Шрифт:
Он приспустил майку. На массивной, уже довольно дряблой груди красовалась мощная голова волка.
– Люблю волков, они классные ребята, – объявил Тони, – Сильные, верные, гордые… Потому и не доживают до старости…
– Вы хиппи? – наугад спросила Лина.
Он отрицательно покачал головой.
– Может быть, рокер?
– Ну, считай так, если нравится, – усмехнулся он. – Я когда-то и впрямь играл на барабанах в рок-группе. С тех пор столько воды утекло! Торгую теперь вот оптом другими барабанами – в стиральных машинах. Представляешь, кручусь в офисе целыми днями, как эти чертовы барабаны. Вот в первый раз с Анн отдохнуть к морю выбрался, да и то всего на недельку.
– А когда обратно? – вежливо поинтересовалась Лина.
– Да уже через два дня, – расплылся Тони в улыбке. – Хорошенького понемножку. Обратный билет уже заказан, будь спок! Наши дождливые острова уже заждались нас с Анн, «простых британцев»!
Лина взглянула на часы, вежливо простилась со странной парочкой и отправилась спать.
Наутро, заскучав на пляже, она попросила у Тони разрешения сфотографировать его «татушку».
– Давай, старушка, снимай сколько хочешь, не жалко, – усмехнулся он. – А знаешь что? – внезапно улыбка Тони стала какой-то застенчивой и еще более симпатичной, – сними-ка, пожалуйста, еще мои руки и ногу, только покрупнее, видишь, сколько там всего нарисовано: и мальтийский крест, и герб Ирландии, и шотландский дракон…. Покажешь потом кому-нибудь в России – вот удивятся. Классный дизайн, правда?
И Тони добродушно захохотал.
Страшная новость
– Дерь-мо! – за дверью так пронзительно крикнули, что Лина застыла в ванной с полотенцем в руке. Ну ничего ж себе! Дело идет к полуночи, в это время постояльцы отеля более-менее соблюдают тишину. А тут кто-то оглушительно вопит по-немецки, да и словечки еще те выбирает…
«Кто-то из пожилых немок, наверное, перепил в баре и теперь скандалит, – решила Лина…. Однако странно… Они с детства все такие законопослушные и воспитанные… Ни за что не станут кричать в неурочное время, особенно в таком, судя по голосу, почтенном возрасте».
– Дерь-мо! – не унимался пронзительный старушечий голос. – Все дерь-мо! Жизнь – дерь-мо, смерть – дерь-мо. Судьба дерь-мо! Это же надо! Поехать на отдых и умереть!..
– О, Господи, замолчите! – закричал другой женский голос за дверью уже по-английски. Лина не выдержала и осторожно приоткрыла входную дверь. В другом конце коридора бегала из угла в угол пожилая сухопарая немка. Однако рыдала не она. Всхлипывания слышались где-то рядом. Лина осторожно заглянула в маленькую нишу за открытой дверью. В кресле у окна, свернувшись клубочком, горько плакала маленькая женщина в красной курточке, наброшенной на голубую ночную рубашку в белый горошек. Дама отвела от лица промокшую насквозь салфетку, и тут Лина узнала Анн.
– Что случилось? – зачем-то поинтересовалась она, хотя ясно было, что ничего хорошего…
– Тони, – прорыдала Анн, – Его больше нет. Вы не могли бы, дорогая, принести мне воды и носовой платок?
– Это какая-то ошибка, – неуклюже попыталась утешить даму Лина, подавая воду и рулон туалетной бумаги, потому что ни один носовой платок в мире с таким потоком слез не справился бы, – потерпите, Анн, пожалуйста, сейчас приедет врач и окажет Тони первую помощь.
– Нет! Никто и ничто ему уже не помогут. Я точно знаю, он мертв. У меня, к сожалению, есть горький опыт: так же умер мой первый муж, – сказала Анн, внезапно перестав рыдать. Она посмотрела на Лину круглыми, полными ужаса глазами.
«Ну ни фига ж себе – опыт, все мужья у нее умирают одинаково», – подумала Лина и невольно взглянула на Анн с опаской.
– Дерь-мо! – пожилая немка продолжала бушевать в коридоре. Она непрестанно повторяла свое любимое слово и оттягивала воротничок желтой кофты, словно он душил ее. Лину тронуло, что старушенция так горько оплакивает совершенно незнакомого ей человека – словно плакальщицы где-нибудь в глухой деревушке на Рязанщине или на Тамбовщине. Тетя из Белоруссии когда-то вот так же безутешно рыдала на похоронах Лининого отца, которого видела едва ли пару раз за всю жизнь. Немка, похоже, такая же отзывчивая, умеет сострадать и жалеть, как любая баба в нашей деревеньке. Другие-то постояльцы отеля даже не подумали выглянуть в коридор.
«Вот уроды! Слышат ведь, как у них под носом вопят и рыдают на двух языках, – с раздражением подумала Лина, – однако трусливо прячутся по своим норам. Не желают, видите ли, портить отпускное настроение. Лишь эта немецкая старушка приняла участие в совершенно незнакомой женщине, к тому же иностранке».
– Вдове надо помочь собрать бумаги, а я не говорю по-английски, – внезапно спокойно и даже как-то буднично объявила немка.
– Да погодите же вы с формальностями, пока не до бумаг, – отмахнулась Лина от настырной старушенции.
– Бу-ма-ги! До-ку-мен-ты! – по складам повторила немка, свирепо глядя Лине в глаза. Лине пришлось послушно кивнуть. Как тут поспоришь, если слово «бумаги» и. тем более, «документы» имеет для немецкого уха столь магическое значение! К тому же от пожилой дамы изрядно разило бренди. Похоже, она, как и Тони, неплохо «отдохнула» в баре.
– Мне кажется, вы, дорогая, больше всего нуждаетесь в полноценном сне! Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату, – предложила Лина немке как можно ласковее, нимало не надеясь на успех. Однако пожилая фрау, осознав, что «эта странная русская» уже не спорит «насчет бумаг и документов», внезапно обмякла, всхлипнула и кивнула в знак согласия.