– Какая-то слизь. Уверен, что ее едят?

– Не ее. Надо извлечь крепкий язычок, который у нее нога. Вот. Теперь поджаривай на палочке и ешь.

Каждая раковина давала малюсенький кусочек аппетитно пахнущего мяса. Наесться не получится, столько беззубок в округе просто не водится, но мы перекусили. Взоры повеселели. Я полез делать гнездо – ночевке на земле инстинктивно не доверял. Подходящее дерево нашлось не рядом, зато с возможностью следить за движением на реке. Царевна следила за работами с земли.

– Прошу. – По прошествии получаса я пригласил наверх.

Не тут-то было. Могучее сверху, внизу дерево имело ровный высокий ствол, без сноровки не забраться. Пришлось спуститься, чтоб подсадить. Бережно обхватив, я начал приподнимать…

– Осторожно! Порвешь! Или помнешь!

Женщина, она и в диком лесу – женщина. А не человек.

– А во сне как бы не помнешь?

– Мы что… прямо так будем? – смутилась Марианна.

Совсем недавно ее смущало противоположное. Я даже повеселел:

– Отвыкла?

– К хорошему быстро привыкают.

– А я плохой.

Утверждение почти сразу было опровергнуто действием – присев на корточки, я подставил царевне плечи.

– Ты хороший. – Она с нескрываемым удовольствием взобралась. – Хороший, который зачем-то притворяется плохим.

– Нет, я плохой, который притворяется хорошим.

– Неправда.

– Ты же меня не знаешь.

– Думаю, что уже знаю.

– Не знаешь, – упрямо настоял я, подпирая ладонями обнявшие шею бедра.

– Что же мешает нам узнать друг друга лучше?

Вместо ответа мои колени и руки синхронно-резко разогнулись. Ахнувшее существо взлетело к небесам и временно потеряло дар речи. Я вскарабкался следом.

– Мама говорит, – снова проснулся в укладывавшейся напарнице говорливый инстинкт, – хорош тот, кто тебя волнует, но еще лучше тот, кто за тебя волнуется. Мне повезло, со мной – лучший.

Я молча укрыл ее ветками. Чего скромничать, сам знаю, что лучший. Как любой для себя любимого. Но когда лучшим признают другие, это греет.

Из лиственного вороха жалобно донеслось:

– Прости. Мне надо…

Даже не договорила. Уютное укрытие распалось, девичьи руки взялись за нависшую ветвь, и ножка принялась нащупывать, куда наступить.

– Снова? И куда ты полезла? Мы же с этой проблемой разобрались. – Я покачал головой и стал аккуратно разворачиваться к плетеной стенке. – Делай, что нужно, я не смотрю.

В ответ – тишина. Пришлось обернуться: царевна зависла меж гнездом и стволом, рукой держалась за качавшуюся ветвь и балансировала на одной ноге. Ее ошарашенное лицо не сразу вспомнило, что ртом не только удивляются, но и говорят.

– Отсюда?! – наконец, прорвало царевну. – Как ты это себе представляешь?

– Не представляю, не смотрю и не слушаю. Делай, как хочешь. – Я отвернулся, и рука накрыла ухо.

Некоторое время ничего не происходило, затем спины осторожно коснулась ножка Марианны. Что ей еще надо?! Показать, что ли, примером, что и как?!

Царевна потупилась:

– Это не… – И пауза на полночи.

Ох уж эти женщины. Где благословенные человолчьи времена, когда не приходилось стесняться никаких естественных позывов, ни маленьких, ни больших?

Я помог царевне спуститься и сопроводил к кустикам с огромными мясистыми листьями. Через некоторое время, вновь закидывая взгромоздившееся чудо на нужный этаж гостиницы, мои ладони почувствовали жар. Ну, не жар, но у напарницы явно повышена температура. Если заболеет…

– Как себя чувствуешь?

– Как человек, которому плюнули в душу.

Новости. Чем это, интересно? Отказом целоваться? Но у меня причины, и она их знает.

– Не дерзи, – серьезно пригрозил я.

– А то что?

Действительно, что? Брошу? Не брошу. По заднице надаю? Только улыбнется, да еще спасибо скажет. Разговаривать с ней не буду? Она за двоих справится.

– Плавать не научу.

Попал.

– Прости. – Марианна свернулась калачиком, но тут же снова провернулась и вскинула головку: – А если нас завтра убьют?

Серьезный довод. Сработает с любым, у кого вместо воли дырявый мешок хочушек.

– Умру человеком, который не нарушил данного себе слова.

Ответ царевне понравился.