Шрифт:
…Задержка противника под Салтыковкой не предотвратила его движения на восток. 5 августа пал Смоленск – ворота на Москву оказались открытыми настежь. Это вынудило Александра I поставить во главе всех Вооружённых сил России М. И. Кутузова, которого он не любил и в военные таланты которого не верил. Пойти на этот шаг царя заставило требование московского дворянства.
Отстранение Барклая де Толли от общего командования 1-й и 2-й Западными армиями не прошло незамеченным Пушкиным, так как Михаил Богданович был родственником его товарища Вильгельма Кюхельбекера, которого Александр величал «лицейской жизни милым братом». В эти дни Вильгельм получил весточку из дома; мать писала: «Барклай теперь даёт доказательство того, что любит своё Отечество, так как по собственной воле служит в качестве подчинённого, тогда как он сам был главнокомандующим. Впрочем, пишу это для тебя – учись не быть никогда поспешным в суждениях и не сразу соглашайся с теми, которые порицают людей».
30 августа в Петербурге было получено донесение Кутузова о сражении при Бородино. Михаил Илларионович сообщал царю, что оно «кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходящими своими силами». Эту осторожную фразу Александр I воспринял как реляцию главнокомандующего о победе, о чём тут же были оповещены жители столицы, что вызвало бурю восторга. Очевидец писал: «Весь город высыпал на улицы. Все, поздравляя друг друга с победою, обнимались, лобызались. С тех пор как Петербург стоит, не было такого ликования».
Но через две недели в город пришла чёрная весть: французы вошли в Москву, которую русская армия оставила без боя, и слава «выигранной» битвы сразу померкла.
Лицеисты тяжело переживали неудачу под Бородино. «Не могу не вспомнить, – писал М. А. Корф, – горячих слёз, которые мы проливали над Бородинскою битвой, признанною тогда победой, но в которой мы инстинктивно видели другое».
Особенно близко принял Александр к сердцу известие о падении старой столицы:
Пушкин-отрок
Края Москвы, края родные,Где на заре цветущих летЧасы беспечности я тратил золотые,Не зная горести и бед,И вы их видели, врагов моей отчизны!И вас багрила кровь и пламень пожирал!И в жертву не принёс я мщенья вам и жизни;Вотще лишь гневом дух пылал!С Москвой были связаны воспоминания о беззаботном детстве, в котором Александр был окружён вниманием родителей и близких родственников. Отрок с тоской вспоминал город, украшенный златоглавыми храмами, дворцами вельмож, садами и парками. И всё это сгинуло в пламени небывалого пожара:
Где ты, краса Москвы стоглавой,Родимой прелесть стороны?Где прежде взору град являлся величавый,Развалины теперь одни…Ободряющую ноту в роковое известие внёс И. А. Крылов. В одном из номеров журнала «Сын Отечества» была помещена заметка о том, что в изолированной Москве французы употребляют в пищу ворон. Иван Андреевич откликнулся на неё басней «Ворона и Курица»:
Когда смоленский князь,Противу дерзости искусством воружась,Вандалам новым сеть поставилИ на погибель им Москву оставил,Тогда все жители, и малый и большой,Часа не тратя, собралисяИ вон из стен московских поднялися,Как из улья пчелиный рой…С первых строк басни читателям внушалась мысль о том, что оставление Москвы связано со стратегическим замыслом М. И. Кутузова, что Москва – это искусная ловушка, призванная погубить завоевателей: «Попался, как ворона в суп». Эту заключительную фразу басни читатели относили (и не без основания) к самому Наполеону.
Басней «Волк на псарне» Крылов откликнулся на миссию Ж. А. Лористона, через которого французский император сделал последнюю попытку заключить мир:
Друзья! К чему весь этот шум?Я ваш старинный сват и кум.Пришёл мириться к вам, совсем не ради ссоры,Забудем прошлое, уставим общий лад!..Не выходя из рамок басенного иносказания, Крылов дал замечательный по выразительности образ Кутузова в виде старика-ловчего, здравый народный смысл которого не позволил ему вступить в переговоры с хищником:
А потому обычай мой:С волками иначе не делать мировой,Как снявши шкуру с них долой.Широкое распространение получила в 1812 году карикатура; она способствовала возбуждению ненависти к завоевателям и их вождю. Карикатуры были своего рода памфлетами и способствовали организации борьбы народа против более сильного противника. Стиль карикатур был тенденциозно-аляповатый, оглуплявший врага. Это способствовало их широкому распространению. Тиражированием карикатур занимались не только государственные и частные типографии, но и походная, существовавшая при Главной квартире армии.