Для Шварца важна такая мысль: все это не означает, что наши воспоминания о прошлом – воспоминания индивидов и социальных групп – попросту сфабрикованы и ненадежны. Напротив, большая часть наших воспоминаний точна и надежна. Но память чрезвычайно избирательна и подчас искажается причинами, по которым мы вообще решили запомнить данные события. По словам Шварца, наша память о Линкольне «оценивает историю, возвышая морально значимые элементы жизни Линкольна над повседневными».8 Иными словами, мы не просто помним о прошлом: мы помним о нем в свете того, что особенно важно в нашей собственной жизни.

Это можно сказать о большинстве почитаемых нами исторических личностей, от императора Августа до Жанны Д’Арк и Христофора Колумба. Сейчас на Колумба смотрят намного менее идеалистически, чем во времена моего детства в 1950–1960-е годы. Тогда Колумб слыл одним из величайших героев прошлого, человеком, который «открыл Америку» и позволил цивилизованным людям заселить новый свет, принести христианские идеалы в отсталую и языческую глушь, распростертую от побережья до побережья. Именно Колумб сделал возможными блага, которые дошли до нас в нашем демократическом, богатом и благородном обществе. И вообще это был добряк: оказывал туземцам почести и уважение.

Сейчас этот образ Колумба разделяется далеко не всеми. Даже «открытие» Америки считают весьма относительным. И распространена иная трактовка: Америку не надо было «открывать». Ведь она уже существовала и уже была населена цивилизованными народами, хотя их форма цивилизации кардинально отличалась от европейской. И Колумб даже не был первым европейцем, ступившим на ее берега. У него было много предшественников.

Более того, сейчас Колумба часто помнят не как доброго благодетеля, а как жестокого и безжалостного человека, на чьей совести лежат смерти и страдания колоссального числа людей. По словам историка Джеймса Лоуэна, который тщательно переосмыслил вклад Колумба:

В своей попытке изобразить Колумба в ином свете Лоуэн показывает, как европейские болезни выкосили целые племена американских индейцев и какое безжалостное обращение ждало людей, найденных Колумбом на американских берегах: завоеватель санкционировал изнасилования, грабежи и телесные увечья.

Но как же получилось, что людей моего поколения учили относиться к нему с почтением? Мнение Лоуэна:

Для ясности: я не хочу сейчас ни соглашаться, ни спорить с тем новым пониманием Колумба, которое предлагает Лоуэн. Я говорю о другом. Образ Колумба, привитый нам, оспаривают современные историки, которые смотрят на него в ином свете. И зачастую Колумба помнят совсем иначе, чем во времена моего детства.

Но моя основная мысль не связана напрямую с Авраамом Линкольном и Христофором Колумбом. Ситуация с ними не уникальна: так обстоит дело с каждой исторической личностью. Наши воспоминания о них формируются нашими нынешними интересами и заботами. И поэтому – отчасти поэтому – эти воспоминания иногда не вполне надежны, содержат аберрации, а подчас и ошибочны. А ведь историкам важно отличать точные воспоминания от неточных.

Однако важно понимать, с чем связаны такие особенности и искажения памяти. Это прольет свет на то, что мы холим и лелеем в своей жизни. Изучая память о прошлом, мы узнаем о важности настоящего.

Как мы неоднократно увидим далее, сказанное относится и к воспоминаниям об Иисусе. Люди – и верующие, и неверующие – помнят его совершенно по-разному. И так было всегда. Так было еще с первыми людьми, у которых появились воспоминания о нем. И с его учениками. И с авторами наших евангелий. Без сомнения, некоторые из этих воспоминаний точны. Но некоторые могут быть искаженными. Все они помогают воссоздать прошлое, а также понять личные и социальные силы, которые заставляют людей помнить прошлое именно так, а не иначе.

Одна из исторических сложностей, связанных с евангелиями, состоит в том, что они не были написаны при жизни Иисуса. Их отделяют от Иисуса даже не несколько недель, месяцев или лет: еще несколько веков назад исследователи-критики поняли, что промежуток составляет десятилетия. А с начала ХХ века, если не раньше, ученые пришли к выводу, что древнейшие письменные сообщения о словах и делах Иисуса основаны на рассказах, которые передавались изустно в течение 40–65 лет после его смерти.

Это ставит серьезнейшие вопросы, о которых многие даже не задумывались. Кто рассказывал эти истории? Только ли двенадцать учеников и прочие очевидцы? Или в этом участвовали и другие люди? На рассказах очевидцев ли основаны эти истории? А вдруг перед нами рассказы людей, которые знали людей, утверждавших, что слышали рассказы от людей, знавших очевидцев? И что бывает, когда до своей письменной фиксации рассказы распространяются среди таких людей изустно, от человека к человеку, и не день за днем, а год за годом, десятилетие за десятилетием?