Он передал ей телеграмму. Эндри прочла:

«Нет ничего ценнее её жизни, Ни при каких обстоятельствах не предоставляй её дурному врачу. Моя любовь к ней достаточно велика, чтобы не требовать ничего для себя самой! Гвинни.»

– Вы видите, мисс Войланд, – продолжал он, – что моя дочь отказывается, как это ей ни тяжело. Это пройдёт. Все более и более я склоняюсь к тому, что это у неё – глупая юношеская фантазия, а не извращение. Она образумится, выйдет замуж за молодого Дэргема и будет вас любить… как свою мать.

Эндри усмехнулась:

– Будет ли? – прошептала она.

Затем сказала громче:

– Это все кажется совершенно разумным и очень простым. Наши мыльные пузыри лопнули. Гвинни откажется, немного поплакав, а мой кузен – посмеявшись. Дорога открыта для Паркера Брискоу.

Он быстро схватил её руку.

– Тогда – тогда могу я надеяться…

– Надеяться? – произнесла она медленно. – Разве вы хоть на одну минуту отказывались от надежды?

Она почувствовала, как задрожала его рука. Поняла, что этот большой, сильный мужчина полон серьёзным и горячим желанием обладать ею. Она высвободила свою руку и встала.

– Вы провели это, как ваше лучшее дело, – продолжала она. – Начертали себе план и пошли своей дорогой. Теперь вы вон как далеко… Вы загнали меня в угол, и у меня нет выхода. Вы действовали мудро и отчётливо видели свои преимущества.

– Не должен ли я?.. – шептал он.

– Да! да! – воскликнула она. – Только…

– Только… что? – спросил он.

Она посмотрела на блестящие капли пота на его лбу, вынула свой платок, отёрла его лоб и легонько провела рукой по его волосам.

– О, ничего… – сказала она тихо. – Теперь, идите, Паркер Брискоу, я должна немного придти в себя…

Эндри стояла неподвижно посреди комнаты, пристально глядя на дверь. Потом вышла на балкон и смотрела на площадь и на деревья, залитые светом луны в летнюю ночь. Она ничего не видела, ничего не слышала, пыталась думать. Там внизу был свет. Да, фонарь. Какой-то мужчина стоял внизу, ждал. Как долго он собирается ждать? И чего он ждёт? Сядет ли он в омнибус или в трамвай?

Она пошла обратно в комнату, села, снова встала, стала ходить взад и вперёд. В её душе пылало ожидание. Напряжение, накопившееся за многие месяцы, дошло до предела в это тихое, одинокое время, когда она вернулась в Европу.

Ничего! Никакого выбора и никакого окончательного решения…

Действительно ли она загнана в угол? На самом ли деле ничего больше не остаётся, кроме как принять руку нью-йоркца?

Конечно, она может ему отказать. У неё теперь достаточно денег для спокойной одинокой жизни. Путешествовать – одной и одинокой. Тосковать и надеяться – о чем? на что? В лучшем случае на то, что предлагается ей: на мужа вроде Брискоу.

А если она согласится?.. Будет жить в Нью-Йорке, проводя ежегодно три-четыре месяца в Европе. Брискоу будет её баловать, исполнять её малейшее желание. Трудности – маленькие и большие – с Гвинни. Время от времени будет всплывать Ян. Внезапно явится, поздоровается и снова исчезнет…

Она чувствовала: это и будут светлые дни, которых она страстно желала. Придут и пройдут и оставят её столь же одинокой, как до того.

Одно знала она теперь твёрдо: в Яне была её жизнь, и ни в ком ином. Детство – сумеречное прозябание в лесу и в поле, в доме, во дворе и в конюшне. Когда наступали каникулы и старый Юпп привозил кузена в Войланд – тогда только и начиналась жизнь. Только из-за Яна она искупала целый год вину в монастырской школе. К нему ездила на Капри. Скиталась по свету с кавалером в тихой надежде повстречаться с Яном. Стала шпионкой только потому, что это делал он. Переехала в Америку потому, что он был там.

Никогда она об этом не думала. Все делала совершенно бессознательно и инстинктивно. Что сказал однажды Ян? «Несчастье жизни в том, что человек понимает предисловие лишь после того как прочтёт всю книгу». Теперь она поняла предисловие. Была ли до конца прочитана книга её жизни?

Она медленно раздевалась. Если жизнь подходит к концу, к чему ещё проводить долгие годы, может быть, десятилетия, рядом с Брискоу? Не лучше ли покончить тотчас и навсегда? У неё хватит вероналу, чтобы усыпить троих на очень долгий срок…

Она почувствовала жгучую жажду. Налила стакан воды, стала пить. Выплюнула – вода была тепловатая, безвкусная! Позвонила и через дверь приказала лакею принести питья. Он предложил чай, кофе, минеральную воду, вино. Нет, нет – этого она не хочет. Надо чего-нибудь возбуждающего, все равно чего! Только холодного, как лёд! И побольше, побольше – её сильно мучит жажда!

Лакей ушёл. Она слышала его приглушённые шаги по коридорному ковру. Рванула дверь, позвала его обратно. Написала на конверте фамилию Яна. Взяла листок бумаги и нацарапала: «Я должна немедленно говорить с тобой». Отдала письмо лакею, попросив тотчас же передать по адресу.