Осторожно потянулась вверх рука Александры. Ее отважно поддержала Майя. Одновременно со страхом приподнялись руки Любавы и Феофании, а Кристина совершила подобный подвиг без сомнений:

– У нас замечательное пособие, этим нужно воспользоваться по всем направлениям!..

Вот, а я сомневался, возможно ли "куда дальше". Фантазиям царевен стоило не столько завидовать, сколько опасаться их, особенно последствий, когда подвинувшиеся на почве свалившейся свободы создания окажутся среди родителей и святых сестер, а меня, случайно вознесшегося до руководства, вернут в статус имущества.

У девушек в их нынешнем состоянии понимание причин и следствий не нашло общего языка с желаниями и, фыркнув презрительно, отправилось почивать. Оно ушло далеко и надолго и, видимо, просило больше не беспокоить. Пример – стушевавшаяся фигурка Клары, которая старалась истончиться до полной прозрачности, чтоб вместо нее видели шумевшие кроны и темневшую за плечами кардиограмму горного массива. Кончики русых волос, спускавшихся на плечи, закруглялись к петлицам ключиц и щекотали их, отстриженная челка превращала лицо в окошко, откуда выглядывали недавно миндалевидные глаза, теперь округлившиеся от предстоявшей жути. Чувствовалось, как царевну корежит от события, на которое зачем-то решилась. Никто не заставлял. Зачем же?!

Решительное «я хочу!» контрастировало с последующим «хочу, чтоб все произошло как можно скорее». В финале – завуалированная просьба о помощи, причем с любой стороны: можно ускорить, а можно отказать, и в обоих случаях Клара вздохнет с облегчением. Но чего она хочет больше? Слова – ложь. Любые. До тех пор, пока не превратятся в поступки. Даже ясновидящие не знают, принесут ли им завтра денег, или пора идти работать по основной специальности. Ни один прорицатель не готов отдать жизнь или хотя бы зуб за свои высказывания. Даже дельфийский оракул, от одного слова которого рушились империи, всегда оставлял возможность трактовать выдаваемые пифиями откровения двояко.

– Варвара, – подал я голос, и бурунчики любопытных голов всколыхнулись над океаном белых волн. – Если человек боится передумать, то не готов.

– Я готова! – выпалила Клара.

И покраснела.

– Почему вдруг? – задала Варвара простой вопрос. – После того, как отказалась от прочего…

Варваре тоже не нравилось происходящее. Выбившись в руководительницы, она отвечала за нас. Проблем ей не хотелось. То, чего хотелось, она уже получила. Или еще получит. Никто не знает, сколько пунктов содержал план в ее голове, когда нынешний урок замышлялся, и в конце скольких строчек галочки еще не проставлены.

– Я хочу. – Упорства Кларе было не занимать. – И хочу именно сейчас.

Ищущий поддержки взгляд обвел учениц, наупражнявшихся в других дисциплинах. Большинство одобряли ее выбор. Работало стадное чувство: пусть она тоже, а то чего вдруг не как все? Лучше нас, что ли?

– Твое право, – вздохнула Варвара. – Надеюсь, не пожалеешь.

Природа сказала женщине: «Будь прекрасной, если можешь, мудрой, если хочешь, но благоразумной ты должна быть непременно». По окружавшим меня царевнам я делал вывод, что природа зря болтала языком или чем там она это делала. В воздухе пахло свежестью, полынью и шизофренией, но только не благоразумием.

Тугая стать соткалась надо мной пушистой тучкой, готовой вот-вот пролиться дождем. Девичьи руки с трудом сняли навес со скромной золотистой лужайки – смысла и дальше соблюдать видимость приличий больше не видела даже хозяйка окрестных дюн и ущелий. Игры закончились.

За перипетиями с боровшейся с собой главной героиней я едва заметил, как Ефросинья прикарманила мою освободившуюся конечность по другую сторону от Феофании – у моих пальцев вновь отобрали свободу. Еще минуту назад меня бы взорвало. Сейчас это стало неважно, сознание целиком концентрировалось на главном действии.

– Чувствую себя мишенью на копейном турнире. – Клара мужественно перешагнула мои бедра. Напряженные губы попытались выдавить улыбку, но получилось нечто невнятное. – Такой же повешенной на стеночку для выстроившихся на позиции метателей.

– Но готовой ли принять удар? – повторно удостоверилась преподавательница.

– Да. – Веки Клары судорожно сомкнулись. Затем поднялись и упали еще раз – для пущей убедительности. Скорее всего, чтоб окончательно убедить себя. – Готовой.

Взгляду и словам многократно поддакнуло пулеметной трелью выпрыгивавшее из клетки сердечко – не желавшее спорить с окончательно для себя решенным и жутко теснившееся в ставшей вдруг невозможно маленькой клетке.

Замерев надо мной на прошедших в тревожном ожидании полминуты, Клара снова прикрылась.

– Нет, не могу. Можно, я развернусь?

– Зачем? – не поняла Варвара.

– Стесняюсь.

Все страньше и страньше (или как это говорится, когда голова работает?) звучало слово «стесняюсь» в сумасшествии происходящего. Лица и не лица зашлись в приступе сдерживаемых смешков. Судорожно выгнувшаяся Феофания подмигнула Ефросинье, оседлавшей мою вторую руку, та покровительственно усмехнулась и нарочно поерзала с немыслимой амплитудой.