В.А. Бильбасов полагал, что манифест был составлен тщательно, а не наспех 28 июня и что составителем его мог быть Алексей Орлов (заметим, что большинство современников и исследователей автором первых манифестов Екатерины II называют Г.Н. Теплова). Аргументация историка построена на письме императрицы к А.Г. Орлову от 7 июля 1789 года, в котором есть следующая таинственная фраза: «Будьте уверены, что я никогда забыть не могу 24, 26 и 28 июня…» Бильбасов пишет, что 24-е и 26-е остаются загадкой и что, возможно, в один из этих дней Алексей Орлов привозил ей на подпись упомянутый манифест. Разгадка, как нам кажется, лежит в том, что эти числа относятся к разным годам. Так, 24 и 26 июня – это, несомненно, даты сражения: в Хиосском проливе и при Чесме; кстати сказать, они так и были начертаны на колонне в честь Чесменской победы30. Согласно «Памятным запискам» А.В. Храповицкого, в день написания письма Орлову она отмечала годовщину победы русского флота под командой С.К. Грейга над шведским флотом (Грейг, как известно, блестяще показал себя в сражении при Чесме)31. Таким образом, очевидно заблуждение В.А. Бильбасова: А.Г. Орлов не писал манифест от 28 июня 1762 года, однако вероятно, что видел его в подлиннике и включил в свое письмо слова «злодея вашего и всей России».

Следующей загадкой второго письма Орлова является «лакей Маслов». Почему-то в короткой записке Орлов дважды упомянул это имя, не называя при этом имени своего офицера. Более того, он ссылается на лакея в подтверждение своей оценки состояния Петра Федоровича. Это кажется странным. Странная и формулировка: «А теперь и тот приставленный к нему для услуги лакей Маслов занемог». Кем приставленный?

30 июня Екатерина II писала В.И. Суворову в Ораниенбаум: «Господин генерал Суворов! По получению сего, извольте прислать сюда, отыскав в Ораниенбауме, или между пленниками, лекаря Лидерса, да арапа Нарцыса, да обер-камердинера Тимпера; да велите им брать с собою скрыпицу бывшего государя, его мопсинку собаку…» В письме к Ст.-А. Понятовскому от 2 августа императрица рассказывала: «Просил он (Петр Федорович. – О. И.) у меня, впрочем, только свою любовницу, собаку, негра и скрипку, но, боясь (произвести) скандал и усилить брожение среди людей, которые его караулили, я ему послала только три последние вещи». Замечу, что иностранные дипломаты знали о просьбах Петра Федоровича и, кроме названных «вещей», упоминали еще немецкую Библию и романы32.

А.Т. Болотов пишет, что «ни один из служителей его (Петра Федоровича. – О. И.) не дерзнул следовать за оным, и один только арап его отважился стать за каретою, но и того на другой же день отправили в Петербург обратно». По-видимому, Болотов что-то напутал. Г.Р. Державин, видевший все своими глазами, так описывает отъезд Петра Федоровича из Петергофа: «После обеда часу в 5-м увидели большую четырехместную карету, запряженную больше нежели в шесть лошадей, с завешанными гардинами, у которой на запятках, на козлах и по подножкам были гранодеры же во всем вооружении; а за ними несколько конного конвоя, которые, как после всем известно стало, отвезли отрекшегося императора от правления в Ропшу, местечко, лежащее от Петербурга в 30 верстах, к Выборгской стороне»33. Запомнив время события, Державин не припомнил такой, кажется, бросающейся в глаза детали, как арап на запятках кареты. Может быть, как Нарцисс, так и Маслов располагались внутри четырехместной кареты? Ответить на этот вопрос трудно. Судя по письму Екатерины Суворову, первого там все-таки не было.

Единственным дополнительным источником, из которого мы знаем о существовании Маслова, является записка А. Шумахера. Правда, в отличие от А.Г. Орлова он называет его камер-лакеем, то есть старшим придворным лакеем. Известно, например, что в конце царствования Екатерины II при дворе было 272 лакея и 74 камер-лакея. Знал ли Орлов, кто такой Маслов, или это ему было безразлично? Однако предоставим слово Шумахеру: «Следовать за ним (Петром Федоровичем. – О. И.) разрешили только одному из его камер-лакеев – русскому, по имени Маслов и еще двум русским лакеям. Правда, оба последние, чтобы поскорее от этого освободиться, тотчас же сказались больными»34.

Кто же разрешил Маслову, выбрав его среди других камер-лакеев, сопровождать бывшего императора в Ропшу? Согласно записке Ассебурга, это был Н.И. Панин; он организовывал встречу и охрану Петра Федоровича в Петергофе [9] и имел с ним последнюю перед отправкой в Ропшу беседу, во время которой бывший император, прося оставить при себе Воронцову, пытался со слезами на глазах целовать руки Панина. Именно Никита Иванович будто бы приказал двум офицерам сопровождать Петра Федоровича в Ропшу. Кстати сказать, Шумахер не только подтверждает это, но и называет их: капитан Щербачев и лейтенант Озеров35. Факт примечательный: возможно, доставку в Ропшу бывшего императора осуществляли люди из другой команды, а не избранники А.Г. Орлова.

Далее Шумахер рассказывает о том, что произошло с Масловым: «Когда император немного задремал, этот человек вышел в сад подышать свежим воздухом. Не успел он там немного посидеть, как к нему подошли офицер и несколько солдат, которые тут же засунули его в закрытую русскую повозку. В ней его повезли в Санкт-Петербург и там выпустили на свободу». По версии Шумахера, Петр Федорович был задушен сразу после отъезда камер-лакея. Это случилось 3 июля36. Итак, сообщение Орлова об отъезде Маслова из Ропши и рассказ Шумахера, в сущности, совпадают, кроме парадокса о насильно вывезенном, а затем отпущенном на свободу Маслове. Если мы правильно понимаем сказанное в письме Орлова, то лакея сопровождал офицер и, по-видимому, он должен был предстать перед императрицей.

Кто же такой этот камер-лакей Маслов? В.А. Бильбасов, не видевший второго письма Орлова, утверждал, что Шумахер ошибался – у Петра III не было такого камер-лакея. Этот вывод он сделал на основании исследования придворного архива. Правда, как ученый, Бильбасов оговаривается, что ему не удалось найти следов Маслова37. Если бы он читал ОР2, то, конечно, искал бы куда более тщательно. Надо сказать, мы также пытались найти какие-то упоминания о лакее Маслове, но ничего не нашли и бросили заниматься этим, полагая, что сведения о Маслове – главном свидетеле готовившегося злодеяния – были изъяты специально. Ему могли сменить фамилию и отправить за тридевять земель, запретив выезжать оттуда и разговаривать с кем-нибудь о прошлом. Масса таких подписок, где под страхом смертной казни запрещалось что-либо касающееся дела рассказывать, хранится в фондах Тайной экспедиции.

Мы понимали, что камер-лакей Маслов, вероятнее всего, реальное лицо. Вряд ли Петру Федоровичу можно было приставить кого-то незнакомого, кто не знал особенностей поведения бывшего императора и не умел исполнять лакейскую должность. Более того, из рассказа Шумахера следует, что возвращающегося из Ропши в Петербург Маслова встретил гоф-хирург Людерс (Ltiders). Маловероятно, чтобы он обратил внимание на незнакомого человека, а камер-лакеев он должен был знать. И действительно, К. Писаренко удалось обнаружить следы Маслова. Первые сведения о нем – «комнатном истопнике Алексее Маслове» – относятся к марту 1758 года38. В 1759 году он становится «голстинским камер-лакеем»39. С 1760 года о Маслове пишут просто как о камер-лакее40. Случайно ли подобное изменение названия чина, неясно. Писаренко считает, что события переворота и смерти Петра Федоровича никак не отразились на статусе А. Маслова; подобное утверждение он основывает на следующей обнаруженной им записи в книге выдачи комнатных денег императрицы от 20-х чисел января 1763 года: «Пожаловано девице Анне Костантиновой зговоренной в замужество за камор-лакея Маслова 300 рублев»41. Писаренко ничем не доказывает, что речь тут идет о том же Алексее