Можно во многом согласиться с оценкой политики Кремля в тот период, данной впоследствии У. Черчиллем. «Нужно отдать справедливость Сталину, – пишет он. – Он всеми силами старался лояльно и верно сотрудничать с Гитлером… И он, и Молотов исправно посылали свои поздравления с каждой германской победой. Они направляли в Германию бесконечным потоком продовольствие и важнейшее сырье… Они были готовы в любой момент достигнуть мирного урегулирования с нацистской Германией по многим важным нерешенным вопросам… Они были исполнены решимости любыми средствами выиграть время и не намеревались основывать русские интересы и стремления исключительно на победе Германии. Две великие тоталитарные империи, не знающие сдерживающих моментов морального свойства, стояли друг против друга… Сталин все больше стал осознавать угрожавшую ему опасность и все больше старался выиграть время. Тем не менее весьма знаменательно, какими преимуществами он жертвовал и на какой риск шел ради того, чтобы сохранить дружественные отношения с нацистской Германией. Еще более удивительными были те просчеты и то неведение, которое он проявил относительно ожидавшей его судьбы» [25] .

Представляется жесткой, но справедливой оценка внешней политики Сталина в тот период, данная в ходе Чичеринских чтений в Дипломатической академии МИД СССР директором Института славяноведения и балканистики АН СССР

В.К. Волковым: по существу, у СССР не было никакой внешней политики, была лишь линия пассивного выжидания развития событий [26] . Опасность этой «политики страуса, прячущего голову в песок», становилась особенно очевидной, если из кабинетов Сталина и Молотова в Кремле перенестись на Запад в ставку Гитлера «Горное гнездо» близ германо-люксембургской границы.

Новая обстановка, сложившаяся в Европе в результате успеха гитлеровского блицкрига на Западе, потребовала от германских политических и военных лидеров новых оценок и стратегических решений. Как свидетельствуют многочисленные данные нацистских архивов и воспоминания очевидцев, они были приняты в период с конца мая до середины июля 1940 г. Коротко говоря, новую стратегическую линию рейха можно сформулировать так: поворот агрессивной политики на Восток, подготовка и развязывание истребительной войны против Советского Союза. При этом предусматривалась временная (на период антисоветской агрессии) нейтрализация Англии военно-политическими средствами. Расчет делался на те круги в правящем лагере Англии, которые под впечатлением военных успехов нацистов были бы не прочь возродить дух Мюнхена в англо-германских отношениях. По существу, гитлеровская дипломатия в новой международной обстановке пыталась повторить свой старый маневр: если в 1939 г. Германия, чтобы обеспечить себе свободу рук на Западе, стремилась нейтрализовать Советский Союз, то сейчас, готовясь к прыжку на Восток, ставилась задача нейтрализовать Англию.

Учитывая осведомленность Москвы о мероприятиях нацистского руководства, антисоветская направленность новой стратегической линии Берлина, как представляется, уже летом 1940 г. не была секретом для советского руководства. Однако, как мы увидим, в Кремле выводы делались в отрыве от реальной действительности, в результате чего советская дипломатия либо была обречена на пассивность и бездействовала, либо ее действия носили характер, неадекватный международной обстановке, что усугубляло и без того опасную ситуацию, в которой находилась страна.

Обратимся к фактам.

20 мая 1940 г., когда немецкие танковые колонны выходили к побережью Ла-Манша, Гитлер заявил на оперативном совещании: «Англичане могут немедленно получить сепаратный мир, если отдадут колонии».

21 мая генерал Ф. Гальдер после беседы с представителем Риббентропа при Генеральном штабе сухопутных войск Хассо фон Этцдорфом записывает в своем дневнике: «Мы ищем контакт с Англией на почве раздела мира» [27] .

В эти же дни Йодль, выражая позицию Гитлера и его окружения, заявил, что Англия борется теперь не ради победы, а лишь для удержания своих имперских позиций [28] .

Нацистский фельдмаршал Мильх так вспоминал о посещении Гитлером побережья Ла-Манша в последние дни мая: «Фюрер приехал на побережье Франции, посмотрел в бинокль на скалы Дувра и сказал: “Рано или поздно англичане убедятся, что с нами бесполезно воевать и что для нас и для них будет лучше встретиться и договориться об условиях мира… Я буду великодушен, я не хочу уничтожать Британскую империю”. Навязчивой идеей фюрера была Россия. При всяком случае он повторял, что “единственный подлинный враг Европы находится на Востоке”» [29] .

24 мая Гитлер отдает танковой группе Клейста знаменитый «Стоп-приказ», который позволил группировке англо-французских войск избежать окружения и эвакуироваться в Англию. До сих пор историки спорят, военными или политическими причинами были вызваны эти действия Гитлера. Но несомненно одно: «Готовясь к войне с Советским Союзом, – пишет советский историк Ф.Д. Волков, – Гитлер дрался против союзнических войск лишь “одной рукой”, сберегая силы, особенно танковые корпуса, не только для завершения войны на Западе, разгрома и капитуляции Франции, но и для будущей войны против СССР» [30] .

2 июня, прибыв в ставку командующего группой армий «А» генерала Рундштедта, Гитлер в доверительной беседе с Рундштедтом и начальником его штаба генералом Зоденштерном заявил, что Англия «вскоре будет готова заключить разумный мир» и тогда у него «освободятся руки для выполнения его великой задачи – покончить с большевизмом». Рундштедт понял: на очереди война с Советским Союзом [31] . Сразу после капитуляции Франции, вспоминал Кейтель, «Гитлер надеялся на быстрое прекращение войны с Англией. Я знаю, что были предприняты соответствующие зондажи» [32] .