– Интересно! – закончил пассажир; его сотрясали приступы неудержимого хохота. – Да уж, мы публика интересная. Вот уж с чем не поспоришь, с тем не поспоришь.

Затем закрыл глаза и прошептал:

– Париж? Ну да, конечно.

Поезд стонал. Ночь постепенно близилась к концу.

И они прибыли в Париж.

И как только они прибыли, мимо чуть приоткрытой двери их купе пробежал маленький, не старше шести лет, мальчик. Только он не совсем пробежал, а остановился и окаменел. Он стоял и таращился на жуткого пассажира, а жуткий пассажир отвечал ему взглядом, похожим на антарктические льды. Мальчик заорал и убежал, а старая сестра милосердия распахнула дверь до конца и выглянула наружу.

В дальнем конце коридора мальчик стоял перед своим отцом и что-то возбужденно тараторил.

– Что тут происходит? – возопил отец, устремляясь вдоль коридора. – Кто напугал моего…

Стоя теперь перед дверью купе в тормозившем Восточном экспрессе, он узрел мертвенно-бледного пассажира, притормозил свой язык и вяло закончил:

– …моего сына.

Пассажир молча устремил на него взгляд спокойных, серых, как вечерний туман, глаз.

– Я… – Француз судорожно вдохнул и отпрянул. – Простите. Я прошу вас принять мои искреннейшие извинения.

Добежав до своего купе, он с ходу напустился на сына:

– С тобой всегда какие-нибудь неприятности! И не торчи здесь, не путайся у людей под ногами.

Их дверь захлопнулась.

– Париж! – прошелестело по поезду.

– Молчите и поспешайте, – сказала Минерва Холлидей своему престарелому другу, выводя его на платформу, бурлившую сорванными нервами и перепутанными чемоданами.

– Я сейчас растаю! – простонал этот друг.

– Только не там, куда я вас веду!

Она показала ему корзинку для пикников и затолкала его в чудесным образом явившееся свободное такси. Они доехали до кладбища Пер-Ла-шез и вышли под грозовое небо. Тяжелые ворота закрывались и почти уже захлопнулись. Мисс Холлидей отчаянно замахала пригоршней франков. Ворота замерли.

Слегка ошарашенные, но умиротворенные, они брели наугад среди тысяч и тысяч надгробных памятников. Здесь было так много хладного мрамора, так много ушедших душ, что старая медсестра ощутила легкое головокружение, странную боль в левом запястье и дуновение холода на левой щеке. Она потрясла головой, наотрез отказываясь поддаваться каким бы то ни было недугам. И они пошли дальше.

– Так где мы устроим пикник? – спросил он.

– Где угодно, – сказала она. – Только поосторожнее, ведь это французское кладбище! Плотно набитое неверием. Легионы самовлюбленных типов, которые сегодня сжигали людей за их убеждения – только для того, чтобы завтра быть сожженными за свои! Смотрите! Выбирайте!

Они пошли дальше.

– Вот этот, первый камень, – указал пассажир. – Под ним ничего. Полная смерть, ни дуновения вечности. Второй камень: женщина, втайне веровавшая, потому что она любила своего мужа и надеялась встретиться с ним в мире ином. Здесь негромкое бормотание духа, проблески надежды, одним словом – получше. А теперь этот, третий камень: писатель, снабжавший французские журналы жуткими историями. И он любил свои ночи, туманы, замшелые замки. У этого камня правильная температура, как у правильно поданного к столу вина. На нем мы и посидим, дорогая леди, пока вы открываете и наливаете себе шампанское, посидим, пока не придет время возвращаться на поезд.

– А вы? – спросила она. – Вы можете выпить?

– Не знаю, но можно попробовать, – откликнулся он. – Можно попробовать.

Уже в первые минуты после отъезда из Парижа подопечный мисс Холлидей едва не «умер». Группа интеллектуалов, разъезжавшихся по домам после семинара по сартровской «Тошноте», метались по поезду, без умолку мололи языками о Симоне де Бовуар и оставляли за собою звенящую пустоту.

Бледный пассажир побледнел еще больше.

А на второй после Парижа остановке его ждало новое, худшее испытание. В поезд ворвались немцы, громогласно декларировавшие свое неверие буквально во все, от привидений до политики; более того, у некоторых из них имелась при себе книжка «Да был ли когда-нибудь Бог прибежищем?».

Восточный призрак окончательно обвис на своих рентгеновских костях.

– Господи, – ужаснулась мисс Минерва Холлидей; она стрелою вылетела из купе, а уже через какие-то секунды вернулась и вывалила на столик целый ворох своих книг.

– «Гамлет», призрак отца, помните? – Ее голос звенел энтузиазмом циркового зазывалы, нахваливающего свой аттракцион. – «Рождественская песня» [10] ! Целых четыре духа! «Грозовой перевал» [11] . Ведь Кэти возвращается, верно? Еще… «Поворот винта» [12] и… «Ребекка» [13] ! А затем моя любимая! «Лапка обезьяны» [14] . С чего начнем?

Но Восточный призрак не сказал ни Марлевого слова [15] . Его глаза были сомкнуты, губы зашиты кристаллами изморози.

– Подождите! – крикнула мисс Холлидей.

И открыла первую книгу.

На том месте, где Гамлет стоит на крепостной стене и слышит стенания своего отца, – и она прочитала:

– «Следи за мной… Настал тот час, когда я должен пламени геенны предать себя на муку…» [16]

А затем она прочитала: