Шрифт:
Но вот вышли из залы Александр с Елизаветой, проследовали за ними родители — Павел Петрович и Мария Фёдоровна, и молодых пригласили пройти в карету, назначенную для отъезда на новое место жительства. Шестеро блестящих гусар на вороных конях и с зажжёнными факелами в руках сопровождали их по лестнице, торжественный поезд был составлен из золочёных карет, окружённых лейб-гвардейцами, придворным конвоем конногвардейского полка. Родители, старший брат и молодые вместе со штатом придворных отправились в Мраморный дворец, назначенный Константину для жительства.
Везде горели огни, рассекая темноту северной ночи — Петропавловская крепость, Адмиралтейство чётко выделялись на фоне чёрного неба, освещённые парадными огнями; чёткое каре войск на Дворцовой площади сопровождало все выходы всех членов царской фамилии слитным «ура», а восьмёрка белых скакунов перед каретой молодых так и рвалась в путь. Великолепный фейерверк, сопутствовавший до самого Мраморного дворца, — зрелище было необычайное...
На лестнице Мраморного дворца молодых встретили Александр с Елизаветой, родители снова благословили новобрачных, со всеми церемониями отвели их в спальные покои.
Шум торжества и сверкание огней остались за окнами, и они взглянули друг на друга...
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Михаил Петрович никак не мог устоять перед старшей дочерью. Сказала, что поедет на охоту вместе с ним, — и поехала. Сказала, чтоб седлали ей Голиафа — вороного жеребца с широкой, как диван, спиной, и Михаил Петрович лишь пожал плечами. Сказала, что наденет мужскую амазонку, — и вот, пожалуйста, вертится в широких меховых сапогах со шпорами, да в ладных толстых лосинах в обтяжку, да в мужском тёплом сюртуке с меховой опушкой. Только вот шляпку-амазонку надела женскую — меховую и с лёгким фазаньим пёрышком.
Сказала, что поедет по-мужски, и седло велела ставить мужское, и поехала-таки по-мужски, широко раскинув ноги на просторной спине Голиафа. Но Михаил Петрович, несмотря на своё брюзжание и строго поджатые губы, взирал на все её проделки с удовольствием и любовью. «Хороша девка, — думалось ему, — огонь, а не девка, будто и не от Варвары Алексеевны родилась. Той и в жизни не примыслилось бы сесть на коня, да ещё по-мужски, могла лишь в карете ездить, да и то тесно набитой пуховиками. А эта ровно и не в княжеской семье родилась, всё под руками горит, а уж рукоделье и за дело не считает...»
Так они и выехали ранним морозным утром — пострелять зайцев, потравить собаками лису, а может, и вепрь попадётся. Недурна охота по такой поре: снежок мягкий, пушистый, на нём все следы как на бумаге — вон ворона побегала в поисках еловых шишек, а вон и заяц пропетлял по кривой да извилистой дорожке.
Ели стояли сплошь облепленные снегом, и не дай бог стать под одну лапу: встряхнёт лёгкий ветерок ветку, и весь снег за воротом!
Поля — словно простыня белая, будто выстирали её к празднику да подсинили на славу — так и отдаёт голубизной.
А лес стоит редкий, дерево от дерева далеко: голыми сучьями топорщатся в небо белоствольные берёзы, раскорячились чёрными стволами дубы, а сосны да ёлки так и прошивают весь лес насквозь — можно строить весь гон...
Михаил Петрович — охотник бывалый. Это теперь, когда постарел да брюхо наел, не может пойти на медведя с рогатиной, как некогда в молодости, или на дикого кабана с одним кинжалом. Теперь всё больше в седле да по мелкой живности — зайца там или лису затравить, а молодых да сильных вперёд пустить. Жаль только, что не родилась дочка парнем — то-то знатный охотник вышел бы из неё. Поглядеть — сидит в седле будто влитая, и кажется, что с конём одно целое составляет: ни тебе вихляния в седле, ни тебе припрыжки при галопе. Одно слово — всадница хорошая...
И пока трусил он мелкой рысцой на каурой смирной лошадке за остальными охотниками, то и дело взглядывал на дочку, гордился, любовался, да и беспокоился: почему-то забрала вправо от всех, поскакала по снежной нови, взмётывая за собой клубы снежной пыли.
— Егор! — крикнул он слуге-егерю. — Пригляди за барышней, куда понесло её!
Егор сразу вырвался из цепочки охотников, помчался вслед Маргарите, и снежный туман из-под копыт лошадей скоро скрыл и его, и Маргариту от отцовских глаз.
А она словно бы приметила невидную отцу точку: чернела у опушки продолговатая чёрточка. «Вепрь, — радостно подумала Маргарита, — выведу, выведу на охотников...»
Не успела она доскакать до опушки, где притаился дикий кабан, как зверь, испуганный несущимся на него конём, вынырнул из подлеска и помчался прямо наперерез ему.
Голиаф не ожидал такого, отпрянул в сторону, потом круто взвился на дыбы. Маргарита не удержалась в седле и со всего размаха опрокинулась на спину. Ноги выскользнули из стремян, рука ещё крепко удерживала повод, а сама она уже летела в мягкий рыхлый снег да так и осталась лежать там. Пригнув морду к снегу, удерживаемый уздой, остановился и Голиаф.