Доминик вторично солгал насчет своего возраста, и они с Рози официально поженились. Это произошло в весеннюю распутицу 1941 года, прежде чем по Андроскоггину пошел лесосплав. Молодой паре не нужно было терзаться, думая, как и чем заработать на совместную жизнь. Доминик считался успешным и даже преуспевающим поваром, а Рози – если не преуспевающей, то вполне востребованной учительницей начальной школы. Впрочем, их обоих не интересовала карьера. Они были молоды (даже при этой разнице в возрасте), любили друг друга и не мечтали о «куче детей». Оба решили, что им хватит одного ребенка, который и появился на свет в марте 1942 года.

Дэнни родился в Берлине «еще до весенней распутицы» – так всегда говорил повар, словно весенняя распутица хронологически была точнее календаря. Почти сразу же после его появления трудолюбивые родители покинули этот фабричный город. Молодой повар терпеть не мог вони здешних бумажных фабрик. Вонь от целлюлозы постоянно оскорбляла его чувства. Конечно, можно было бы тешить себя надеждой, что рано или поздно война окончится и Берлин разрастется, изменившись до неузнаваемости. Но весной сорок второго года Берлин и так был достаточно большим, а вони в нем не убавилось. Так с какой стати надеяться, что через несколько лет ее станет меньше? Помимо запахов Доминика Бачагалупо одолевали не слишком приятные воспоминания, связанные с Берлином. Рози, памятуя свое изгнание из Норт-Энда, настороженно относилась к идее возвращения в Бостон, хотя семейства Саэтта и Калоджеро уговаривали молодых вернуться «домой».

Дети знают разницу между настоящей и показной любовью. Чувства униженной и изгнанной Аннунциаты передались ее сыну. Рози никогда не сетовала на обстоятельства, побудившие ее выйти замуж почти за мальчишку, но она с содроганием вспоминала все, что предшествовало ее отъезду в Берлин.

И теперь оба семейства уговаривали их переехать в Бостон. Уговоры эти падали на глухие уши. Прощение виделось фальшивым. Как же, теперь они женаты, у них законный ребенок. Но Доминик и Рози знали, как в семьях Саэтта и Калоджеро относились к беременным незамужним женщинам.

– Пусть прощают кого-нибудь другого, – заявила Рози.

Доминик, помнивший чувства матери, согласился. Все мосты на дороге в Бостон были сожжены. И не ими, а их родней. В этом молодая пара не сомневалась.

Нетерпимость к отклонениям от норм морали не была для Новой Англии чем-то новым, во всяком случае в 1942 году. И хотя большинство людей предпочли бы Бостон захолустному поселку на реке Извилистой, решения, принимаемые молодыми парами, чаще зависят от эмоционального состояния в данную минуту, нежели от продуманности и здравого смысла. Семья Бачагалупо понимала, что едет в захолустье с примитивно обустроенным бытом, но зато там не будет вони бумажных фабрик. До приезда Доминика повара в поселке, где жили лесорубы и рабочие лесопилки, менялись через каждые несколько месяцев. Школы в Извилистом тоже не было, зато имелась возможность открыть школу в соседнем поселке на реке Филипс-Брук. Поселки разделяли всего несколько миль лесовозной дороги. По размерам Париж (в недавнем прошлом Западный Даммер) уступал Извилистому, но в нем ощущалось какое-то постоянство. Извилистый был грязнее и напоминал временный лагерь. Лесозаготовительная компания отказывалась строить там здание столовой, считая, что жители вполне обойдутся передвижной кухней и обеденными ваниганами. Однако все это ничуть не обескуражило Доминика и Рози Бачагалупо. Извилистый привлекал их перспективами новой жизни, хотя и отличающейся от городской.

Переезд не был спешным. Каждый из молодых супругов основательно подготовился к работе на новом месте. А потом молодой повар, молодая учительница и их совсем маленький сын поплыли по Андроскоггину до Милана. Дальнейший их путь лежал на северо-северо-запад, по лесовозной дороге до Понтукского водохранилища. Место, где Извилистая впадала в Понтук, тогда называлось просто тесниной. Лесопилку там еще не построили, а примитивная, неукрепленная плотина пока оставалась безымянной (плотиной Покойницы ее назвали потом). Вспоминая те времена, Кетчум обычно говорил: «Затей тогда было меньше».

К новому месту жительства молодые супруги добрались, когда начало смеркаться, и комарье еще не так зверствовало, как вечером. Сейчас в Извилистом уже мало кто помнил их приезд. Хромой парень, его симпатичная жена, которая выглядела старше мужа, и их совсем маленький ребенок – все это казалось обнадеживающим знаком. Супруги приехали налегке. Весь основной багаж прибыл раньше и дожидался их под брезентом в кузове грузовика.

Кухня и обеденные ваниганы нуждались не просто в основательной уборке. Они требовали полномасштабной реконструкции. Так заявил повар, поставив это условием своей дальнейшей работы в Извилистом. А если компания хочет, чтобы он доработал здесь хотя бы до следующей весенней распутицы, пусть изволят построить нормальное здание столовой с нормальными жилыми комнатами на втором этаже для повара и его семьи.

Требования Рози были скромнее. Ей для школы вполне хватило одного классного помещения. Как-никак это был 1942 год. В Париже (в недавнем прошлом Западном Даммере) семьи с детьми школьного возраста можно было пересчитать по пальцам (в Извилистом хватило бы пальцев одной руки). Но это пока. Кончится война, мужчины вернутся домой, поселки начнут разрастаться, и тогда… Однако Рози Бачагалупо (урожденной Калоджеро) не суждено было ни увидеть вернувшихся с войны мужчин, ни учить их детей.

Молодая учительница погибла в мартовские дни 1944 года – вскоре после того, как ее сыну Дэнни исполнилось два годика. Матери он не помнил и знал ее лишь по хранившимся у отца фотографиям. Еще от нее остались книги с подчеркнутыми фразами и целыми абзацами (как и Нунци, Рози любила читать романы).

С тех пор в поведении Доминика появилась заметная отстраненность, отрешенность, а черты лица обрели какую-то меланхоличность. Его пессимизм отмечали даже не слишком проницательные люди. Казалось, он так и не оправился после трагической смерти своей двадцатисемилетней жены. Единственным утешением для него оставался любимый сын. Впрочем, Доминик Бачагалупо получил и то, о чем просил: еще при жизни Рози для него построили здание столовой с жилыми комнатами наверху.

Здесь не обошлось без помощи «Парижской промышленной компании». Жена одного из управляющих была проездом в Берлине. Она слышала о замечательном поваре, и ей не терпелось отведать его кулинарных изысков. Оказалось, что повар теперь работает в поселке лесозаготовителей и кормит людей настоящей едой, а не варевом. Но вот условия, в которых ему приходится готовить… Словом кухню ему оборудовали не хуже, чем в Берлине. Теперь собрать вещи и уехать было бы проявлением неблагодарности. И Доминик с сыном остались… на десять лет.