– А где здесь… – замялась я, не смея при Жозефе произнести слово «туалет», – … можно попудрить носик?

– Да у тебя всё отлично, не надо пудры, – заверил Куяшский Аполлон.

Я недоумённо приподняла брови: он издевается или действительно не знает, что у дам подразумевается под сим выражением?

– Но если тебе так хочется, – после небольшой паузы продолжил прелестник, – то, как выйдешь из зала, третья дверь налево.

– Спасибо за помощь.

– Да не за что. – Жозеф весело подмигнул. – Ты классная девчонка. Всё для девчонок.

Не помню, как добралась до двери и добралась ли вообще. Впервые в жизни мужчина, тем более красивый, сделал мне такой обезоруживающий комплимент. Когда я вернулась в этот бренный мир из страны фантазий, где священник уже закончил церемонию бракосочетания и попросил нас с Жозефом скрепить союз любящих сердец поцелуем, я осознала, что стою посреди зала и, поднеся сцепленные руки к лицу, глупо улыбаюсь. Стряхнув наваждение, я осмотрелась по сторонам. К счастью, свет оказался потушен, и повторного публичного позора удалось избежать. Взгляды всех собравшихся были устремлены на сцену, где в луче падающего света стояла девочка лет восьми-девяти. Малышка что-то проповедовала своим звонким детским голоском, но так как начало речи я уже пропустила, а слова «мадхьямика», «дхарма» и «свабхава» мне мало о чём говорили, я занялась более интересным делом: изучением её внешности. Девочка была невысокого роста, худенькая, с раскосыми глазами, слегка вздёрнутым носиком и милыми ямочками на щеках, появлявшимися, когда она улыбалась. Длинные чёрные волосы, заплетенные в две тугие свёрнутые петлями косички, украшали огромные белые банты, из-за чего девочка напоминала первоклассницу на линейке в честь начала учебного года. Поза, манера речи и жесты её, однако, резко расходилась с этим образом: малышка говорила уверенно, непринуждённо и с какой-то материнской заботой.

– Кто это там выступает? – тихонько поинтересовалась я у стоящей рядом со мной женщины. – Местный вундеркинд?

Дама посмотрела на меня как на душевнобольную и отодвинулась в сторону, не удосужившись ответить. Сзади захихикали. Я обернулась и увидела двух парнишек лет тринадцати. Мы нередко сталкивались с ними на улице, не разговаривали, правда, но в лицо я их знала.

– Ты серьёзно? – насмешливо спросил тот, что пониже и пополнее.

– Она же здесь новенькая, – заступился за меня второй.

– Но она же пришла на её день рождения, – возразил первый.

– Я пришла на день рождения старосты, – на этот раз сама заступилась за себя я.

– Ну, так и! – хором заключили мальчики, указывая в сторону девочки на помосте.

– И что? – не сообразила я.

– Ну, так это и есть староста.

Я пристально посмотрела в лицо сначала одному, потом второму подростку, ища признаки улыбки, но не было похоже, что они дурачатся. Скорее всего, у мальчиков случилось временное помешательство на фоне имевшего место днём солнцепёка. Махнув рукой на полоумных парнишек, я решила по окончании праздника выяснить всё у тёти.

В этот момент девочка на сцене закончила свою длинную, нудную речь, в зале вспыхнул свет и со всех сторон раздались аплодисменты и крики: «Молодца, староста!», «С днём рожденья, староста!».

Решившись на переезд в Крутой Куяш, я пообещала себе отбросить природную рациональность и перестать чему-либо удивляться. Я смирилась с существованием чудовищ, волшебных растений и природных аномалий, вызывающих снег посреди лета, но новое потрясение буквально выбило почву у меня из-под ног: во главе Крутого Куяша стояла маленькая девочка с огромными белыми бантами…

Пить я не умела никогда. Обычно, я впадала в беспамятство уже после первой рюмки и о событиях остатка вечера узнавала только на следующий день со слов остальных участников хмельных посиделок. Но сегодня всё было иначе: я пила и пила, потеряв счёт бокалам с разноцветными веселящими жидкостями, но забвение, необходимое мне в тот момент, как гроза в затяжную засуху, никак не наступало. Сначала я пьянствовала одна, потом ко мне подсела улыбчивая староста.

– Привет. Ты же Анечка, наша новенькая? – звонким, соловьиным голоском прощебетала она.

– Так точно, товарищ староста! – шутливо отдала честь я. – А вы…

– Меня зовут Бадигульжамал Улзыжаргалова, – кокетливо представилась девочка.

– …

– Можешь звать меня Бадя, и на «ты», – развеселилась староста, видя моё замешательство.

– Отлично, Бадя, за знакомство? – без тени угрызения совести за то, что спаиваю ребёнка, предложила я.

– За знакомство! – просияла Бадя, и мы чокнулись бокалами.

Вслед за старостой желание выпить со мной (хотя, скорее уж с составлявшей мне компанию Бадей) изъявило ещё несколько человек. В процессе обмывания новых знакомств я задремала, а когда пришла в чувство, ни Бади, ни остальных за столиком уже не оказалось. Впрочем, спиваться в одиночестве мне не пришлось: спустя пару рюмок подсел Вадька. Так как я уже была не в состоянии поддерживать беседу, пили мы молча, правда недолго.

– А это ты хорошо придумала нарядиться пандой, – попытался сделать комплимент паренёк, прежде чем навсегда скрыться в недрах стола.

Посмотревшись в поднос (кажется, я попутно уронила с него остатки бутербродов) и, убедившись, что в прошлый раз до умывальника всё-таки не добралась, я подумала, что надо бы исправить эту досадную оплошность и решительно встала. И как я раньше не замечала, что в зале творится нечто невообразимое: стены ходили ходуном, пол кренился во все стороны, так и норовя поменяться местами с потолком, будто мы находились на лёгком судёнышке, попавшем в шторм. Остальные же люди этого почему-то не замечали, беспечно продолжая веселиться. Я, пробудив бдительность этих убогих отчаянным кличем «Полундра!!!», упёрлась руками в пол и продолжила свой путь на четвереньках. Кое-как добравшись до двери и вывалившись в тускло освещённый коридор, я перевела дыхание, и, держась за стену, потому что в коридоре тоже бушевал шторм, поплелась вперёд. Лестница материализовалась неожиданно, уж не знаю, откуда она вынырнула, но раз появилась, грех было не воспользоваться. Карабкаться пришлось долго: время шло, а лестница всё не кончалась и не кончалась, порой казалось, что я барахтаюсь на месте (а, может, и не казалось), и это восхождение, точнее восползание, продлится вечно. Когда, наконец, вместо очередной ступеньки руки нащупали пустоту, торжествующая радость моя не знала границ. Я выползла из чрева землянки с ликованием осуждённого на пожизненное заключение узника, совершившего побег из промозглого подземелья.