В его комнату вошла Анастасия Климовна. Она находилась от такой музыки не в восторге и поэтому сурово поинтересовалась:

– Федя, тебе не надоело чьё-то унылое бормотание под музыку слушать? По большому счёту, не музыки, ни пения. Да и слова такие – записки сумасшедшего. Что это воют волки или учатся правильно произносить английские слова? Я тебе, как мать говорю, чтобы поступить в институт после десятого класса, стоит не только школьную программу осваивать, но и подчитывать и другую… сопутствующую литературу.

Фёдор выключил музыку. Он, конечно же, недоумевал, не понимал, почему его мать так далека от настоящего, истинного искусства.

– Я не понял, мама, о какой ты литературе сейчас говоришь,– он с тоской посмотрел в сторону окна. – Причем здесь музыка и литература? Какая между ними связь?

– О какой литературе я говорю? О такой! О дополнительной! Технической! – Плешакову не трудно было завести.– Но я так и не знаю до сих пор, в какое ты учебное заведение собрался поступать. Твои старшие братья давно уже большие начальники. Оба в Москве, и семьями обзавелись. Они – люди грамотные и денежные. А у тебя ни черта в голове! Ни черта, кроме этой бандитки и непутёвой недоучки Ирки Татану. Она твою мать чуть не убила, а тебе – хоть бы что.

– Ничего такого не произошло, – стал спорить с ней Фёдор. – Она только тебя, мама, холодной водой облила. Вот и всё.

– Ты бы, хоть для приличия, пошёл бы и заступился за мать. Вон, какой здоровяк! А людям слова лишнего сказать боишься.

– А чего мне им говорить? Ты уже всё сказала. Её оштрафовали и предупредили.

– Ты, Фёдор, оказывается, ещё и грубиян, каких свет не видывал. Ты не в отца-покойничка и не в братьев своих. Ничем в жизни не интересуешься. Извини, но ты какая-то размазня!

– Мама!

С недовольным видом Анастасия Климовна села в кресло и, как бы, безутешно заплакала. Федя прекрасно понимал, что его мама – прекрасная актриса, но со вздорным характером. Ясно море, что слезу она пустила только для того, чтобы он, её сын, всегда делал только то, что хочет она. Таким образом, мать подавляла волю Фёдора, стараясь слепить из него то, что часто рисовалось в её возбуждённом, весьма педагогическом воображении. Порой это у неё получалось.

Но иногда сын выражал яркий и активный протест, давая понять, что он тоже… человек, который уже очень скоро станет совершеннолетним. И тогда…

– Что «мама»? – Всхлипывая, произнесла Анастасия Климовна. – Если не хочешь изучать дополнительную литературу, то пошёл бы на улицу… с ребятами бы потусовался. Какому-нибудь бичу лицо бы набил, и то бы я, в тайне, за тебя гордилось. Конечно, не педагогично. Но я бы гордилась.

– Мне не понятно, что ты такое говоришь? Не понимаю.

– Ты никогда не понимал собственную мать,– она внезапно перестала плакать.– А должен понимать. Я тебе никогда не желала зла.

Он встал со стула и пошёл в горницу. Стал одеваться. Не торопливо, не спеша. Натянул на ноги зимние ботинки, как попало, напялил на себя полушубок, шапку нахлобучил на голову и доложил:

– Я пошёл к Борьке. Он мне на флэшки кое-какие фильмы скачал.

– Иди к своему Борьке! Он такой же тюня-матюня, как и ты! Два сапога – пара. И оба по этой смазливой бандитке сохните, по вашей пригожей Ирке. Да из неё никогда жена не получится. У неё родители беспредельно безумными были. А яблоко от яблони не далеко падает.

Сын с упрёком посмотрел на мать, но ничего не сказал, не стал с ней спорить. Вышел за дверь, тихо прикрыв её за собой.

Дед с внучкой сидели за столом, обнявшись. Ирина была в слезах, да и Архип Филиппович угрюм. На какое-то время он легонько отстранил от себя её руку и выпил стаканчик самогона, закусив спиртное колбасой. Поведал Прозоров ей, в общем-то, обычную историю, похожую на тысячу других. Всё, что он рассказал, могло бы показаться Ирине очень простой и незатейливой сказкой, если бы всё то, о чём говорил дед, ни коим образом не касалось Ирины и её покойной матери.

А всё и, на самом деле, случилось просто. Лет семнадцать-восемнадцать тому назад приехал на короткое время поработать сюда, в Потайпо, один геолог с высшим образованием. Не старый, но уже ему тогда хорошо за тридцать лет было. Случилось так, что пути его и покойной Марии Прозоровой пересеклись. Встретились они, и встречи у них были жаркими и долгими. Мария только его и обхаживала. Любила, такое всем понятно было. Но потом что-то у них не заладилось. Поссорились, может быть.

Мать Ирины горда была. Забеременела от пришлого человека и ничего ему о сложившейся ситуации даже не сообщила. Может, сама толком и не поняла, что между ними произошло. Любовь или баловство одно: пылкая и активная дружба организмами. Этот парень-мужик, по натуре добрый и не урод, даже и не ведал, что всё так получилось. Он наверняка посчитал, что Мария нашла себе другого и, как-то, постарался забыть всё то, что их связывало.

Когда приезжий геолог, который несколько лет в Потайпо отирался, всё же, уехал отсюда, во многом и по причине своей несчастной любви, то Мария почти сразу же вышла замуж за красавца… молдаванина Татану. Охотником он считался хорошим и тогда ещё не глотал водку, как пеликан. Принимал её вовнутрь только по большим праздникам, в пределах разумного и допустимого.

Любил очень Марию, чего и не скрывал от неё и окружающих. По причине этой многие грехи ей смог, что называется, списать. Но их совместная жизнь заладилась только поначалу. Потом всё пошло наперекосяк.