Неожиданно и совершенно непоследовательно пришло осознание того, что мне недостает Веарьяна Илиша, кем бы он там ни был: охотником за головами, Проклятым Ублюдком или просто человеком с примесью крови горгонов и язвительным чувством юмора.

Похоже, я скучала по этой длинноносой бестии...

— Не совсем, — осторожно подбирая слова, ответила я. — Скажем так, мы его в овраге схоронили. Правда же, Эона?

— Ну да, — охотно подтвердила та. — Только...

— Только ... — перебила я девушку, собирающуюся поведать Кирине, что в овраге оставили мы Верьяна в добром здравии и под прикрытием заклинания Защитной Сферы, рассчитанного на пару суток, — теперь нам очень уж хочется узнать побольше об этой знаменитости.

Расчет оказался верным.

— Кир, расскажи, а? — предсказуемо заканючила падкая на сказочки Эона.

— Долго рассказывать. — Неранка в задумчивости машинально накрутила на палец темную непослушную прядку. — Длинная это история, не одно поколение тянется.

— Так мы вроде тоже никуда не спешим, — елейно улыбнулась я. И с фальшивым сочувствием в голосе добавила: — Хотя, возможно, у тебя с похмелья язык заплетается?

Эона хихикнула.

Как вы понимаете, дальше упрашивать темноволосую не пришлось.

— Береговые аристократы Идана[22] благородны и возвышенны лишь в песнях хорошо проплаченных менестрелей, — для острастки скрипнув зубами, распевно начала рассказ Кирина, — а на деле морским грабежом да мародерством уже который век не брезгу...

Внезапно неранка замолчала на полуслове и пристально вгляделась в горизонт. Мы с Эоной посмотрели в ту же сторону и синхронно вздохнули в разочаровании — байкам на сегодня пришел конец.

Отряд степняков налетел с криками и улюлюканьем, сбивая нас в тесную кучку. Мир вокруг завертелся в бешеной, сводящей с ума пляске под музыку лошадиного ржания.

— Мир тебе и твоим спутникам, Кирина-абы! — прокричал круглолицый мужчина в отороченной лисьим мехом шапке, пытаясь перекричать поднятый всадниками шум.

— А тебе и твоим воинам — доброй схватки с хорошей добычей, Талеген-дай!

— Да услышит твои слова Великое Небо, дочь Мудрой Матери. — Предводитель степняков хитро прищурился, хотя и не сбавил свой велеречивый пафос. — И не оставит Оно своей благодатью того юного воина, что, перебрав накануне хмельного напитка, не смог сегодня утром взобраться на коня.

Кирина неожиданно покраснела.

— Дети Белого Коня заждались тебя, сестра...

Меж пузырившимися на степной глади юртами клана Белого Коня пахуче дымили в вечереющее небо очаги, подкармливаемые лепешками кизяка. Перед самой большой юртой нас сгрузили с лошадей прямо в оглушительно галдящую раскосую толпу женщин и детей.

Поясницу ломило от долгого сидения в неудобной позе, кожа зудела, а покрасневшие глаза нещадно слезились. Внезапно еще и правая рука онемела почти до локтя. Я испуганно глянула вниз — за запястье уцепилась ручонка древней бабки. Ее высохшая фигура, принаряженная в расшитый геометрическими узорами халат, напоминала знак вопроса. Круглое личико избороздили тысячи мельчайших морщинок. Но самыми старыми были глаза — наверняка они видели еще первое пришествие Единого.

— Пойдем в юрту, дочка. Пойдем-пойдем-пойдем, — повторяла старуха как заклинание. — Старая бабка Апаш погадает тебе. Глянет на теплые кишки годовалого суслика, всю-правду порасскажет.

Нарисованная перспектива отчего-то не вдохновляла.

— Ну... — Я беспомощно посмотрела на Кирину. Та лишь развела руками в ответ.

Видя мою нерешительность, бабка неодобрительно зацокала.

— Старших не уважаешь, дочка. Ай-ай! Нехорошо отказывать провидице, ай нехорошо! Прогневается Великое Небо, возропщут попранные предки...

К сожалению, пока роптали не гипотетические пращуры, а очень реальные люди, поэтому выбора у меня не осталось — я послушно потопала за старухой, как телка на крепком поводе.

Полутьма юрты скрадывала очертания предметов. Воняло прогорклым бараньим жиром, в котором плавал фитиль медной лампы, и еще чем-то кислым. Бабка выпустила мою руку и по пояс зарылась в массивном окованном сундуке. Покопавшись в нем, старуха достала небольшой сверток.

Переплетя ноги, бабка уселась прямо на устеленный свалявшимися шкурами пол.

— Садись, дочка, садись. — Ладонью правой руки она похлопала рядом с собой. На ее указательном пальце блеснул железный наперсток: искусно сработанный, с навершием в виде острого, сильно загнутого когтя. — В ногах-то разве есть правда? Нет ее.

Раздумывая о том, когда старуха успела нацепить приметный коготь, я медленно опустилась на кошму и неожиданно сообразила, что меня беспокоит.

— Откуда вам известно, что я не мальчик?

Старуха зашлась смехом, больше похожим на сухой кашель.