— На этих улицах всегда кричат. И всегда готовы метнуть кусок грязи в тех, кто правит. Зато столь же радостно они целуют край плаща того же правителя, как только оказывается, что слухи о его слабости всего лишь иллюзия. Этого не изменить ни мне, ни моим детям. Разве что внукам… и то я бы не поставил на это большую сумму, — невесело усмехнулся Родриго Борджиа. — Скоро это пройдёт. Очень скоро, если наш сын сумеет одержать кроме победы на поле боя ещё и дипломатическую, введёт в заблуждение короля Франции с его советниками.

— Мой брат такой, он может! — хихикнула проскользнувшая некоторое время назад в комнаты матери Лукреция. А раз уж она где-то появилась, то выставить её оттуда без крайне весомых и обоснованных причин… было чрезвычайно сложно. Влияние брата приносило развитие юной Борджиа в самых разных направлениях. В том числе и таких, не особенно нравящихся её отцу. — Мама, ты за него не беспокойся, он всегда остаётся победителем, даже когда другие считают иначе. Сначала считают… А скоро и я такой же стану. Только не с мечом в руке, а словами сражаться стану, он научит. Уже учит.

Лукреция не могла не похвастаться в этой ситуации, Родриго Борджиа понимал. Для его дочери каждый новый успех любимого старшего брата был своего рода возможностью всё меньше и меньше скрывать то, чему её обучали. Обучали не всем известные учителя, а сам Чезаре, эта его подруга-амазонка, бывшие кондотьеры, а теперь полководцы армии Борджиа опять же. Если они поднимаются вверх и одерживают победу за победой, то и исходящее от них влияние сложно заклеймить негодным, опасным, неправильным для юной синьориты, дочери самого понтифика и чуть ли не самой завидной невесты Италии.

Александр VI если и не окончательно смирился с тем, что его любимая дочь вырастает… не совсем той, как он планировал, то был к этому весьма близок. Оттого даже не собирался её пусть вежливо, но удалить или попросить помолчать. Напротив, решился немного приоткрыть завесу тайны над своими дальнейшими действиями. Теми самыми, о которых его просил Чезаре в своём письме.

— Чезаре хочет договориться с королём Франции, пропустить его в Неаполь, но так, чтобы на землях Флоренции и Папской области даже лишнего яблока с деревьев не сорвали. Пропустить и… запереть их там. Так, чтобы они сначала не поняли, что Неаполь, это немаленькое королевство, стал клеткой, из которой мало кому из франко-миланской армии удастся выбраться.

Сильное беспокойство в глазах Ваноццы, которая пусть и была далека от политики и военного искусства, но осознавала, что такое армия в несколько десятков тысяч человек, идущая через отнюдь не дружественную страну. И азарт на лице Лукреции. Она, несмотря на весьма юный возраст, натасканная своим братом, уже кое-что понимала. Потому и произнесла:

— Союзники? Он хочет найти союзников против Франции, купить и убедить… да, отец? А раз он там, а ты тут, то покупать и убеждать будешь ты.

Дочь не столько спрашивала, сколько утверждала очевидное для неё. Пожалуй, именно в это мгновение Родриго Борджиа понял — Лукреция повзрослела. Не так как Чезаре, быстро и сразу, но уж совершенно точно поднялась над собой прежней, то есть милой и смышленой девочкой, почти девушкой. Теперь она становилась тем, кем её захотел видеть старший брат. Он меньше месяца назад спросил Чезаре: «В кого ты хочешь превратить свою сестру, сын?» И получил быстрый, без тени раздумий ответ: «В кого-то вроде Катарины Сфорца или Изабеллы Кастильской, только вот владеть мечом, уподобившись Тигрице из Форли, нашей маленькой Лукреции нет нужды. Пусть её клинком станет разум и готовность применять в качестве оружия его и верных роду Борджиа людей».

Добавить тут было нечего. Если несколько месяцев назад он лишь улыбнулся бы на такие слова, то услышав, воспринял совершенно серьёзно. Сегодня же окончательно убедился, что слова Чезаре воплотились в жизнь. Равно как и в том, что отмена свадьбы с Джованни Сфорца оказала на дочь прямо целительное воздействие, окончательно исчезли порой возникающие периоды глубокой тоски и нежелания о чём-либо разговаривать, да и жизненных сил резко прибавилось. И опять-таки в этом был прямо замешан его сын, который просто вырвал сестру из смыкающейся ловушки политической необходимости. Родриго Борджиа был почти уверен, что его сын сделал всё и немного больше, чтобы окончательно разрушить саму мысль о браке своей сестры в ближайшее время. И случись ему вновь попробовать в сжатые сроки найти кандидата в женихи… Политическая ситуация изменится, сам кандидат свернёт шею, упав с лестницы, или его зарежут разбойники на опасных даже сейчас улицах Рима. Да… сына он вырастил и воспитал так, как сам того не ожидал. Вместе с тем викарий Христа и просто глава рода Борджиа понимал, что это как бы ни самый лучший из всех возможных вариантов.

Однако, на вопрос дочери стоило ответить. Не увильнуть от ответа, а именно ответить, пусть и не целиком, ограничившись лишь общими контурами плана.

— Ты видела письмо, Лукреция. Чезаре пишет о Бретани, а ещё о Гиени и Провансе. Это те части короны Франции, которые не хотят быть частями, стремятся стать сами по себе, отдельными государствами. И мой долг им в этом помочь.

— Во благо… нас, Борджиа, — улыбнулась уже не девочка, почерпнувшая от своего брата немалую долю его взгляда на жизнь. — Но там было про Испанию, про королеву Изабеллу и Неаполь.

— Было. После того, как Альфонсо Неаполитанский из страха предал нас, мы ничем ему не обязаны. И готовы разделить Неаполь так, чтобы нам досталось больше, а другим… немного. Поэтому к королеве Изабелле поеден наш родственник, кардинал Хуан де Борджиа-Льянсоль де Романи.

— И что вы с братом готовы отдать Испании?

— Если повезёт — только Сицилию. Если нет… готовы отступить до Бари или даже Тарента.

— А Санча станет королевой и женой Джоффре? Послушной королевой.

Родриго Борджиа лишь улыбнулся, а вот Ваноцца ди Катанеи вздохнула. Лёгкая грусть, именно это чувство она сейчас испытывала, искренне считая, что её дочери как бы и не следовало с таким усердием и удовольствием лезть в те игры, которые предназначены для мужчин. Вместе с тем материнское сердце понимало, что Лукрецию уже не вернуть на привычный для самой Ваноццы путь. Окружение дочери уже сформировалось, а точнее сказать, старший брат просто извлёк её из прежнего, не столь яркого и интересного, и пересадил в своё, заметно отличающееся и столь притягивающее необычностью.