Дверь вышибли с одного удара. Мужики пили на кухне водку. Их тут же связали. Приехали Лыков и Сергей. Они осмотрели комнаты ни к чему не притрагиваясь. Включили телевизор и сели.

— Человек, слаб стал, изнежился, — сказал Сергей Лыкову. — Ты-то, Владимир Степанович, как думаешь?

— Слаб, слаб, — подтвердил Лыков.

— Этот говорит, сознался! — с сильным акцентом крикнули из ванной.

— Сознался, так ведите сюда, — отозвался Лыков. Мужика привели мокрого по пояс.

— Да ты на речке, брат, был что ли? — пошутил Лыков. — Ну говори, а то как бы товарищ твой не опередил тебя. Может, и жить останешься.

Щербинина с братом взяли в Форштате. Они снимали небольшой дом. Первым вышел во двор Тащилин в форме капитана, следом двое рядовых и двое в штатском. Когда братьев увели, Тащилин взял показания у хозяйки, успокоив её. Его довезли до дома. И две машины стали выбираться из города в степь.

В Узеевском подвале сидело восемь человек, в том числе оба Щербинина. Позже привезли ещё четверых.

— Вот, мужики, — начал отчитываться Сергей, — истратил я всего двадцать три тысячи вместо трехсот и сто вернул. А также кабалы не допустил вам вечной и людей не потерял. Такие дела. Решайте — что с пленными делать. Всех убивать или половину. Или простить и слово взять честное. Как, кровь будете на себя брать?

— Да уж, слово, — вздохнул тяжело Фетисов.

— Рубить, — спокойно сказал Демидов.

— Падуров? — спросил Сергей.

— Рубить!

— Поновляев?

— Рубить.

— Буйносов?

— Рубить.

— Метренко?

— Рубить.

— Рубить… Рубить…

Через три дня тихо открылась церковь. Старухи первыми робко поднялись к ней в белых платочках. Чуть слышно ударил колокол.

Ждали зимы.