Всеобщее молчание было первым ответом татарину.

Гринька Настасьин кипел гневом. «Вот погоди! — в мыслях грозился он Чагану. — Как сейчас подымется Александр Ярославич да как полыснет тебя мечом, так и раскроит до седла!»

Правда, никакого седла не было. Гринька знал это, но так уж всегда говорилось в народе про Александра Ярославича: «Бил без промаха, до седла!» «А может быть, он мне велит, Александр Ярославич, обнажить меч? Ну, тогда держись, татарская морда!..» — подумал Гринька и стиснул длинную рукоять своего серебряного топорика, готовясь ринуться на Чагана.

А тот, немного подождав ответа, продолжал с ещё более наглым видом:

— Кто я, о том вы знаете. У нас, у татар, так повелено законом «Ясы»: когда проезжаешь мимо и видишь — едят, то и ты слезай с коня и, не спрашивая, садись и ешь. И да будет тому худо, кто вздумает отлучить тебя от котла!

И тут вдруг, к изумлению и обиде Настасьина, не Александр Ярославич выступил с гневной отповедью татарину, а Андрей. Он порывисто встал со своего трона и с налитыми кровью глазами, задыхаясь от гнева, крикнул Чагану:

— А у нас... у народа русского, с тех пор как вы, поганые, стали на нашей земле, такое слово живёт: «Незваный гость хуже татарина!..»

Рука Андрея сжалась в кулак. Ещё мгновенье — и князь ринулся бы на Чагана. Тот видел это. Однако стоял всё так же надменно, бесстыдным взглядом озирая Дубравку. Рослые, могучие телохранители его — хорчи — теснились у косяков двери, ожидая только знака, чтобы броситься на русских.

Андрей Ярославич, намеревавшийся миновать кресло брата, ощутил, как вкруг запястья его левой руки словно бы сомкнулся тесный стальной наручник: это Александр схватил его за руку.

Он понял этот незримый для всех приказ старшего брата и подчинился. Вернулся на своё кресло и сел.

Тогда спокойно и величественно поднялся Невский.

Благозвучным голосом, заполнившим всю палату, он обратился по-татарски к царевичу.

— Я вижу, — сказал Александр, — что ты далёк, царевич, от пути мягкости и скромности. И я о том сожалею... Проложи путь дружбы и согласия!.. В тебе мы чтим имя царёво, и кровь, и кость царскую... Ты сказал, что «Яса» Великого Воителя, который оставил по себе непроизносимое имя, повелевала тебе совершить то, что ты сейчас совершил. Но и у нас, русских, существует своя «Яса». И там есть также мудрые речения. И одно из них я полностью могу приложить к тебе. Оно гласит: «Годами молод, зато ранами стар!..»

Невский остановился и движеньем поднятой руки указал на белевший на щеке царевича рубец.

И словно преобразилось лицо юного хана. Уже и следа не было в нём той похотливой наглости, с какою он глядел на Дубравку, и того вызывающего высокомерия, с которым он озирал остальных.

Ропот одобрения донёсся из толпы стоявших у входа телохранителей Чагана.

А Невский после молчанья закончил слово своё так:

— Ты сказал, войдя, что мы знаем тебя. Да, мы знаем тебя. Юная рука, что от плеча до седла рассекла великого богатыря тангутов — Мухур-Хурана, — эта рука способна сделать чашу, которую она примет, чашею почести для других... Прими же от нас эту чашу дружбы и испей из неё!..

Александр поднял серебряный, полный до краёв кубок, отпил из него сам и протянул царевичу, сам в то же время сходя со своего места, дабы уступить его гостю.

Взволнованный, как видно это было и по лицу его, ордынский царевич склонился в поясном поклоне, приложа руки к груди.

Потом, распрямившись и вновь обведя взором весь пиршественный чертог, он сказал по-татарски:

— Русские — народ великий, многочисленный, сильный и высокорослый. Однако наш народ господь несёт на руках, подобно тому как сына своего единственного отец носит. И только потому мы взяли над вами победу... Но ты, Искандер, — кто не почтит тебя?! Имя твоё уважается между четырёх морей. Рука твоя — это берег и седалище сокола!.. Батый — да будет имя его благословенно — недаром держит тебя возле сердца своего...

Сказав это, он двинулся в обход боковых столов к предназначаемому для него месту, от которого уже шёл ему навстречу Александр.

Проходя мимо телохранителей своих, царевич Чаган на мгновенье остановился и позвал:

— Иргамыш!.. Бурултай!..

Двое луконосцев немедленно подошли к нему. Он сказал им несколько отрывистых слов, затем отвернулся и пошёл, улыбаясь, навстречу Александру.

Дубравка как бы мгновенье колебалась, но затем решительно встала и покинула свадебное застолье. Княгиня Олёна последовала за ней.

Невский видел всё это, и тень тревоги и неудовольствия прошла по его лицу. Но он сдержался и рука об руку с царевичем прошёл в застолье большого стола.

Царевич осведомился у Александра: куда исчезла молодая княгиня и не испугалась ли она его прихода? Александр заверил, что княгиня слабого здоровья, к тому же только что свершила великий путь, и сейчас ей стало дурно, и та, что ей вместо матери, увела её отдыхать.

Чаган показал вид, что поверил словам Невского, но про себя подумал: