Однако и калечить мастерица…

Оттолкнуться, короткий полет, и вот он — миг истины. Ноги ударили по крыше, сердце чуть не сбежало, почуяв, как под ногами пружинит или даже поддается не такая уж серьезная поверхность. Но тело продолжает действовать, ступни отталкиваются, уносят из точки приземления.

Прекрасно, Читер не провалился. Нет, это даже просто здорово, хлипкая на вид крыша держалась прекрасно. Но радоваться некогда, надо двигаться так, будто за тобой все демоны ада гонятся.

Что вообще-то чертовски близко к истине. Мертвяки не могли прозевать акробатическое выступление загнанной добычи, они уже мчатся следом. Вот только на их пути пусть и недостроенное здание, но все же преграда. Им придется обойти его слева и справа.

Читеру же ничего не нужно: домчался до другого края, бросил сверху короткий оценивающий взгляд, прыгнул на облюбованное место. Высота приличная, колено, будто мстя за воспоминание о недавней немощи, кольнуло болью при ударе о вытоптанную землю. Но обошлось или вообще без травм, или без серьезных травм, дальше побежал, не замедлившись.

А за спиной урчали в десятки глоток.

В боку покалывало, сердце стучало так, что вот-вот — и ребра начнут трещать под его напором. Слюна во рту загустела до такого состояния, что хоть ножом режь, ноги требовали немедленно остановиться и дать им продолжительный отдых.

Ничего, потерпят. Как терпели все последние полчаса.

Да уж, наверное, Читер никогда в жизни так не бегал.

Промчался через узкую полосу кустарника, разделявшего два поля. На следующем зеленели кочаны молодой капусты. Это чуть обрадовало, ведь улепетывать по ним куда легче, чем по густой пшенице. Прибавил ходу, хотя секунду назад это казалось невозможным. Нестерпимо хотелось обернуться, но он стоически терпел, напрягая всю без остатка силу воли. Дал себе зарок досчитать до трехсот, значит, досчитает и только потом позволит себе взглянуть назад.

Двести девяносто восемь, двести девяносто девять…

Все, можно.

Сбавив скорость, обернулся. Ближайший мертвяк несся шагах в пятидесяти, от него чуть отставал еще один, а вот до остальных уже приличный отрыв получался, быстро они не подоспеют.

Запнувшись о капустный кочан, едва удержался на ногах, теряя скорость. Ну да это к лучшему, ведь все равно намеревался останавливаться.

Замер на месте, дыша, как загнанный конь, перехватил топорик поудобнее, с резким выдохом пробил голову первому мертвяку, так же, без затей, прикончил второго. Не правы те, кто уверяет, будто зараженные совершенно неутомимы, что, если они к тебе привязались, загонят неминуемо. Может, это и правда, но только если дело касается развитых тварей. Мелочь, едва научившаяся бегать, в этом отношении неполноценна.

Тех, кто могли догнать его быстро, Читер прикончил, когда отбивался на крыше недостроенного навеса. Осталась мелочь, слабаки и покалеченные.

Но до чего же их много, руки уже устали убивать, а уж про ноги лучше не вспоминать…

Развернувшись, помчался дальше. Теперь придется вновь досчитать про себя до трехсот. Преследователи разные по уровню, физическим кондициям, сытости, усталости… В общем, разные, и все. Их толпа по ходу погони постепенно вытянулась в длинную цепь. Только и нужно, что растягивать ее и дальше, периодически уничтожая самых прытких. И никогда не связываться с несколькими сразу, максимум — с двумя. Пара точных ударов — и вновь безоглядное бегство.

Это битва не на силу и ловкость, это затяжная схватка на выносливость. Но, спасибо Фортуне, принятое перед прыжком с навеса зерно усилило именно эту характеристику. Всего на полтора часа, зато на целых сорок четыре процента — почти максимум возможного. Теперь она у него не семь, а десять, что должно оттягивать момент доведения себя до полного изнеможения.

Если не свернет шею, споткнувшись, или не рухнет, растратив все силы, затянувшееся сражение завершится минут через двадцать. Максимум — тридцать.

Лишь бы только выдержать этот марафон.

Мертвяк натурально вымотался. Он даже не бежал, он изображал бег, смехотворно ковыляя на подгибающихся ногах. Видимо, давненько нормально жрал в последний раз, все силенки растерял, пока за Читером носился по полям да лесополосам.

Тот, тюкнув его в темя топориком, не веря своим глазам, уставился вдаль, вдоль темной линии вытоптанной пшеницы, на которой там и сям валялись тела поверженных зараженных. Так уж вышло, что на последнем этапе погони Читер уничтожал их, уже почти не пытаясь оторваться.

Остались такие доходяги, что не было смысла и дальше их растягивать.

Спокойствие и благодать. Лишь ветер колышет пшеничные колосья, птички щебечут, провожая склоняющееся к горизонту солнце, и равномерно гудят кузнечные мехи — именно с таким звуком вырывается воздух из пересохшей глотки Читера.