– Я говорил со следователем. Никаких осложнений.

– То есть? – вяло выдавила Зоя. – Для кого нет осложнений?

– Что, сама не понимаешь?

– Догадываюсь. – И ядовито добавила: – Нет преступления?

– Да, – неприязненно бросил он.

Дмитрий Ильич умылся, сменил рубашку. Ему хотелось общения, а дочь надулась.

– Письмо было? – наконец спросила она, поняв состояние отца.

– Не говорят. Вряд ли…

– Почему?

– Вряд ли он захотел бы компрометировать кого бы то ни было. Он был приличный человек.

– А если бы оставил письмо – неприличный?

– Зоя! – отец снова вспылил. – Жизнь гораздо сложнее, чем ты думаешь. Тебе впервые пришлось столкнуться с ней лицом к лицу, и сразу столько… – он не договорил, отмахнулся, придвинул к себе телефон, вызвал междугородную.

– И сразу столько разочарований, – дополнила Зоя, – больше того… горя. – Она почувствовала внимание к себе и продолжила более искренне, сердечно: – Тебе приходилось сталкиваться, мне еще нет. Во всяком случае, я начинаю плохо… Тебе удается находить людей, которые помогают оттаивать, а я никого не вижу возле себя, кроме… родителей.

Дмитрий Ильич внимательно слушал это откровение своей дочери и снова убеждался в своей отцовской несостоятельности. Мало, оказывается, платить за квартиру, газ и свет, покупать платья и обувь, требуется гораздо большее от сложной должности отца, и особенно в этот период, когда формируется… когда недостаточно сюсюканья, мимолетной ласки и сентиментальных писем издалека.

Слова дочери звучали как упрек, и, чем они были мягче, тем острее боль. Да, он порой убегал куда-то на край советской земли, забирался в дальние гарнизоны, залезал в атомную субмарину, встречался с интересными людьми и заряжался их энергией. А дочь оставалась почти на произвол судьбы, и ей приходилось самой познавать, оценивать, приобретать привычки. Ему ничего не стоило пригласить к себе Лезгинцева, наградить его ореолом и – невольно подготовить почву… Получилось почти по-книжному: «Она меня за муки полюбила, а я ее за состраданье к ним».

Междугородная дала Москву. Разговор с женой продолжался недолго: опять – Зоенька… «Прости меня, не брани ее, мы решили неосмотрительно, по-бабски, но я иначе не могла, потому Зоенька…»

– Мне жаль маму, – сказала Зоя, – я ее подвела. Не сердись на нее. Она у нас хорошая, папа. Кстати, какие у тебя завтра дела? – Правильно поняв его молчание, сказала: – Если возникнут какие-то сомнения или кривотолки, ты не бойся за меня. Меня костят девчушкой-разлучницей, сама слыхала… Если надо восстановить истину…

– Ничего не надо восстанавливать, – глухо попросил Дмитрий Ильич, – ты ничего не разрушала. Не старайся вылезти на первый план, дать повод, а сплетникам рот не заткнешь… Завтра я побываю у Татьяны Федоровны, Она требовала моего приезда. Пусть скажет – зачем… Сейчас мы пообедаем, а потом я зайду к Ваганову.

– К Ваганову? Нужно ли?

– Необходимо.

Зоя осторожно попробовала переубедить отца. И снова, вслушиваясь в речь дочери, он удивлялся обстоятельности ее мыслей. Будто другой, неизвестный ему человек беседовал с ним на равных правах.

– Ты в таком легко возбудимом состоянии, а он, судя по всему, хладнокровный, собранный. Побереги себя, папа.

– Я слишком берег себя. – Дмитрий Ильич принялся за суп. – Любителей излишних накоплений иногда именуют скрягами.

Они были вдвоем и могли быть откровенными. В соседнем номере раздавалась финская речь, потом русская, вероятно, говорил переводчик.

– Ваганов дурной человек, папа?

– В личном плане – безусловно.

– То есть в личной жизни? – уточнила Зоя.

– Я это и имею в виду. Он типичный обольститель.

– Ну, это не так уж плохо. О подобных мужчинах мечтают мои подруги.

– Надо уметь выбирать подруг, – отрезал Дмитрий Ильич.

Зоя промолчала, ссутулилась, нервически дернулись ее губы. Отставив тарелку с недоеденным супом, нехотя принялась за бифштекс.

– Как же преуспевает Ваганов? – спросила она, потупившись. – Обольщением?

– Не иронизируй…

– Тогда кто-то ему протежирует? – настойчиво продолжала Зоя. – Вульгарно выражаясь, блат?

Дмитрий Ильич поморщился, запыхтел, пытаясь завершить разговор, принимающий и острые и неуклюжие формы. Ему не хотелось ссориться с дочерью. Всего проще накричать, цыкнуть.

За окном вспыхнули фонари. Линия матовых точек протянулась вдоль улицы. Слышались работа лифта, стук захлопываемых дверей.

– Только протекцией такого положения не добиться, – сказала Зоя, – нет сомнений, он крупный специалист.

– Да, – коротко отрезал Дмитрий Ильич.

– Гигант?

– Ну, этого я бы не сказал. В его области имеются более крупные авторитеты.