– Брно - древний город. Местные жители оставили свой след в его вековой истории. Конечно, ему не сравниться ни с Римом, ни с Прагой, но я всё равно люблю свой родной город, - говорил Гавел.

Стоя позади священника и глядя на великолепный ночной пейзаж, Александр спросил:

– Вацлав, в-вы родились з-здесь?

– Да. Мой отец был плотником, - ответил Гавел.

Северный ветер, задувший с гор, принёс пронизывающий холод. Осень в Брно всегда была непродолжительной, но в этом году она была особенно коротка. Может, завтра даже выпадет снег.

Накинув на плечи Александра своё пальто, Гавел сказал:

– Я переехал сразу же после смерти отца... жил в Праге, Флоренции, Риме... но мой дом всегда будет здесь.

– Хм-м. Ч-что это?
– воскликнул Александр и перегнулся через окно.

Мужчины и женщины в ветхой одежде рукоплескали нескольким музыкантам, искусно играющим на каких-то странных инструментах, похожих на большую виолончель с клавишами.

– Колёсная лира. На торжествах и празднествах крестьяне издавна играют на ней и танцуют польку, - пояснил Гавел.

– К-крестьяне? Так они из д-деревни?
– спросил Александр, его глаза вспыхнули любопытством.
– А п-почему крестьяне в г-городе? Разве о-они не ж-живут в деревнях?

– Армия Ватикана окружила замок, поэтому они нашли прибежище в городе, - ответил Гавел вполне понятно, но юноша не удовлетворился.

Нахмурившись, Александр спросил:

– Т-то есть как? З-здесь же может начаться б-бой. Не л-лучше ли бежать в д-другое место?

– Бежать... а дальше что?
– Гавел говорил мягко, но чуткий человек уловил бы в его голосе едва заметные нотки гнева.
– Они бедны, у них ничего нет. Если они уйдут, то лишь умрут от голода и холода. Ваше святейшество, вы понимаете, почему они присоединились в Новому Ватикану, хотя он так уступает по мощи Риму?
– Священник вытянул руку и указал на долину.
– Вот уже несколько лет погода здесь странная. Каждый год жуткие морозы, а здесь лишь сельская местность, никакой промышленности. Чтобы хоть как-то не умереть с голоду, крестьяне продают всё ценное, что имеют. Сначала землю, а потом и детей.

– Д-детей?
– переспросил Александр. Сначала он сморгнул, словно не понял сказанного, но наконец осознал. Его обычно бледное лицо залил редкий румянец.
– Они п-продают с-собственных д-детей? К-какой ужас! А ч-что же здешняя ц-церковь? Почему т-тогда они не п-попросили помощи у Рима?..

– Церковь не смогла ничего сделать. Вернее сказать, не пожелала, - ответил Гавел.

Это была сущая правда. Местная церковь закрывала глаза на происходящее. Богачи и знать из Праги скупали по дешёвке у крестьян землю, они же и перепродавали детей. Практически все здешние церковнослужители, занимающие высокие должности, - дети богачей, купившие свои должности. Естественно, они ничего не сделают против своей выгоды.

– До восстания Нового Ватикана здешние крестьяне жили подобно скоту. Архиепископ д'Эсте пообещал освободить Брно и соседние земли от налога на три года. Думаю, остальное и так понятно, да?
– спросил Гавел.

Смех крестьян зазвучал громче. Как они могли так радоваться, зная, что завтра, вероятно, погибнут?

Мрачно глядя на веселящихся людей, Гавел пробормотал:

– Вот почему я предал. Не могу мириться с Церковью, обратившую веру в деньги, а слабых в скот.
– Священник невольно вцепился в оконное ограждение, смяв его как глину. Не заметив даже, он продолжал смотреть на крестьян.

– Может, и правда выживает сильнейший, - добавил Гавел скорее печально, нежели зло.
– Наверное, не стоить судить сильных за то, что они поедают слабых. Однако, - сказал Гавел, оторвав ограду со странным лязгом, - разве вера и Бог не должны быть на стороне слабых? Не в этом ли суть Церкви?

Вацлав сражался во имя Бога и Церкви и как инквизитор, и как секретный агент. В итоге к концу службы большую часть тела ему заменили на механические детали. Словно пытаясь выжать всю силу из себя, Гавел закричал, сокрушаясь о жизни, потраченной впустую.

– "Блаженны нищие духом". Ватикан и это отнял у них! Сволочи!

Александр, не смея шевельнуться, молча слушал предателя. Весь Ватикан насмехался над малодушием юноши, но он отнюдь не был ни глупым, ни безразличным. Он прекрасно понимал Гавела, и почему священник говорил в прошедшем времени.

"Но... что я могу сделать?", - подумал Александр.

Он стал понтификом только из-за своего знатного происхождения, а на деле даже не мог посмотреть другим в глаза и заговорить с ними, прятался за юбкой сестры при любой опасности. Что же может сделать такой безвольный мальчишка? Как ему справиться с еретиками?

"Ничего я не могу".

Беспомощный юноша вдруг услышал нежный голос.

– Всё хорошо, ваше святейшество, - сказал Гавел, смущённо улыбнувшись из-за вырванного ограждения, которое всё ещё держал в руке.
– Не корите себя. Не вы виноваты в происходящем.

– Н-но я же папа римский. Будь я с-сильнее, тогда...

– Возможно, но вы не так сильны, - ответил Гавел, в голосе его не было ни печали, ни презрения.
– Слабость не порок. Во всяком случае вы не заслуживаете порицания, особенно когда и сами сожалеете об этом.
– Священник ободряюще обнял юношу и внимательно посмотрел ему в глаза.
– Ваше святейшество, сейчас вы не в силах помочь ни мне, ни моему народу, но потом...