Долгие гудки, скрежет пластика, тишина.

Все должно закончиться именно так. Бездна, в которую Уилл заглядывает, закрывая глаза, шепчет: “Они знают”.

Щелкает стрелка часов.

— Уилл?

— Рад вас видеть, доктор Лектер, — не задумываясь, Уилл протягивает руку.

Там зажата бутылка, которую моряки отправляли в море, оставшись в одиночестве на необитаемом острове. Он пытается отдернуть руку, пока не произошло непоправимое.

Ганнибал держит крепко. Рукопожатие длится бесконечно, Уилл успевает услышать щелчки стрелки так много раз, что они превращаются в ритм новой симфонии.

— Уилл?

Бутылка попадает в руку Ганнибала. Небольшой кусок бумаги. Обертка собачьего корма? Чек? Обрывок лекции? Уилл не может вспомнить, что это. Он видит стекло, внутри которого плавают в синеватой морской воде два слова: “Они знают”.

— Что это? — спрашивает Ганнибал. У него всегда много вопросов. Он знает, из чего состоит Уилл в той же степени, в которой обычные люди состоят из воды.

— Я не знаю, — отвечает Уилл. Крошечный мостик дает первую трещину. Хрустальные осколки падают на пол. От звона он перестает слышать, что происходит в комнате.

Ганнибал разворачивает кусок бумаги.

Уилл смотрит на стены, которые должны сжаться, выпуская его из кошмара.

Смотрит в огонь камина, куда можно войти, чтобы досрочно выбраться на поверхность.

На ровные ряды книг.

— Так будет лучше, — говорит Ганнибал.

Стены сжимаются, висок вспыхивает огнем камина, Уилл ныряет на поверхность и оказывается во сне. Он смотрит вверх, на хрустальный мост, который осыпается крошечными осколками. Их все больше, они заваливают Уилла с головой. Он задыхается и попадает на изнанку себя.

В реальность.

— Ты можешь кивать, — говорит Ганнибал.

Они далеко. Уилл понимает, что они далеко по тому, как ложится свет на грязные простыни кровати мотеля.

— Джек знает обо всем? — спрашивает Ганнибал.

Уилл кивает. От хрустального моста откалывается массивный кусок, черная жидкость проглатывает его, жадно чавкая.

— Фредди Лаундс жива? — спрашивает Ганнибал.

Уилл хватает очередной кусок моста и выбрасывает прочь. Так далеко, что звука падения не слышно. Вместо него он замечает пение птиц за окном. Они далеко от города?

— Да, — говорит Уилл.

— Ты не убивал ее, — Ганнибал улыбается и отходит к окну. По его лицу можно определить расположение окон мотеля. Вместо этого Уилл откалывает еще один кусок, ощущая тупую боль в области сердца. Осколок моста похож на ребро, из которого Уилл собрался выпилить свою свободу.

— Нет, я не убивал ее, — говорит Уилл. — Я вижу ночной кошмар. Каждый день я вижу кошмар. Каждую ночь. Постоянно.

— О чем он?

— Обо мне, — Уилл садится. От сотрясения, вызванного ударом по голове, осталось легкое головокружение.

— Кошмары всегда о нас, Уилл. Что ты видишь в своем?

— Я говорю два слова: “Они знают”. Я говорю их так часто, что не могу вспомнить, сколько раз видел наш разговор. Он бесконечный. Как будто я застрял между ними. Я хочу сказать их вслух.

Ганнибал вкладывает ему в руку обрывок бумаги. Чек на покупку собачьего корма. Сзади неровным почерком выведены заветные слова.

— Ты не можешь говорить со мной, — говорит Ганнибал. — Ты не можешь говорить с Джеком. Но с ней ты поговоришь.

Открывается дверь. Уилл видит, как над дверью рушатся остатки моста, и он остается наедине с темнотой, которая проглатывает его вместе с последними кусками хрустальных граней. Из черноты проема появляется фигура Эбигейл. Она кажется такой реальной, что Уилл забывает, где находится.

— Уилл, — Эбигейл улыбается. — Уилл, это я.

— Дайте мне минуту, — просит Уилл, обращаясь к черноте, которая затекает ему в рот. — Всего минуту, пожалуйста.

— Что с ним? — Эбигейл подходит к Ганнибалу.

— Ты останешься с ним, — отвечает Ганнибал. — Если станет хуже, позвони мне. Никуда не выходите, не открывайте окна.

— Хорошо, — торопливо отвечает Эбигейл, — хорошо, конечно.

Ганнибал ныряет в черноту дверного проема и растворяется за плотно прикрытой Эбигейл дверью. Уилл чувствует тошноту — это плохой признак. Возможно, он съел что-то несвежее, и утром, когда он проснется, ему будет нехорошо.

— Уилл, ты меня узнаешь?

— Конечно, — Уилл грустно улыбается. Он так долго бродил по закоулкам памяти, пытаясь убедить себя, что не убивал Эбигейл, что на секунду допустил мысль, будто она могла выжить. Сон приобретает новые штрихи, развивается, эволюционирует, как история, которую рассказывали тысячу раз, и она превратилась в нечто новое, полностью перевернувшее первоначальный смысл.