый раз, когда я умирал, я так мучился. Ведь страх — это самая ужасная вещь на свете. Но теперь у меня есть два товарища, их зовут Николо Сакко и Бартоломео Ванцетти, они. поговорили со мной и отогнали мой страх. Поэтому-то мне и не нужен священник. Ведь если я не боюсь смерти, значит я не боюсь того, что будет после смерти.

— Что они могли сказать тебе? — в отчаянии спросил патер. — Разве они могли дать тебе господнее отпущение грехов?

— Они дали мне человеческое отпущение грехов, — ответил Мадейрос просто, как ребенок.

— Но вы помолитесь со мной? — воскликнул патер.

— Мне не о чем молиться, — сказал Мадейрос. — Я нашел друзей, и они будут со мной, покуда я жив. О чем же мне еще молиться?

И, сказав это, он растянулся на койке, положил руки под голову и закрыл глаза; у патера не хватило духу заговорить с ним снова. И они с начальником тюрьмы ушли ни с чем, так же как пришли. Но на этот раз, проходя мимо камер Сакко и Ванцетти, священник заглянул туда и увидел людей, ставших легендой Новой Англии. И, когда он посмотрел на них, они в ответ посмотрели на него; их взгляды встретились.

Патер быстро шагал по темным переходам Чарльстонской тюрьмы, но, как бы ни был тороплив его шаг, ему все же удалось скрыть от начальника тюрьмы, что он просто обратился в бегство. Там позади, за его спиной, в камерах смертников жила тайна, недоступная его пониманию, но грозившая ему гибелью, и он бежал от этой тайны.

Начальник тюрьмы был рад избавиться от патера ведь ему еще так много надо было сделать, а часы показывали почти десять часов вечера. Люди не понимают, сколько хлопот несет с собой казнь, не говоря уже о том, что она неприятна сама по себе; порой, когда он был склонен пофилософствовать, — а какой начальник тюрьмы лишен этой склонности? — он сравнивал свои обязанности с обязанностями директора крупного и хорошо поставленного бюро похоронных процессий. Ничего не поделаешь, он тут ни при чем, и, если прекращение жизни сопровождается более сложным ритуалом, чем ее начало, не его дело вмешиваться в этот распорядок или негодовать на него.

Прежде всего начальник направился в столовую, примыкавшую к камерам смертников, которую он предоставил для нужд прессы. Комната уже была полна репортеров, получивших специальные приглашения присутствовать либо при самой казни, либо поблизости от того места, где она совершалась. Начальник тюрьмы знал, чего стоят хорошие отношения с прессой, и постарался предупредить все желания репортеров. Аромат свежесваренного кофе наполнял столовую, а на столах возвышались груды аппетитных бутербродов и сдобных булочек. Начальник специально закупил двадцать пять фунтов отличных копченостей и холодного мяса; он всегда считал, что и постоянных обитателей тюрьмы не следует кормить тухлой пищей, но удовлетворить аппетит представителей прессы было еще важнее.