Но я не вижу презрения. На секунду я думаю, что вижу желание, но это невозможно, потому что я не знаю, на что это должно быть похоже. Даже если мне и кажется, что профессор Райан смотрит на меня так, это не правда. Должно быть, я слишком много воображаю. Или теряю рассудок.

Скорее всего, последнее.

– Отчислившись из класса Габриэля – и из этой школы – и возвратившись в Саус Холлоу, ты сможешь успокоиться, выйти замуж за Джастина и делать именно то, что должна, - отцовский тон силен и настойчив. – Если ты все еще настроена на поступление в колледж, общественная школа достаточна хороша.

– Я не вернусь в Саус Холлоу, - огрызаюсь я, удивляя даже себя своей непреклонностью.

Я не вернусь, желает ли видеть профессор Райан меня в своем классе или нет. Мой отец может хотеть, чтобы я осталась в Саус Холлоу навсегда. Он может думать, что мой долг – выйти замуж за Джастина Эванса. Но он не знает – или просто не заботится – о моих мечтах.

И ни одно их моих желаний не включает в себя Саус Холлоу, Теннесси, или замужество и рождение десяти детей, прежде чем мне исполнится тридцать лет.

Профессор Райан едва реагирует, когда я заявляю, что не вернусь в Саус Холлоу.

Он не разрывает зрительного контакта со мной, и я тоже не делаю этого, несмотря на то, что я могу чувствовать, как взгляд моего отца горит сбоку от меня.

Мой отец зол; я знаю об этом, даже не глядя в его сторону. Я никогда не осмеливалась вести себя так неуважительно или бросать ему вызов таким образом. Я не знаю, почему я чувствую себя такой храброй прямо сейчас, и почему я в состоянии перечить своему отцу, в кабинете профессора Райана. Особенно учитывая то, как профессор Райан смотрит на меня, заставляет мои колени дрожат.

Долгое время профессор Райан стоит там и пялится на меня. Его взгляд вызывает румянец, который распространяется по моим щекам и вниз по шее, прежде чем спуститься еще ниже до моих бедер, поселившись там.

– Ты не отчислишься из моего класса, - говорит он наконец.

Я слышу, как медленно выдыхаю, остро осознавая тот факт, что я стояла здесь, ожидая своего вердикта – не только с точки зрения класса, но и с точки зрения моего таланта.

Габриэль Райан слепо выбрал меня из всех претендентов на место в его класс, основываясь исключительно на образце моего сочинения. И теперь он хочет, чтобы я осталась в его классе. Значит, у меня есть капелька способности к писательству.

Правильно?

Профессор Райан говорит так, будто он умеет читать мысли.

– Судя по твоему сочинению, ты должна быть в моем классе. Тебе требуется вся помощь, которую ты можешь получить.

Ой.

Я стояла, моргая, в шоке, а мое сердце сжалось от его слов. На секунду я замечаю какое-то мерцание в его глазах. Может жалость? Нет, скорее всего, мне кажется это, потому что я не хочу думать, что мистер Гейб, которого я помню с детства, на самом деле высокомерный придурок.

И на самом деле, должно быть, я замечаю то, что ожидаю увидеть в его глазах. Потому что он отводит взгляд и, поворачиваясь к моему отцу, окончательно отстраняется от меня.

Я полный и абсолютный идиот.

Я видел это в глазах Пьюрити, когда комментировал ее сочинение, разочарование ранило ее в самое сердце, когда я нелестно отзывался о ней. Мне следовало быть добрее и гостеприимнее. Черт, мне следовало быть честным и сказать Пьюрити, что ее образец сочинения был наиболее выдающимся из всех письменных материалов, предоставленных на рассмотрение.

Но я не честный и не добрый.

Вместо этого я повел себя как придурок, и это не было хоть сколько-нибудь ее виной. В конце концов, это не вина Пьюрити, что мой разум находился где-то в сточной канаве с той секунды, как только она вошла в мою дверь. Это определенно не ее вина, что мне захотелось стянуть это невинное маленькое белое платье с нее.

Мне срочно нужно выбросить из головы эти мысли.

За секунду до того, как произнести то, что я сказал, мне показалось, что я заметил мерцание желания в ее глазах. Я действительно подумал, что заметил, как ее зрачки увеличились, когда она посмотрела на меня. Я подумал, что заметил, как ее дыхание сбилось.

На секунду мне показалось, что я видел возбуждение.

И это чертовски опасно.

Лучше пусть думает, что я высокомерный мудак.

Баритон Алана прерывает мои мысли.

– Пьюрити, пожалуйста, подожди снаружи, пока я поговорю с Габриэлем.

Ох, блять. Мог ли он заметить вину на моем лице за то, что я смотрел на его дочь с вожделением?

– Я не отчислюсь из класса, - говорит Пьюрити, ее голос тверд. Всплеск восхищения проносится сквозь меня от ее настойчивости; устоять перед своим отцом, а тем более передо мной, особенно после того, как я был груб с ней. У девушки более твердый характер, чем я ожидал увидеть от той, которую знал прежде. Но как бы я ни хотел признать ее силу, я не смотрю в ее сторону, потому что не могу.