Я даже не понял, на что она рассердилась. Вчера, после работы, договорившись с Петром, что встретимся позже, мы с ней ехали по Красноармейскому проспекту. Аллочка была в таком настроении, что я исподтишка любовался ею. Просто светилась. Медные волосы, белая кожа и глаза – карие, горящие счастьем. «Солнышко ты моё», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Не умею, вот сколько женщин было, а шептать на ушко разные глупости так и не научился. Вообще, романтика у меня стоит где-то на последнем месте в условном списке необходимых вещей…

– Ой, Яш, что хотела тебе рассказать… – она, всплеснув руками, прижала ладони к щекам, а я поразился уже в который раз: как у Аллочки получается быть жёстким, волевым человеком на работе и становиться столь ранимой и нежной, и даже беспомощной, после неё? – Ты не слушаешь! – Она нахмурилась, но тут же безоблачно улыбнулась:

– Ладно, слушай! Так вот, я недавно в посёлке Восточном была…

– Стоп, а за каким чёртом тебя туда понесло?

– Не перебивай, потом расскажу. Такой район – просто ужас! Не понимаю, как можно жить в такой нищете вечно? Нет, родиться ты можешь где угодно, но ведь потом всё равно стремишься улучшить свою жизнь, ведь так? А там живут и живут годами, десятилетиями и умирают там же. Вот скажи, Яш, почему люди не стремятся к лучшей жизни? Неужели им нравится прозябать всегда?!

– Анекдот вспомнился, про червяков, старый, – улыбнулся я, не подумав, что улыбка может быть воспринята как снисходительная. – Так вот, маленький червяк высовывается из коровьей лепёшки, смотрит вверх и спрашивает: «Папа, смотри, червяки в яблоке живут! Почему же мы живём в коровьем дерьме?» А папа-червяк отвечает: «Потому, сынок, что есть такое понятие – Родина». Отвечая на твой вопрос, Аллочка, слово «Родина» я заменю словом «среда». Естественная среда обитания… Она формирует стереотипы, сломать которые почти невозможно. Почти… Так-то, солнце моё, где родился – там и пригодился.

Я посмотрел на неё и захотел проглотить свой поганый язык – будто лампочку погасили. Кровь отхлынула от лица, глаза, вмиг ставшие серьёзными, потемнели, и выражение их не предвещало ничего хорошего.

– Я вчера тебе хотела рассказать о себе, о своих родителях, а ты не стал слушать. А Восточный… Я там родилась! – сказала она с вызовом в голосе. – И я беременна.

Мне надо было вдохнуть побольше воздуха, подумать, сосчитать до десяти, в конце концов, но будто бес вселился! Ведь понимал же, что она на взводе, и торопиться не стоило, и всё равно не мог остановиться:

– Вот и отлично, сейчас заскочим в загс, напишем заявление. Простая формальность.

– И всё? – В её голосе появились металлические нотки.

– А что ты хотела?!! – неожиданно для себя самого я сорвался на крик. – Тебе что, надо, чтобы как в голливудских фильмах было? Романтику, розовые слюни и всё в мыльных пузырях? Мы с тобой взрослые люди, Алла, и я уже говорил тебе, что люблю тебя и ты мне нужна. Тем более будет ребёнок, думаю, есть смысл узаконить отношения. А всё остальное – мелочи.

– Останови! Останови, сказала!!! – закричала она, я машинально нажал на тормоз.

Аллочка задёргала ручку, и угораздило же меня именно в этот момент сунуть ей футляр с кольцом! Она замерла, открыла коробочку и в следующую секунду взглянула на меня глазами разъярённой кошки, потом коробочка полетела мне в лицо, едва успел увернуться, а Аллочка… Аллочка выскочила из машины, прошипев на прощанье:

– Видеть тебя больше не хочу… урод… моральный!

И всё свалилось на мою голову прямо перед поездкой. И этот чёртов «Весёлый», и «Хаус-клуб», и ссора с Аллочкой! В результате еду и думаю: «Может, я действительно моральный урод, потому что хоть убейте, не понимаю, что её так разъярило? Хотя… беременность, гормоны и всё такое – может, поэтому и распсиховалась?» Плохо, что не поговорили перед отъездом, но она тоже знала, что меня какое-то время не будет в офисе – и всё равно ушла. В конце концов, Алла не маленькая девочка в красной шапочке, а я не злой серый волк! Понимал, что пытаюсь оправдать себя, но легче от этого не становилось. Почему-то у женщин мужчина всегда виноват, и чаще потому, что не умеет читать мысли и в очередной раз не смог угадать желания. Где бы взять инструкцию или какой-нибудь свод законов – негласных, женских? Усмехнулся, представив подобное издание, но всё равно нехорошее предчувствие сжало сердце. Запретив себе думать об Аллочке, сосредоточился на дороге.

Бийск проехали на удивление быстро. Серый городишко, средненький. За мостом через Бию взял вправо. Вот наконец мост через Катунь, ярко-зелёная, цвета бутылочного стекла, вода Катуни резко контрастировала с сине-серыми водами Бии.

– Когда ещё можно будет увидеть две великие алтайские реки неподалёку от слияния, – подал голос Петро. – А ведь хорошо, что мы туда едем. Шеф, как всегда, мудр. Я был примерно в тех местах полгода назад. Скифские рудники. Остатки крепости Курее-Таш. Только был с той стороны, в районе Сентелека. Коргон там рядом, двадцать километров всего. Может, мотнёмся туда по пути.

Я не смог удержаться от хохота:

– Ну ты жжёшь, Ботаник!!! Нет там дороги. Эти двадцать кэмэ только на вертолёте преодолеть можно. И сесть этот вертолёт не сможет – по верёвочной лестнице вниз спускаться придётся. Там в папке документ, «Из переписки с друзьями» называется, прочти…

– Так… Ага, вот… нашёл! Итак, дорогой Яков, отвечая на ваш вопрос, сообщаю… Слушай, Яков, что корреспондент? Стиль – как в прошлом веке.

– Не отвлекайся, читай давай. Формальность – дело великое, кстати, рекомендую, когда переписываешься с пожилыми людьми, прекратить игнорировать формализм. Хотя ты и про обычную вежливость забываешь, так что считай замечание беспредметным.