И вдруг он обнаруживает некоторые признаки того, что уже был.

Не может быть, говорит он.

Но оно есть.

Никто не может ни подтвердить этого, ни опровергнуть так, чтобы он мог поставить точку и успокоиться. Сколько раз он говорил себе: это все ерунда, забудь. Помогало ровно до следующей мысли: а кто же я тогда, если я все-таки не она, а я ведь не она.

И ведь к психологу с этим не пойдешь, потому что, ясное дело, психолог направит к психиатру, а там пошло-поехало... Он не хотел такого поворота. Да и зачем бы ему мог понадобиться психиатр, если во всем остальном, кроме этих несговорчивых сомнений в собственной сущности, он чувствовал и осознавал себя совершенно нормально? Все-таки со временем решился. Ходил к психотерапевту, но в основном с другими проблемами, их у каждого достаточно, не обязательно такие. Да, упоминал о том, что подозревает что-то такое... Но до главного дело не доходило.

Надо же было что-то с этим делать в конце концов.

Выписки:

"Одиночество обусловлено не отсутствием людей вокруг, а невозможностью говорить с людьми о том, что кажется тебе существенным, или неприемлемостью твоих воззрений для других".

Карл Густав Юнг

Записки сумасшедшего: Память нема

Об этом говорить очень трудно. Даже то, что кажется очевидным, что знаешь всем собой, разумом, чувствами и телом, в чем не сомневаешься - невероятно трудно называть вслух. Непроизнесенное, оно неприкосновенно и неподсудно, неуязвимо. Произнесенное - становится беззащитным перед узаконенной обыденностью, и вместе с ним становишься беззащитным ты сам.

Кто я, если вслух говорю, что жил и умер сорок лет назад и теперь снова живу каким-то непонятным мне самому и неупомянутым в науке способом? Кто я, если утверждаю, что я не просто женщина, оказавшаяся мужчиной, не просто мужчина, родившийся в женском теле, а вообще другой человек? Кто я, боже мой, если говорю о подробностях моей жизни там и тогда, как о чем-то обыденном, естественном, естественном? Например, о том, что я в этом теле не родился. Когда она родилась, я жил далеко, я еще был жив. И жизнь моя имела конкретные очертания и детали, я был, как бывает всякий живой человек - материален и конкретен, у меня были свои привычки и вкусы в еде и одежде, предпочтения и слабости, со мной что-то случалось и происходило, я что-то делал и бывал доволен или недоволен тем, что у меня получалось и тем, что мне причиняли. Мне было бы намного проще воспринимать это как реальность, если бы у меня было что-то оттуда. Не предмет, конечно. Через тот свет багаж не доставляют...

Но, может быть, какой-нибудь навык, умение, знание. Или хотя бы простая бытовая память.

Я так долго не верил в себя. То есть, мне некуда было деваться от понимания, кто я есть, живущего непрерывно в самой глубине меня, но я отворачивался и отмахивался от этого знания, потому что так не бывает. Я не верил, и я не могу сказать точно, зачем я пошел к М. Пожалуй, я хотел добраться до хоть какой-нибудь точки равновесия. Двойственность изводила уже невыносимо, я потерял всякую надежду успокоиться, остановиться хоть на чем-то.

Я есть.

Но так не бывает.

Но я же - вот он, я есть!

Но так не бывает...

Я хотел остановить этот бег по кругу. Совру, если скажу, что был готов остановить его в любой точке. Я страстно хотел подтвердить свое "я есть". Но я понимал, что никогда никаких доказательств реальности своего существования там и тогда - а, следовательно, и здесь и сейчас, - я не добуду... Хорошо, хорошо, пусть мне докажут, что меня нет, но так, чтобы мне по силам было с этим согласиться, то есть так, чтобы я сам увидел, что меня нет.

Интересно, на что я рассчитывал, кем собирался оказаться, если не собой?

Может быть, ею, той самой женщиной, которая жила здесь раньше.

Я этого боялся.

Для меня это было как смерть.

Но я, кажется, очень честный и очень отважный. Я был готов пойти и посмотреть, что же там...

Но одно дело думать об этом, планировать визит к психологу, даже произносить разнообразные варианты вступительной речи. Наедине с собой. Самому себе.

Но сказать это другому...

Мучительные попытки заговорить об этом, описать увиденное, сквозь уверенность, что мне не поверят, потому что поверить невозможно. Это смущение и робость, и ты кусаешь губы и чувствуешь, что слезы подступают слишком близко к глазам. Это бессилие и страх.

Это как признать, что ты всерьез в это веришь - и тогда ты либо наивный дурачок, либо совсем больной безумец.

Об этом не говорят вслух.

Но что же делать, если в том месте, в то время - не только счастье и удача, там еще и боль, отчаяние и настоящая беда.

И эта боль совершенно настоящая, неподдельная. И мне нужна помощь, как настоящему.

Если я решу говорить об этом с психологом, мне нужно будет сказать это вслух.

Как это будет?

"Доктор, меня пытали и убили в семьдесят третьем... или в начале семьдесят четвертого, я не уверен. Кажется, у меня ПТСР, доктор. Вы можете мне помочь?"

И я молчу...

Неокончательный диагноз: Превратности метода