— Саламандр, честное слово, я убью тебя, если ты ещё хоть что-то тронешь в этом до… — последние звуки так и застряли в её горле, после чего сменились истошным криком, стоило лишь ощутить чужеродное прикосновение к своей талии. Чьи-то руки опутывали её тело, словно соединившись с омерзительно-липкими лапами страха.

— Зачем же так кричать? — знакомый грудной голос лишь на мгновение успокоил её, заставив сердце работать в нормальном режиме, но после этого Люси мгновенно отскочила от Нацу, как ошпаренная, и скрылась в комнате, прикрывая за собой дверь. Парень успел поставить ногу в дверной проём; выглядел он на удивление бодро, учитывая его состояние всего несколько минут назад.

«И дёрнул ведь меня какой-то чёрт выйти в таком костюмчике из комнаты», — скрепя сердце, ругалась Хартфилия, окидывая мимолётным взглядом кружевной комплект белья. «Довольно милый, кстати», — не удержалась от комментария блондинка, но тут же судорожно вздохнула, так как Нацу резко рванул дверь на себя, чуть не отбив ей пальцы.

— Н-нацу, с тобой всё в порядке? — силясь подавить глупую и столь неуместную сейчас улыбку, пролепетала Люси, смущаясь и прикрывая руками грудь. Вот только скоро она поняла, что парень совсем не слышит её, да и его взгляд направлен не совсем на неё.

— Более чем, — процедил он сквозь зубы и на мгновение поднял взгляд на напарницу, заставив её вздрогнуть. Люси немного пошатнулась и отпрянула назад от неожиданности, больно врезаясь в стол и безуспешно пытаясь нащупать вслепую связку с ключами от звёздных духов. Конечно, она оставила её внизу, в прихожей, глупая.

— Какого чёрта, Нацу, — собственный голос звучал настолько сдавленно и жалко, что заклинательница сама едва узнала его. Хотелось свести всё к шутке, как бы невзначай добавить, что Эрза бы за подобное поведение его по головке не погладила, но слова прилипли к нёбу. Руки лихорадочно дрожали, и только стоило девушке нащупать что-то, чтобы швырнуть его в Саламандра, как тот в мгновение ока преодолел расстояние, разделявшее их, и одним точным движением смёл всё со стола. Люси вновь нервно вздрогнула, как подстреленная птичка; тишину нарушил звук разбивающегося стекла. Нацу находился близко, непозволительно близко, настолько, что уставшее и продрогшее тело ощущало жар, исходивший от него, спустя мгновение от которого бросало в ещё больший холод. Бежать было некуда, все пути к отступлению отрезаны.

— Какого ч… — договорить Люси не дали, так как горячие сухие губы накрыли её, вовлекая в грубый, отчаянный поцелуй. Нетерпеливый скользкий язык ласкал её уста, внимательно изучая каждый миллиметр; девушка, в последнюю очередь ожидавшая подобного, недовольно промычала сквозь поцелуй и упёрлась кулачками в широкую грудь парня, силясь оттолкнуть его. Нацу одной ладонью перехватил её узкие запястья, после чего резко отстранился, впиваясь пальцами в плечи до хруста в костях, и развернул Хартфилию к себе спиной.

Она осознала весь леденящий душу ужас ситуации лишь после того, как сильные пальцы приподняла её за бёдра и повалили на стол, до упора пододвигая тот к стене. В десятках осколках разбившегося зеркала Хартфилия смогла увидеть собственное лицо: перепуганное, жалкое, с выделяющимися мутными глазами. Десятки её крошечных копий, разбивающихся вдребезги, смотрели на неё саму же за мгновение до собственной погибели. Дико болел живот от пугающего чувства неизвестности; внутренности будто накрутили на вилку. Разум упорно кричал: «Борись, Люси, кричи, не сдавайся просто так!» Но ноги лишь предательски дрожали и подкашивались, а сведённые за спиной руки, которые Драгнил связывал собственным шарфом, сводило судорогой. Облизывая пересохшие от волнения губы и отбрыкиваясь, девушка предприняла попытку вразумить парня:

— Это просто не можешь быть ты, я слишком хорошо знаю тебя! Нацу, очнись, ты бы не поступил так, ты не хуже меня это знаешь! Это всего лишь ночной кошмар, чья-то глупая выходка? — но в ответ она услышала лишь сбивчивое, учащённое дыхание и хриплый голос, раскалёнными оковами впивающийся в разум:

— Нет, Люси, это наваждение…

Тело затрясло хуже, чем от удара электрическим током, когда грубые, немного шершавые пальцы стянули с неё бельё и проскользнули к паху.

— Сухая, как песок, — чертыхнулся про себя Нацу. Люси словно обухом по голове ударили от подобных слов, она уже и не знала, радоваться или нет, что не могла видеть в данный момент искажённое, обезображенное лицо парня.

— Н-нацу, подожди, умоляю, не стоит! Я ведь люблю тебя, мы можем всё сделать по обоюдному согласию. Прошу, только не сейчас и не так, мне слишком страшно! Я боюсь, Нацу, я… — звук расстёгивающейся ширинки равносилен выстрелу в упор и отдаётся в голове гулким эхом. Он слушает её внимательно, не торопится, даже склоняется на ней и демонстративно медленно наматывает волосы на руку.

— А мне не нужна твоя любовь.

Он входит в неё резким, коротким толчком, постепенно увеличивая амплитуду колебаний, чувствуя, как под его натиском разрывается девственная плева. От истошного крика, вырвавшегося из груди девушки, закладывает уши обоим, а она обессиленно откидывается на холодную гладкую поверхность стола. Её будто разрывают изнутри на тысячи мелких кусков, впиваются в податливую нежную плоть тысячами осколков битого стекла, того самого, что всего минуту назад разбилось на её глазах. Люси отчаянно пытается схватить ртом воздух, но никак не может насытиться, вздохнуть полной грудью, так как очередной неистовый толчок выбивает из неё весь кислород. От стонов, то и дело срывающихся с губ Нацу, к горлу подступает тошнота, голова идёт кругом, всё тело лихорадит. Его движения, поначалу рваные и хаотичные, становятся всё более ритмичными и быстрыми; жадные пальцы исследуют нежное тело, не церемонятся, оставляя на мраморно-бледной коже грубые отметины. Люси уже сама не замечает за собой, что щёки щипет от потоков слёз, струящихся из покрасневших глаз, что губы и язык разодраны до крови ей же в надежде хоть как-то смягчить невыносимую адскую боль. Происходящему словно нет конца; девушка мысленно умоляет небеса лишь об одном: чтобы её мучения как можно скорее закончились, и она умерла. Наконец, в какой-то момент надрывный голос Нацу разрывает тишину, и он, измотанный, падает сверху на Люси, придавливая её всем своим весом. Та лишь нервно вздрагивает, сотрясаясь всем телом от не знающего границы отвращения — к себе, к Нацу, ко всему миру.

«Мамочка, неужели всему этому наконец-то пришёл конец?» — болезненно морщась и глотая слёзы, подумала девушка, хотя уже и ничего не чувствовала. Как будто что-то заклинило внутри неё, сломался жизненно необходимый механизм, без которого она становилась лишь пустотелой оболочкой.

— Нет, Люси, всё только начинается, у нас ещё вся ночь впереди, — от вкрадчивого сладострастного шёпота сердце отчаянно замерло и провалилось куда-то вниз…

***

Когда пытка, которой, казалось, не было конца и края, всё же закончилась, и Саламандр исчез из её комнаты вместе с первыми лучами восходящего солнца, Люси бессильно скатилась со стола на пол, подобно тряпичной кукле, и скрутилась калачиком, судорожно сжимая пальцами простынь, тихо скуля от переполняющей её боли и обиды. Все мысли, кроме одной, в одно мгновение покинули её голову, но именно в ней она была непоколебима, как никогда: