Невеста желает знать

Аннотация

Под безупречностью светских манер красавица Филиппа скрывает любознательность и острый ум прирожденной исследовательницы – даже к грядущему браку по расчету с благонравным, но скучным графом Каслтоном она относится со строго научным спокойствием. И именно поэтому желает знать: что же такое таинственное происходит между супругами после венчания в брачную ночь?

За разъяснениями Филиппа обращается к знаменитому повесе и соблазнителю Джасперу Кроссу, которого не без оснований считает настоящим экспертом в данной области.

Что из этого может выйти? Конечно же, очаровательная, чувственная и трогательная история забавных приключений и настоящей, страстной, всепоглощающей любви!

Посвящается девушкам, которые носят очки Лондон Ранняя весна 1824 года Родиться вторым сыном? В этом есть определенные преимущества. В самом деле, если в обществе и существует истина, заключается она вот в чем: наследник, независимо от того, глупец он, негодяй или распутник, нуждается в перевоспитании и исправлении. Он может пускаться во все тяжкие и возмущать общество своими юношескими проделками, но его будущее высечено на камне лучшими каменотесами. Рано или поздно он обнаружит, что прикован к своему титулу, земле и поместью. Пленник благородства рода и места в палате лордов. Нет, свобода не для наследников, а для их возможных преемников. И Джаспер Арлеси, второй сын графа Харлоу, это знал. Он ощущал также острым чутьем преступника, едва избежавшего виселицы, что, несмотря на необходимость жертвовать наследием, титулом, поместьем и состоянием, он счастливейший человек на земле, поскольку родился через восемнадцать месяцев после того дня, как на свет появился Оуэн Элвуд Артур Арлеси – старший сын графа, виконт Бейн и наследник графства. Это на Бейне лежал тяжкий груз респектабельности и ответственности. На Бейна возлагались надежды и мечты лордов Харлоу. Именно от Бейна требовалось оправдывать ожидания окружающих: родителей, друзей, слуг… всех. И безупречный, правильный, занудливый Бейн оправдывал каждое из этих ожиданий. «К счастью». Именно потому этим вечером Бейн сопровождал младшую сестру на ее первый вечер в «Олмаке». Да, изначально на его месте должен был быть Джаспер, пообещавший Лавинии не пропустить столь важный в ее молодой жизни вечер. Но его обещание имело мало веса, и все это знали. Так что пришлось ехать Бейну. А Джаспер тем временем был очень занят: выигрывал целое состояние в одном из лондонских игорных домов самой дурной репутации, а затем праздновал сие событие именно тем способом, каким склонны развлекаться младшие сыновья. В постели прекрасной особы. Не только Бейну оправдывать ожидания. Уголок губ Джаспера приподнялся в лукавой ухмылке при воспоминании о наслаждении, которое он в избытке получил сегодня вечером. Но улыбка тут же померкла. Ее стер укол сожаления при мысли о необходимости покинуть теплые простыни и объятия горячих ласковых рук. Подняв затвор на двери черного хода кухни Арлеси-Хауса, Джаспер прокрался в дом. Комната казалась темной и тихой в бледно-сером свете ледяного мартовского утра. Достаточно темной, чтобы скрыть его расхристанный вид, полуразвязанный галстук и засос, выглядывавший из расстегнутого воротника рубашки. Едва за ним закрылась дверь, испуганная судомойка, сидевшая на корточках почти в самом очаге и разжигавшая огонь перед приходом кухарки, вскочила и прижала руку к прелестной, только начавшей набухать груди. – Милорд! Я чуть не умерла со страха! Джаспер ответил самодовольной улыбкой, прежде чем отвесить поклон, делавший честь любому придворному. – Прошу прощения, дорогая, – протянул он, с удовольствием наблюдая, как восхитительный румянец разливается по ее скулам. Очевидно, она была готова простить ему все. Джаспер нагнулся над ней, достаточно близко, чтобы слышать, как у девушки перехватило дыхание, и видеть, как бьется жилка на шее. Схватил галету с тарелки, которую она поставила для остальных кухонных слуг, прикоснулся к плечу, чуть дольше необходимого: уж очень ему нравилось, как судомойка трепещет в предвкушении. Разумеется, он не притронется к ней. Он давно усвоил, что служанки в доме для него под запретом. Хотя это не помешало Джасперу немного влюбиться в нее. Как любил всех женщин самых разных форм, размеров и кругов общества. Он любил их мягкую кожу и изгибы, их смешки и вздохи, манеру, в которой богатые дамы играли в свои кокетливые игры, а их менее удачливые сестры преданно смотрели на него, готовые на все. Женщины, вне всякого сомнения, были лучшими созданиями Господа. И в двадцать три года Джаспер собирался провести всю остальную жизнь, поклоняясь им. Он вгрызся в сладкую галету и подмигнул судомойке: – Ты никому не скажешь, что видела меня, верно? Ее глаза широко раскрылись. Она яростно затрясла головой: – Н-нет, сэр. Милорд, сэр. Да, есть определенные преимущества в том, чтобы родиться вторым сыном. Еще раз подмигнув и стащив вторую галету, Джаспер вышел из кухни в коридор, ведущий к лестнице для слуг. – Где вы были? Одетый в черное Стайн, доверенное лицо отца, материализовался из тени. На длинном бледном лице было написано осуждение и еще что похуже. Сердце Джаспера заколотилось от изумления. Хотя будь он проклят, если признает нечто подобное. Он не ответил Стайну. Довольно и того, что теперь придется отвечать перед хозяином Стайна – своим отцом, человеком, чьи ожидания относительно младшего сына равнялись почти нулю. Сын, о котором шла речь, повернулся на каблуках и преувеличенно любезно улыбнулся. – Стерн! – протянул он, наслаждаясь оскорбленным видом человека, чью фамилию намеренно исказил. – Час для привидений довольно ранний, не находите? – Но не слишком ранний для вас. Джаспер улыбнулся, как кот, играющий с канарейкой: – Как вы правы! Значит, поздний. Я прекрасно провел ночь и предпочел бы, чтобы вы не портили… впечатления. Он похлопал Стайна по плечу и протиснулся мимо. – Отец ищет вас. Джаспер не оглянулся: – Уверен, так оно и есть. И уверен также, что это может подождать. – Я так не считаю, лорд Бейн. Он не сразу осознал услышанное. Титул? Стайн упомянул титул? Что все это значит? Джаспер повернулся, изнемогая от ужаса и не веря собственным ушам. – Как вы меня назвали? – выдавил он едва слышно. Глаза Стайна слегка сузились. Позже Джаспер вспомнит это почти неуловимое движение век над холодными черными глазами. – Я задал вопрос! – повысил голос взбешенный Джаспер. – Он назвал тебя Бейном. Джаспер круто развернулся, оказавшись лицом к лицу с графом Харлоу, высоким, сильным и непреклонным. Даже сейчас. Даже в этот момент. Даже когда его мир рухнул и он видел перед собой разочарование всей своей жизни, нового наследника. Джаспер пытался обрести дыхание, найти слова. Но отец нашел их первым: – На его месте должен был быть ты. Глава 1 Научный дневник леди Филиппы Марбери Области расследования стали крайне ограниченными, а время не ждет. Во имя истины я внесла поправки в свое исследование. Тайные (зачеркнуто). Серьезные поправки. 21 марта 1831 года. За пятнадцать дней до свадьбы Семь лет спустя. Леди была безумна. Ему следовало понять это еще пять минут назад, если бы она не заявила с полной уверенностью, что он неверно посчитал столбец F, сделав так, что осознание безумия было затуманено ее дерзостью и его восхищением ее математическими способностями. А возможно, все было наоборот. И Кросс определенно удостоверился бы, что женщина окончательно спятила, еще шестьдесят секунд назад, если бы так отчаянно не пытался натянуть на себя одежду. На несколько долгих моментов рубашка, казалось, полностью лишилась петель, что любого могло довести до умопомрачения. Теперь, однако, он полностью пришел в себя, закрыл книгу, в которой все цифры были подсчитаны правильно, и полностью (и вполне прилично) оделся. Покосившаяся вселенная выпрямилась, способность мыслить снова вернулась как раз к тому времени, когда она стала объяснять, чего хочет. И тут в молчании, последовавшем за ее объявлением, Кросс понял правду, в которой не было ни малейших сомнений: леди Филиппа Марбери, дочь маркиза Нидем и Долби и свояченица маркиза Борна, совершенно рехнулась. – Прошу прощения, – промямлил Кросс, пораженный своей способностью оставаться любезным перед лицом полнейшего безумия. – Я совершенно уверен, что не так вас расслышал. – О, а я уверена, что расслышали, – ответила она просто, словно говорила о погоде. Большие голубые глаза за толстыми очками, похожие на совиные, вызывали в нем странную неловкость. – Должно быть, я умудрилась потрясти вас, но заверяю: у вас прекрасный слух. Филиппа Марбери наступала на него по дорожке между полудюжиной высоких книжных стопок и бюстом Медузы, который он хотел отодвинуть. Подол светло-голубой юбки задел одну из змей, и шорох ткани о бронзу насторожил его. Что-то не так. Он не замечает ее. Не должен замечать. В чертовой комнате слишком темно. Кросс зажег лампу, отойдя для этого довольно далеко. К двери. А когда поднял глаза, увидел, что она изменила курс. Подошла ближе, едва не прижав его к тяжелому столу красного дерева, почти лишив равновесия. На секунду он подумывал распахнуть дверь: посмотреть, может, она уберется, оставив его в офисе свободным от ее присутствия, от всего, что она собой представляла. Он был вполне способен плотно закрыть за ней дверь, сделать вид, будто этой встречи никогда не было, и начать день снова. Кросс наткнулся на большие счеты, и стук костяшек черного дерева вернул его к действительности. Он замер. Она продолжала наступать. Он был одним из самых могущественных людей Британии, совладельцем знаменитого лондонского игорного дома, дюймов на десять выше ее и достаточно грозным, когда хотел быть таковым. Она не из тех женщин, которых он обычно замечал. Не из тех женщин, которые ожидали от него внимания. И уж точно не из женщин, способных поколебать его самообладание. «Соберись с духом, человече». – Стойте! Она остановилась. Резкое слово висело между ними, словно его мольба о защите. Ему это не понравилось. Не понравился сдавленный звук, говоривший о том, что это странное создание умудрилось так подействовать на него. Но леди Филиппа, слава богу, этого не увидела. Вместо этого она наклонила голову, как любопытный игривый щенок, и Кросс едва удержался от искушения рассмотреть ее как следует. «Она не создана для того, чтобы на нее смотреть». И уж определенно не создана для его взглядов. – Повторить еще раз? – спросила она, не дождавшись, что он скажет дальше. Он не ответил. Повторение было ни к чему. Требование леди Филиппы Марбери впечаталось в его память. Тем не менее она подняла руку, надвинула очки на переносицу и глубоко вздохнула: – Я требую, чтобы вы меня погубили. Слова были так просты и тверды, как и в первый раз, когда она их произнесла. Ни малейшей нервозности. Погубить ее… Кросс наблюдал, как шевелятся эти губы, округляясь на слогах, лаская гласные, задерживаясь на согласных, превращая слово в нечто подобное его истинному значению. Почему-то в кабинете стало слишком тепло. – Вы безумны. Филиппа Марбери помедлила, явно застигнутая врасплох таким заявлением. Прекрасно. Пора кому-то, кроме него, изумиться событиям этого дня. Наконец она покачала головой: – Я так не думаю. – А стоило бы задуматься, – сказал он, проталкиваясь мимо, стараясь увеличить расстояние между ними – весьма нелегкая задача в тесном, забитом вещами кабинете. – Поскольку наверняка не найдется разумного объяснения тому, что вы оказались без сопровождения в одном из самых известных игорных домов Лондона и потребовали, чтобы вас погубили. – Вряд ли сопровождение было бы тут уместно, – указала она. – Поскольку сделало бы весь сценарий невозможным. – Совершенно верно, – согласился он, переступая через стопку газет и игнорируя аромат свежего белья и солнечного света, окружавший ее. И его тоже. – В самом деле, привести сопровождающего в самый известный игорный дом Лондона было бы еще большим безумием, не находите? Леди Филиппа протянула руку и провела пальцем по массивным счетам. – Как красиво. Вы часто ими пользуетесь? Кросс отвлекся на игру ее длинных бледных пальцев на черных кругляшках. Интересно, что кончик указательного слегка изогнут вправо. Несовершенен. Почему она не носит перчаток? Неужели в этой женщине нет ничего нормального? – Нет. Она повернулась к нему. Голубые глаза блестели любопытством. – Вы не пользуетесь счетами? Или не считаете, что прийти сюда с сопровождающим было бы безумием? – И то, и другое. Эти счеты неподъемны. Леди Филиппа перекинула костяшку на другую сторону. – Вы считаете быстрее без них? – Совершенно верно. – То же самое можно сказать и о сопровождающих, – серьезно объяснила она. – Мне гораздо свободнее без них. – Я нахожу вас гораздо более опасной без них. – Вы считаете меня опасной, мистер Кросс? – Просто Кросс. В «мистере» нет необходимости. И да, я считаю вас опасной. Она не оскорбилась. – Для вас? Кажется, она вполне довольна собой. – В основном для самой себя, но если ваш зять найдет вас здесь, вы будете представлять опасность и для меня. Старый друг и деловой партнер, Борн тем не менее снимет с Кросса голову, если леди Филиппу обнаружат здесь. Она, похоже, приняла объяснение. – В таком случае мне нужно поторопиться. – Я бы предпочел, чтобы вы поторопились уйти. Леди Филиппа покачала головой. И повысила голос так, чтобы он прислушался к ней. – О нет. Боюсь, так не пойдет. Видите ли, у меня очень точный план, и я требую вашей помощи. Кросс, слава богу, добрался до письменного стола и, усевшись на скрипучий стул, открыл очередную бухгалтерскую книгу, сделав вид, будто просматривает цифры. Игнорируя тот факт, что ее присутствие словно стерло написанное, превратив в неразборчивые серые линии. – Боюсь, леди Филиппа, ваш план не входит в мои планы. Вы зря пришли сюда. Он посмотрел на нее: – Кстати, как вы оказались здесь? – Обычным образом, полагаю. – Как мы уже установили, обычный образ появления включает непременное сопровождение. И ни в коем случае не включает игорный дом. – Я пришла пешком. Мгновенная пауза. – Пришли пешком. – Да. – Одна. – При свете дня. Она, похоже, пытается оправдаться. Но неважно. – Леди Филиппа, вижу, вам необходима армия защитников. – Он снова уткнулся в книгу. – К сожалению, у меня нет ни времени, ни склонности к ней присоединяться. Надеюсь, вы сумеете найти выход. Но она, проигнорировав его слова, продолжала наступать. Кросс вскинул изумленные глаза. Люди, как правило, его не игнорировали. – О, нет необходимости обращаться ко мне «леди Филиппа», особенно учитывая причину, по которой я здесь. Пожалуйста, зовите меня просто Пиппа. Пиппа. Ей идет. Больше чем полная, более экстравагантная версия ее имени. Но он совершенно не намерен называть ее так. – Леди Филиппа… – он намеренно растянул ее имя, как разделяющее их расстояние, – вам пора уходить. Она сделала еще шаг к нему. Рука легла на большой глобус, стоявший на столе. Кросс уставился на то место, где ее ладонь душила Британию, и воспротивился импульсу вывести космическое значение из ее жеста. – Боюсь, что не могу уйти, мистер Кросс. Я требую… Он не вынесет, если она скажет это снова. – Погубить вас. Да. Вы ясно изложили свою цель. И я так же ясно ответил, что отказываюсь. – Но… но вы не можете отказаться. Он опустил глаза в книгу: – Боюсь, что должен. Она не ответила. Но краем глаза он видел ее пальцы – странные, неприличные пальцы, гладившие край стола из черного дерева. Он ждал, пока они остановятся. Замрут. Уберутся. Вскинув голову, Кросс обнаружил, что она смотрит на него голубыми глазами, казавшимися огромными за круглыми линзами очков, хотя ей пришлось бы ждать целую жизнь, чтобы встретиться с ним взглядом. – Я выбрала вас, мистер Кросс. Весьма тщательно. У меня очень ясный и очень зависящий от времени план. Требующий партнера по исследованиям. И вы, как уже поняли, станете этим партнером. Партнер по исследованиям? Ему это безразлично. Безразлично. – Какое исследование? Черт! Леди Филиппа крепко сжала руки: – О вас ходят легенды, сэр. – Эти слова прошлись ознобом по его спине. – Все только и говорят что о вас. Вас считают экспертом в критических аспектах уничтожения репутаций. Кросс скрипнул зубами, ненавидя ее за эти слова, но всячески изображая равнодушие. – Разве? Она усердно закивала и стала загибать пальцы: – Еще бы. Игра, спиртные напитки, бокс и… Леди Филиппа осеклась. – И… Ее щеки стали пунцовыми, и ему очень захотелось, чтобы она продолжила. – И?.. Она выпрямилась и расправила плечи. Он готов был поставить все на то, что она не ответит. И проиграл бы. – И… коитус… Последнее было произнесено тихо, на выдохе. Словно она наконец сказала то, ради чего пришла. Что совершенно невозможно. Он, разумеется, ослышался. И его тело отвечает на ее слова не так, как следовало бы. Прежде чем Кросс попросил ее повторить, она снова вздохнула и продолжила: – В последнем, судя по молве, вы особенно преуспели. И, честно говоря, именно этого я от вас и требую. Только долгий опыт игры в карты с самыми прославленными игроками Европы помешал Кроссу показать, насколько он шокирован. Он пристально оглядел ее с головы до ног. Честно сказать, она выглядела совершенно обычно. Волосы – обычного светлого цвета, глаза – обычного голубого. Слегка выше среднего роста, но не настолько высока, чтобы привлечь к себе внимание. Одета в обычное платье, открывавшее обычную светлую кожу. Нет, на первый взгляд леди Филиппа Марбери, дочь одного из самых влиятельных пэров Англии, ничем не отличалась от самой обычной молодой женщины. Ничем, пока она не открывала рот, из которого неслись слова вроде «бипедальное средство передвижения». И «коитус». Она вздохнула: – Знаете ли, вы все сильно усложняете. Не зная, что сказать, он все же попытался: – Прошу прощения. Глаза за линзами очков чуть прищурились. – Не думаю, что стоит верить вашему раскаянию, мистер Кросс. Если сплетни, которые ходят в лондонских салонах, верны – вы настоящий распутник. Господи, упаси его от леди и их болтливых языков! – Не стоит верить всему услышанному в дамских салонах. – Я, как правило, и не верю, но, когда столько слышишь об одном и том же джентльмене, наверняка в сплетнях есть доля правды. Нет дыма без огня. – Представить не могу, что же вы слышали. Это была ложь. Конечно, он прекрасно представлял. Леди Филиппа небрежно махнула рукой: – Кое-что из этого – полный вздор. Говорят, например, будто вы можете избавить леди от одежды без помощи рук. – Неужели? Она улыбнулась: – Глупо, конечно. Я, разумеется, не поверила этому. – Но почему? – В отсутствие приложения физической силы неподвижный предмет остается неподвижным, – пояснила она. Он не смог устоять. – Под неподвижным предметом вы подразумеваете дамскую одежду? – Да. И физической силой, необходимой для того, чтобы сдвинуть предмет, будут ваши руки. Имеет ли она хоть какое-то представление о том, какую соблазнительную картину нарисовала столь точным научным описанием? Он так не думал. – Мне говорили, что вы очень талантливы. Она изумленно моргнула. – Как мы уже установили, мне говорили о вас то же самое. Но заверяю вас, сэр, никто не отрицает законов физики. О, как он жаждал доказать ее неправоту! Но она уже продолжала: – Так или иначе, все это женская болтовня. Сестра одной девушки, подруга одной кузины, подруга другой кузины или кузины девушки… И вам следует знать: они не стыдятся рассказывать подробности. О вас. Кросс поднял брови: – Какие именно подробности? Леди Филиппа поколебалась и снова покраснела. Он едва противился удовольствию, охватившему его при виде прелестного розового румянца. Может ли быть что-то более искушающее, чем женщина, краснеющая от неприличных мыслей? – Меня заверили, что вы из тех джентльменов, которые обладают доскональным пониманием… того акта, о котором идет речь. Она вела себя совершенно, абсолютно деловито. Словно обсуждала погоду. Но на самом деле просто не знала, что делает. Какого зверя дразнит. Хотя ей не откажешь в мужестве того рода, которое вечно заводит славных, приличных женщин в беду. И он не собирается в этом участвовать. Кросс оперся ладонями о столешницу, встал и впервые за этот день сказал правду: – Боюсь, вас неверно информировали, леди Филиппа. И вам пора уходить. Я сделаю вам одолжение и не сообщу вашему зятю, что вы были здесь. Мало того, напрочь забуду о вашем визите, Она надолго замерла, и он понял, что такая неподвижность для нее нехарактерна. Эта женщина ни секунды не останавливалась с той минуты, когда он проснулся от тихого шелеста страниц бухгалтерской книги, по которым скользили ее пальцы. И ее теперешнее спокойствие нервировало его. Он приготовился к тому, что произойдет дальше. К какой-то логической защите, к странному обороту фразы, которая снова соблазнит его больше, чем он был готов признать. – Полагаю, вам будет легко забыть меня. В ее тоне ничто не предполагало, что она рассчитывает на комплимент или отрицание, ожидаемые от других женщин. Хотя Кросс уже понял, что леди Филиппа Марбери ничем не походила на других женщин. Как понял и то, что забыть ее будет невозможно. – Но боюсь, что не могу этого позволить, – настаивала она. Судя по тону, она была весьма разочарована, и у него сложилось впечатление, что говорила она скорее с собой, чем с ним. – У меня много вопросов, а ответить на них некому. А у меня только две недели, чтобы всему научиться. – А что случится за эти две недели? Черт возьми! Ему все равно. И не стоило спрашивать. Но в глазах леди Филиппы уже блеснуло удивление, и у него возникло чувство, что она забыла о нем. Она снова наклонила голову и нахмурилась, словно его вопрос казался смехотворным. Собственно говоря, так оно и было. – Я должна выйти замуж. Это он знал. Вот уже два сезона за леди Филиппой ухаживал лорд Каслтон, молодой денди с полнейшим отсутствием мозгов. Но Кросс забыл о ее будущем муже в ту минуту, как она заявила о себе. Дерзкая, умная и крайне странная особа. Вряд ли эта женщина станет хоть каким-то подобием почтенной графини Каслтон. «Это не твоя проблема». Он откашлялся: – Мои поздравления. – Вы даже не знаете, кто станет моим мужем. – Собственно говоря, знаю. Ее брови взлетели вверх. – Вы? Откуда? – Помимо того факта, что ваш зять – мой деловой партнер, и то, что двойная свадьба сестер Марбери – предмет обсуждения всего бомонда, вам стоит учесть, что очень немногое, случающееся во всех слоях общества, мне не известно. – Кросс помедлил. – Лорд Каслтон – настоящий счастливчик. – Очень любезно с вашей стороны. Он покачал головой: – Не любезность. Правда. Уголок ее губ дернулся. – А я? Он скрестил руки на груди. Каслтон до смерти надоест ей уже через двадцать четыре часа после свадьбы, и тогда она будет несчастна. «Это не твоя проблема». – Каслтон – джентльмен. – Как дипломатично, – усмехнулась леди Филиппа, вращая глобус и скользя пальцем по выпуклым участкам шара. – Вы совершенно правы насчет лорда Каслтона. Он еще и граф. И любит собак. – Именно эти качества ищут в муже женщины в наши дни? Разве она не собиралась уходить? Почему же он все еще говорит с ней? – Они куда лучше, чем качества, которые обнаруживают некоторые женщины в своих мужьях, – отрезала леди Филиппа, и ему показалось, что она опять оправдывается. – Например? – Супружеская неверность. Привычка много пить. Травить быков. – Травить быков? Она резко кивнула: – Жестокий спорт. Для быка и собак. – Я бы сказал, что это вовсе не спорт. Но интереснее всего, что вы знакомы со многими людьми, которым это нравится. Она снова подтолкнула очки на переносицу. – Я много читаю. На днях в «Ньюс оф Лондон» было серьезное обсуждение этой темы. Гораздо больше мужчин, чем вы думаете, наслаждаются этим варварством. Но, к счастью, лорд Каслтон не из их числа. – Истинный принц среди мужчин, – саркастически заметил Кросс, игнорируя ее возмущенно прищуренные глаза. – Представьте мое изумление при виде будущей графини у моей постели! Я уже не говорю о странной просьбе. Погубить вас и вашу репутацию. Не находите это настоящим безумием? – Я не знала, что вы здесь спите, – оправдывалась она. – Да еще к тому же глаз не открыли до часа дня. – Я работаю допоздна, – лаконично пояснил он. Она кивнула: – Я так и думала. Вам бы стоило поставить сюда кровать. – Она махнула рукой в сторону импровизированного ложа. – Эта, должно быть, очень неудобна. Леди Филиппа явно уводила его от животрепещущей темы. А он хотел поскорее от нее избавиться. Немедленно. – Я не требую, чтобы меня погубили публично. Кросс любил считать себя человеком умным и здравомыслящим. Его увлекали научные достижения, а окружающие считали Кросса математическим гением. Он не мог сидеть за игрой в «двадцать одно», не подсчитывая выпавшие карты. А с политиками и законодателями спорил, не повышая тона и оперируя вескими аргументами. Каким же образом выходило так, что в присутствии этой женщины он чувствовал себя последним идиотом? – Разве вы не потребовали, чтобы я погубил вас? Дважды за последние двадцать минут! – Собственно говоря, трижды. Она склонила голову набок. – В последний раз именно вы произнесли слово «погубить», но думаю, это может считаться требованием. Кросс покачал головой: – Я с сожалением возвращаюсь к первоначальному диагнозу, леди Филиппа. – Безумие? – выдохнула она. – Совершенно верно. Леди Филиппа долго молчала, и он видел, как она пытается найти нужные слова, чтобы убедить его выполнить ее просьбу. Она глянула на его стол и явно заинтересовалась парой тяжелых серебряных часов с маятниками, стоявших бок о бок. Она осторожно качнула маятники, и оба закачались в идеальной синхронности под их внимательными взглядами. Так продолжалось несколько секунд. – Зачем они здесь? – спросила она. – Мне нравится движение. Их предсказуемость. То в одну сторону, то в другую. Ни вопросов. Ни сюрпризов. – Как Ньютон, – сказала она просто, тихо, скорее себе, чем ему. – Через четырнадцать дней я выхожу за человека, с которым у меня мало общего. Я делаю это, потому что от меня ожидают чего-то подобного, как от любой светской дамы. Я сделаю это, поскольку не думаю, что мне когда-нибудь представится возможность стать женой человека, с которым у меня больше общего. И главное, я уже согласилась, а своего слова никогда не нарушаю. Кросс наблюдал за ней, жалея, что не может увидеть ее глаз без толстых стекол. Она сглотнула, и легкая рябь прокатилась по стройной колонне ее шеи. – Почему вы считаете, будто не найдете кого-то, с кем у вас больше общего? Она подняла подбородок и просто сказала: – Я странная. Кросс вскинул брови, но промолчал, не уверенный в том, что нужно отвечать на такое заявление. Она улыбнулась, заметив его колебания: – Не стоит быть таким джентльменом. Я не дура. Я была странной всю свою жизнь. Мне стоит благодарить бога, что кто-то готов жениться на мне, и слава небесам, что на мне хочет жениться граф. Что он за мной ухаживает! И, честно говоря, я счастлива, что мое будущее складывается подобным образом. Перееду в Суссекс, и больше от меня не потребуют посещать Бонд-стрит или бальные залы. Лорд Каслтон согласился выделить мне место для моей оранжереи и моих экспериментов и даже просил меня помочь управлять его поместьем. Думаю, он будет счастлив иметь такого помощника. Учитывая, что Каслтон был очень славным и очень глупым человеком, Кросс предположил, что граф счастлив передоверить умнице-жене управление поместьем и самому избежать всяких трудностей. – Звучит восхитительно. Он собирается подарить вам еще и свору борзых? Если леди Филиппа и заметила сарказм в его словах, то виду не подала, и он мгновенно пожалел о своем тоне. – Надеюсь. И не могу дождаться. Я очень люблю собак. Она остановилась и запрокинула голову к потолку, рассматривая роспись, прежде чем ответить. – Но меня беспокоит остальное. Ему не следовало спрашивать. Брачные обеты – тема для долгих размышлений. И он не собирался начинать сейчас. – Остальное? Она кивнула: – Я чувствую себя совершенно неподготовленной. Понятия не имею о том, что именно происходит после свадьбы… вечером… в брачной постели, – пояснила она, словно он и так не понял бы. Словно не он яснее ясного представлял эту женщину в брачной постели. – И, честно говоря, я нахожу брачные обеты достаточно лицемерными. – Обеты? – удивился он. – Вернее говоря, ту часть, что идет перед обетами. – Похоже, это для вас особенно важно. Леди Филиппа улыбнулась, и в офисе стало еще теплее. – Видите? Я знала, что вы станете превосходным партнером в научных исследованиях. Кросс не ответил, и она стала цитировать наизусть. – Брак ни в коем случае не может быть предприятием рискованным. Нельзя воспринимать его легкомысленно или бездумно. Он вытаращил глаза. – Это из брачной церемонии, – пояснила она. Впервые на его памяти кто-то цитировал Книгу общих молитв в его кабинете. Возможно, во всем здании. – Звучит разумно. – Согласна. Невозможно удовлетворять плотские желания, как грубые животные, без всякого понимания. – Вы это тоже нашли в Книге общих молитв? – не выдержал Кросс. – Странно, не так ли? Если бы я заговорила о плотских желаниях за, скажем, чаем, меня немедленно подвергли бы остракизму в обществе. Но говорить такое перед Богом и всем Лондоном в часовне Святого Георгия – вполне допустимо. – Леди Филиппа покачала головой. – Неважно. Теперь вы понимаете причину моего беспокойства. – Вы слишком сгущаете краски, леди Филиппа. Пусть лорд Каслтон не семи пядей во лбу, все же не сомневаюсь, что он найдет дорогу к брачной постели. Она резко свела брови: – А у меня есть сомнения. – О, не стоит. – Вряд ли вы поймете, – вздохнула она. – Мне необходимо знать, что меня ожидает впереди. Я должна быть готова к этому. Ну, разве вы не видите? И все это подводит меня к выполнению самой важной задачи, которая ждет меня как жену. – Какой именно? – Продолжению рода. Термин, научный и сухой, не должен был отозваться в нем. Не должен был навести на мысли о длинных ногах, мягкой плоти и широко раскрытых глазах за толстыми очками. Но отозвался и навел. Кросс неловко заерзал. – Я люблю детей, – продолжала леди Филиппа, – и уверена, что в этой области все будет хорошо. Но видите ли, мне требуется понимание вопроса. И поскольку вы, по слухам, настоящий в нем эксперт, не могу представить, что кто-то лучше вас способен помочь мне в моих исследованиях. – Детей? – Процесса зачатия детей, – раздраженно вздохнула она. Ему вдруг захотелось научить ее всему, что он знал о процессе зачатия детей. – Мистер Кросс? Он неловко откашлялся: – Вы совсем меня не знаете. Леди Филиппа приоткрыла рот. Похоже, об этом она не подумала. – Зато я много знаю о вас. Этого довольно. Из вас выйдет превосходный партнер в исследованиях. – Исследованиях чего? – Я много читала литературы по этому вопросу, но хотелось бы лучше понять. Так, чтобы счастливо и без затруднений вступить в брак. Честно говоря, эта фраза о грубых животных выводит меня из равновесия. – Представляю, – сухо обронил он. И все же она продолжала говорить, будто его здесь не было: – Я также понимаю, что для женщин… неопытных женщин… иногда сам акт не совсем… приятен. В этом случае, думаю, исследование может помочь. Собственно говоря, я предполагаю, что почерпну немного из вашего огромного опыта, и тогда нам с Каслтоном будет намного проще начать отношения. Нам придется сделать это несколько раз, чтобы ваши действия пролили свет на… По какой-то причине Кроссу становилось все труднее слышать ее, слышать свои собственные мысли. Неужели она только сейчас сказала… – Это спаренные маятники, – выпалила она. «Что?!» Он проследил за ее взглядом. Колеблющиеся металлические круги, пущенные в одну сторону, теперь двигались в противовес друг другу. Не важно, как бы умело они ни были пущены по одной дороге, один из маятников непременно сменит направление. Всегда. – Совершенно верно. – Один вызывает колебания другого, – просто заметила она. – Леди Филиппа кивнула, глядя как маятники тянутся друг к другу и расходятся. Один раз. Дважды. И посмотрела на Кросса с самым серьезным видом: – Если я должна принять брачные обеты, хотелось бы понять все тонкости. Особенно плотские желания. И знаете, почему брак будит в мужчинах диких животных? Перед глазами Кросса снова мелькнуло видение: искривленный палец во плоти, голубые глаза, полные наслаждения. Да. Он точно знал. – Нет. Она явно поверила, потому что поведала: – Очевидно, это имеет что-то общее с коитусом. «Господи боже…» – В Колдхарборе, где у моего отца поместье, есть бык, – продолжала она. – Я не такая зеленая, как вы считаете. – Если воображаете, будто бык на пастбище чем-то похож на мужчину, вы так же зелены, как я считаю. – Видите? Именно поэтому я требую вашей помощи. Черт! Он прямиком угодил в ее ловушку. Он вынудил себя не шевелиться. Противостоять ее притяжению. – Насколько я поняла, вы в этом очень хороши, – говорила она, не замечая хаоса, который незаметно творила. А может, слишком хорошо замечала. Теперь он уже не мог судить. Не мог доверять своему суждению. – Это правда? – Нет! – немедленно воскликнул Кросс. Возможно, хоть это заставит ее уйти. – Я знаю о мужчинах достаточно, чтобы понять: они никогда не признают своих недостатков в этой области, мистер Кросс. Надеюсь, вы не ожидаете, чтобы я поверила вашим словам? – рассмеялась она, звонко, весело, и эти звуки казались неуместными в темной комнате. – Вы, с вашим интересом к науке, несомненно с радостью поможете мне в моих исследованиях. – Вы исследуете обычаи совокупления быков с коровами? Леди Филиппа широко улыбнулась: – Мои исследования касаются плотской похоти и аппетитов. У него только один выбор. Запугать ее так, чтобы она сбежала. Или оскорбить: – Вы просите, чтобы я вас трахнул? Она широко раскрыла глаза: – Знаете, я никогда не слышала, как это слово произносят вслух. Перед лицом такой искренности, такой наивности он почувствовал себя последним червем. И уже открыл рот, чтобы извиниться. Но она опередила его и заговорила с ним, как с ребенком. Словно они обсуждали что-то совершенно ординарное: – Вижу, я не совсем ясно вам объяснила. Я не хочу, чтобы вы произвели сам акт. Просто прошу, чтобы вы помогли мне понять. – Понять… – Совершенно верно. Насчет обетов, детей и остального. И, помедлив, добавила: – Что-то вроде лекции. О животном в мужчинах. Что-то в этом роде. – Найдите кого-то еще. В ином роде, – издевательски посоветовал он. Она слегка прищурилась: – Никого больше нет. – А вы искали? – Кто, по-вашему, взялся бы объяснить мне процесс? Разумеется, не моя мать. – А ваши сестры? Вы их просили? – В первую очередь. Но не уверена, что Виктория или Валери так уж интересуются или имеют много опыта в подобных вещах. А Пенелопа… она несет всякую чушь, когда спрашиваешь ее о чем-то, имеющем отношение к Борну. Что-то насчет любви и тому подобного вздора. Любовь не имеет ничего общего с научными исследованиями. – Неужели? Леди Филиппа возмущенно выпрямилась: – Разумеется! Вы ведь ученый с легендарным опытом. Уверена, что вы сможете прояснить для меня много вопросов. Например, я хочу побольше узнать о мужском члене. Кросс поперхнулся. Потом закашлялся. А когда вновь обрел способность говорить, выдавил: – Уверен, что так оно и есть. – Я, конечно, видела рисунки в работах по анатомии, но, возможно, вы сумеете помочь мне с деталями? Например… – Нет, – оборвал он, прежде чем она пустилась в подробности и задала очередной совершенно неприличный вопрос. – Буду счастлива заплатить вам, – объявила она, – за ваши услуги. Странный, сдавленный звук пронесся по комнате. Исходил он от него: – Заплатить мне?! Она кивнула. – Скажем, двадцати пяти фунтов хватит? – Нет. Она нахмурилась. – Конечно, такой мастер, как вы… стоит больше. Простите за оскорбление. Пятьдесят? Боюсь, больше не получится. Это для меня немалая сумма. Она посчитала, что, предложив всего двадцать пять фунтов, оскорбила его. И не понимала, что он почти готов сделать это даром, заплатить ей за шанс показать все, о чем она просила. За всю свою жизнь Кросс не хотел ничего сильнее, чем швырнуть эту странную женщину на письменный стол и выполнить ее требования. Желание было абсурдным. А возможно, единственно уместным. Так или иначе, он не мог помочь леди Филиппе Марбери. Более опасной женщины он еще не встречал. Кросс тряхнул головой и сказал единственные слова, которые был способен выдавить в эту минуту. Быстро и по делу. – Боюсь, что не могу исполнить вашу просьбу, леди Филиппа. И предлагаю вам найти кого-то другого. Возможно, вашего жениха. Он был противен сам себе за то, что предложил такое. И прикусил язык, чтобы не взять свои слова обратно. Она долго молчала, моргая глазами за толстыми стеклами очков, безмолвно напоминая, что она неприкосновенна. Кросс ждал, что она удвоит свои усилия, снова подступит к нему со своим прямым взглядом и откровенными речами. Но, конечно, в этой женщине не было ничего предсказуемого. – Я бы хотела, чтобы вы называли меня Пиппа, – заявила она и с этим повернулась и ушла. Глава 2 Когда Пиппе было не более шести-семи лет, пять дочерей Марбери участвовали в музыкальной интерлюдии, выступая, как маленькие светловолосые уточки, перед собранием благородных дам и джентльменов на домашней сельской вечеринке. Когда они выходили из комнаты, ее остановил пожилой джентльмен со смеющимися глазами и спросил, на каком инструменте она предпочитает играть. Спроси он нечто подобное у Пенелопы, та с полной уверенностью ответила бы, что ее любимый инструмент – фортепьяно. Спроси он Викторию или Валери, близнецы хором ответили бы, что предпочитают виолончель. А Оливия завоевала бы его сердце улыбкой пятилетней девочки, кокетливой даже тогда, и сказала бы, что обожает рожок. Но он ошибочно спросил Пиппу, которая гордо объявила, что у нее почти нет времени для музыки, поскольку она слишком занята изучением общей анатомии. Ошибочно же приняв тихий шок джентльмена за интерес, она подняла юбки и гордо назвала кости стопы и ноги. И дошла уже до малоберцовой кости, когда появилась ее мать, чей визг прозвучал сиреной на фоне тихого музыкального сопровождения и смеха собравшихся гостей. Тогда же Пиппа впервые осознала свою странность. Непохожесть на других. Кроме того, она впервые в жизни смутилась: непонятная эмоция, сильно отличавшаяся от других, которые со временем притуплялись. Например, наевшись, она едва припоминала точные характеристики голода. Она, конечно, помнила, как хотела получить еду, но острое желание наесться вспоминалось с трудом. Кроме того, Пиппа была подвержена частым приступам раздражения – в конце концов, у нее имелось четыре сестры, – но не могла припомнить, что испытывала, когда невероятно, бешено разозлилась на одну из них. Бог видит, случались дни, когда она с радостью вытолкнула бы Оливию из экипажа на полном ходу, а вот теперь не могла воспроизвести эту эмоцию. Однако Пиппа прекрасно помнила жаркий стыд, который охватил ее на том сельском собрании – так, словно это случилось вчера или несколько мгновений назад. Но то, что действительно произошло вчера, казалось куда хуже, чем желание показать половине бомонда щиколотки семилетней девочки. Если человека в таком юном возрасте заклеймить званием самой странной из семейства Марбери, у него волей-неволей нарастает толстая шкура. И теперь, чтобы смутить Пиппу, требовалось куда больше, чем смешки дам, прикрывающих лица веерами. Очевидно, для этого понадобился бы мужчина, отказавший в просьбе погубить ее репутацию. Очень высокий, явно умный, бесспорно, обворожительный мужчина. Пиппа сделала все, что могла: детально изложила предложение, апеллировала к нему, как к ученому, и все же он отказался. Такой возможности она не рассматривала. А должна была. Должна была все это понять в тот момент, когда ступила в его роскошный кабинет, набитый сотнями самых интересных вещей. Должна была предвидеть, что ее предложение не заинтересует его. Мистер Кросс – человек многих знаний и большого опыта, а она – всего-навсего четвертая дочь двойного маркиза, которая могла назвать все кости в теле человека, что само по себе уже аномалия. Ничуть не важно, что она потребовала помощи в исследованиях, и у нее осталось всего четырнадцать дней, всего триста тридцать шесть утекавших часов, чтобы разрешить все вопросы, касавшиеся будущего замужества. Очевидно, мистер Кросс завершил много собственных экспериментов и не потребовал для этого партнера по исследованиям. Даже такого, который был готов ему заплатить. Оглядев большой пустой зал казино, Пиппа предположила, что и этому не стоит удивляться. В конце концов, человек, владевший казино и занимавшийся финансами, записывавший все операции в толстую бухгалтерскую книгу в кожаном переплете, вряд ли соблазнился бы жалкими двадцатью пятью фунтами или пятьюдесятью. Обо всем этом ей следовало подумать заранее. Какая жалость! Мистер Кросс казался таким многообещающим партнером! Именно на него она рассчитывала, составляя свой план несколькими ночами раньше, когда прочитала текст брачной церемонии, в которой намеревалась принять непосредственное участие через две недели. «Плотская похоть. Продолжение рода». Разве правильно, что женщина должна вступать в брак, не имея опыта? Не получив достойного объяснения столь важным вопросам? И все это говорится еще до того, как священник перейдет к абзацам, касающимся послушания и повиновения. Такое кого хочешь расстроит. А она расстраивалась еще сильнее при мысли о том, что мистер Кросс отказал ей. Она хотела бы немного посидеть за его счетами. «И провести время не только за счетами». Пиппа не верила в ложь ни себе, ни другим. Если окружающие желают скрыть от нее правду – пусть, поскольку эта нечестность всего лишь заставляла ее больше трудиться, чтобы все узнать досконально. Нет, не только счеты ее интересовали. Но и сам мужчина. Когда она прибыла в клуб, то ожидала найти легендарного Кросса – красивого и умного, обаятельного и способного раздеть любую женщину, не пуская в ход руки. Однако нашла вовсе не это. Он, несомненно, умен, но в их разговоре обаяние почти не присутствовало. Что же насчет красоты… он очень высок: длинные ноги и руки, и острые углы, да грива наскоро расчесанных пальцами волос цвета имбиря. Такого Пиппа не ожидала. Нет, он вовсе не красив. В классическом смысле слова. Он интересен. Что гораздо лучше. Или хуже. Это как посмотреть. Мистер Кросс явно разбирался в физике и географии и прекрасно умел обращаться с цифрами. Она готова биться об заклад, что отсутствие черновиков на столе свидетельствовало о способности делать устные вычисления. Впечатляюще, учитывая безумное количество цифр, содержавшихся в книге. И он спал на полу. Полуобнаженным. Пиппа была любознательной. А он, очевидно, нет. И это важно. Она много потрудилась, составляя план, и не позволит противоречиям этого человека – пусть и занимательного – встать у нее на пути. Она, в конце концов, уже пришла в игорное заведение. А все игорные заведения полны мужчин. Наверняка здесь найдется какой-то другой джентльмен, который более благосклонно отнесется к ее просьбе. Она ученый, а ученые должны приспосабливаться к обстоятельствам. Следовательно, Пиппа приспособится к обстоятельствам и сделает все, чтобы понять суть проблемы и быть полностью готовой в вечер свадьбы. Ее свадьбы. Ей не хотелось говорить и даже думать об этом. Граф Каслтон не был самым волнующим из потенциальных мужей. О, он был хорош собой и титулован, что очень ценила ее мать. И имел прекрасное поместье. Но он не слишком сообразителен, и это еще очень мягко сказано. Однажды он спросил, из какой части свиньи делают колбасу. Пиппа не хотела даже разбираться в том, какого он ждал ответа. Не то чтобы она не хотела выходить за него. Он, вне всякого сомнения, представлял собою лучший выбор даже при полном отсутствии ума. Кроме того, он знал, что природа не наделила его блестящим интеллектом, и был готов – мало того, рвался – позволить Пиппе управлять его поместьем и домом. Она с нетерпением этого ждала и прочитала кучу статей по севообороту, современной ирригации и разведению скота. В этом смысле она станет идеальной женой. Но насчет всего остального у нее возникали вопросы. И оставалось лишь четырнадцать дней, чтобы узнать ответы. Неужели она многого просит? Очевидно, да. Пиппа бросила взгляд на закрытую дверь комнаты мистера Кросса и почувствовала укол чего-то неприятного в груди. Сожаления? Беспокойства? Не имеет значения. Сейчас важно пересмотреть план. Пиппа вздохнула. Звук эхом отдался от стен огромного пустого зала. Она была так сосредоточена на поисках дороги к личному кабинету мистера Кросса, что не имела возможности осмотреть само казино. Как большинство женщин в Лондоне, она слышала сплетни о «Падшем ангеле» как о впечатляющем скандальном месте, куда не должна ступать нога дамы, что будущее Британии куется в «Ангеле», а не в парламенте, что именно владельцы «Ангела» обладают самым мощным и самым не бросавшимся в глаза влиянием. Рассматривая тихий гулкий зал, Пиппа посчитала его весьма красивым, но в остальном сведения были явно преувеличены. Об этом месте нечего сказать, кроме того, что тут… Довольно темно. Короткий ряд окон высоко под потолком на одной стене был единственным источником света. Через мелкие переплеты проникали скудные лучи солнца. Пиппа проследила за одним длинным лучом, в котором весело танцевали пылинки. Косой столб света падал на тяжелый дубовый стол в нескольких футах от окна, освещая толстое зеленое сукно, расчерченное белыми и желтыми буквами, цифрами и линиями. Подойдя ближе, она увидела странную решетку из чисел и слов, нарисованную в длинном овале, и не могла устоять, чтобы не потрогать ткань и символы – для нее просто иероглифы, – пока не наткнулась на ряд белоснежных игральных костей, сложенных у бортика стола. Подняв пару, она стала изучать выдавленные в них ямочки, взвесила на ладони, удивляясь власти, которую они имели. Они казались достаточно незначительными, почти не стоящими внимания. И все же люди выживали и умирали по одному их броску. Давным-давно ее зять потерял все за одну ставку. Да, он все отыграл. Но какое же сильное искушение заставляло людей идти на подобные глупости? Да, никакого сомнения, в маленьких белых кубиках таится огромная мощь. Пиппа встряхнула их, представив, как сама делает ставку. Представив, что потребуется для того, чтобы соблазнить ее играть. Ее исследование. Понимание тайн супружеской жизни. Материнство. Ожидания, возлагаемые на слишком туманное будущее. Ответы. Которых у нее нет. Информации, которая снимет напряжение, сжимавшее грудь, преследовавшее ее каждую минуту при мыслях о замужестве. Не дававшее покоя. Если бы она могла сделать ставку на это… она так и поступит. Она снова потрясла кости в руке, гадая, снизойдет ли на нее откровение, прежде чем решится судьба… Но тут раздался оглушительный грохот: кто-то непрерывно колотил в дверь. Пиппа положила кости на край стола и пошла на шум, прежде чем сообразила, что не имеет никакого отношения к двери и не обязана открывать. Бум! Бум-бум! Она украдкой оглядела большой зал. Наверняка кто-то слышит шум. Горничная, судомойка, джентльмен в очках, который впустил ее? Бум-бум-бум! Но никто не появлялся. Может, привести мистера Кросса? При этой мысли она задумалась. Вернее, представила растрепанную гриву имбирных волос мистера Кросса, стоявшую дыбом, прежде чем он провел по ней пальцами и немного пригладил. Странное учащенное сердцебиение заставило ее покачать головой. Пиппа наморщила нос. Ей такое не нравилось. И выводило из равновесия. Бум-бум-бум-бум-бум-бум! Похоже, неизвестный терял терпение. И удвоил усилия. Очевидно, дело у него неотложное. Пиппа направилась к двери, скрытой за тяжелыми бархатными гардинами, висевшими на высоте двадцать футов. Массивная дверь красного дерева была полуоткрыта. За ней оказался небольшой темный коридор, тихий и безлюдный, – река Стикс между клубом и внешним миром. Пиппа прошла через темноту к входной, обитой сталью двери, еще больше, чем внутри, отсекавшей солнечный свет. Почти ничего не видя, она провела рукой по шву, отделявшему дверь от косяка. Ей стало не по себе. В темноте каждый может подкрасться и схватить ее, а она до последней секунды ничего не заподозрит! Она отодвинула засов, потом другой, прежде чем повернуть массивную ручку и открыть дверь, инстинктивно зажмурившись от ударившего в глаза света серого мартовского денька, показавшегося ей ярче летнего восхода. – Ну, скажу я вам, не ожидал такого милого приветствия! – произнес вкрадчивый голос. Пиппа открыла глаза и подняла руку, чтобы загородить их от света. Слова показались ей непристойными. Несмотря на классическую черную шляпу с алой шелковой лентой, трость с серебряным набалдашником в руке, широкие плечи и модную одежду, Пиппа ясно видела: перед ней не джентльмен. Собственно говоря, ни один мужчина, джентльмен или нет, не смотрел на нее так, словно был лисом, а она – курицей. Или целым выводком цыплят. Словно, если она не будет осторожной, он съест ее и, улыбаясь, преспокойно удалится по Сент-Джеймс-стрит, с пером, застрявшим между острых зубов. От него буквально несло развратом. Любая умная женщина убежала бы от него, а Пиппу никак не назовешь глупой. Она отступила, вернувшись в темноту «Ангела». Он последовал за ней. – Вы лучший швейцар. Обычные слуги никогда бы меня не впустили. – Я не швейцар, – ответила Пиппа первое, что пришло в голову. Его ледяные голубые глаза вспыхнули: – Понятно, что вы не мужчина, милая. Старина Диггер сразу это увидел. Входная дверь с громким стуком захлопнулась, и Пиппа, вздрогнув от неожиданности, снова стала отступать. Когда ее спина уперлась во внутреннюю дверь, она протиснулась внутрь, отодвинув гардины. Незнакомец не отставал: – Возможно, вы сам Падший ангел? Пиппа покачала головой. Похоже, именно этого ответа он ждал, потому что его зубы блеснули в полумраке казино. Он понизил голос до тихого рокота: – Хотели бы им стать? Вопрос словно повис в быстро сужавшемся пространстве между ними, отвлекая ее. Пусть она не знала этого человека, но инстинктивно понимала, что за этой фальшивой улыбкой скрывается распутник, а возможно, и негодяй. И что он знал о пороках все. Именно этого знания она и добивалась всего час назад, требуя ответов у другого мужчины. Мужчины, у которого не было ни малейшего желания делиться своим опытом. Поэтому, когда этот человек, распутный и порочный, допрашивал ее, она сделала то же, что и всегда. Ответила правду: – Собственно говоря, у меня есть несколько вопросов. Он удивился. Странные голубые глаза слегка расширились, прежде чем сощуриться. Губы расползлись в широкой, веселой улыбке. Смех прозвучал дерзко и беспечно. – Превосходно! – прогремел он и потянулся к Пиппе, обхватив сильной рукой талию и притягивая к груди, словно она была тряпичной куклой, а он – слишком энергичным ребенком. – У меня полно ответов, крошка. Пиппе это не понравилось. Не понравилось ощущение, что она стала вещью этого чересчур наглого мужчины. И она уперлась кулачками в его грудь. Сердце сильно колотилось при мысли о том, что она могла сказать нечто совершенно не то совершенно не тому мужчине. Он вообразил, будто она хочет… – Милорд, – поспешила она остановить его. – Я не хотела… – Хотя я не милорд, куколка, но определенно хотел бы стать твоим хозяином, – снова засмеялся он, прижимаясь лицом к ее шее. Пиппа стала вырываться, стараясь не вдохнуть. От него несло потом и чем-то приторным. Сочетание было не слишком приятным. Пиппа отвернула голову и снова уперлась ему в грудь, жалея, что не прояснила ситуацию раньше, прежде чем так поспешно вступать в беседу с этим человеком. Он все смеялся и прижимал ее к себе, обещая больше, чем она просила, стискивая все сильнее. Давление мягких губ на изгиб плеча становилось невыносимым. – Пойдем, любовь моя. Дядюшка Диггер позаботится от тебе. – Не уверена, что забота похожа на дядюшкину, – заметила Пиппа, пытаясь говорить как можно строже и заодно вырваться из его объятий. Она лихорадочно вертела головой. Неужели в этом огромном здании не найдется никого, готового ей помочь? И где этот кто-то? – Какая волнующая малышка, – снова засмеялся Диггер. Пиппа откинула голову как могла дальше, не желая снова к нему прикасаться. – Вовсе нет. Меня никак не назовешь волнующей. – Вздор! Ты же здесь, верно? Если уж это не волнует, не знаю, что еще может волновать. Это имело смысл. Но даже Пиппа знала, что согласиться с ним – значит пуститься в путь по очень опасной тропе. Вместо этого она застыла и пустила в ход все свое образование и воспитание, как подобало леди. – Сэр, – твердо заявила она, извиваясь в его руках, как угорь, – я настаиваю, чтобы вы немедленно отпустили меня. – Брось, прелестница, давай позабавимся вместе. Обещаю, что в моем игорном заведении ты получишь вдвое больше того, что тебе платят здесь. Удвоит плату? Придется как следует обдумать ответ: – Как ни соблазнительно ваше предложение, я… – Обещаю показать тебе, что такое настоящий соблазн. О господи! Весь план рушится! Ей придется кричать, моля о помощи. Но крик – так эмоционален. И не пристал ученому. Но отчаяние требовало… итак… Она глубоко вдохнула, готовая завопить как можно громче, когда в комнате пистолетным выстрелом прозвучали слова: – Убери от нее руки! Пиппа и Диггер замерли, хотя говоривший не повысил голоса. Тихого, отчетливого и очень злого голоса. Пиппа повернула голову, глядя через плечо на мистера Кросса, высокого и стройного. Грива имбирного цвета волос идеально причесана, словно утреннего беспорядка и вовсе не было. Он заправил рубашку в брюки и надел фрак, судя по всему, уступая приличиям. Но все это было не важно. Поскольку «приличие» – последнее слово, которое подходило к его описанию. Если честно, Пиппа в жизни не видела настолько взбешенного человека. Мистер Кросс выглядел так, словно собирался кого-то убить. Возможно, ее. Эта мысль привела ее в чувство, и она снова принялась вырываться. Ей даже удалось слегка отодвинуться, прежде чем грубая сила Диггера победила и она оказалась прижатой к его боку, как кусок украденного мяса. – Нет. Взгляд серых глаз Кросса остановился на том месте ее талии, где лежала огромная лапища Диггера: – Это не просьба. Немедленно отпусти девушку. – Она сама пришла ко мне, Кросс, – весело объявил Диггер. – Всячески искушала меня. Пожалуй, я возьму ее себе. – Это неправда! – инстинктивно защищалась Пиппа, стараясь освободиться от хватки лиса, молча умоляя Кросса взглянуть ей в глаза. – Вы стучали. – И ты открыла дверь, крошка. Пиппа нахмурилась и глянула на Кросса. Но тот явно избегал ее взгляда. – Похоже, она не желает, чтобы ты забрал ее себе. – Совершенно верно, – согласилась Пиппа. – Отпусти леди. – Ты так обходителен! Всегда называешь птичек «Ангела» леди. Пиппа застыла от негодования: – Прошу прощения. Я действительно леди. Диггер ухмыльнулся: – С такими претензиями ты действительно можешь найти глупца, которого одурачишь и заставишь в это поверить. Раздражение вспыхнуло в ней. Довольно с нее этого человека. Изогнув шею, чтобы встретиться взглядом с голубыми глазами, она сказала: – Вижу, что совершила огромную ошибку, заговорив с вами, мистер… Пиппа помедлила, ожидая, что он поступит как полагается и назовет фамилию. Не дождавшись, она продолжала: – Мистер Диггер. Уверяю, я настоящая леди. Мало того, скоро стану графиней. Одна черная бровь поднялась: – Это правда? Она кивнула: – Абсолютная. И вряд ли вам захочется прогневать графа, не так ли? Диггер улыбнулся, снова напомнив ей лиса: – О, это будет не впервые, куколка. О каком графе идет речь? – Не смейте отвечать! – рявкнул мистер Кросс. – Ну, Диггер? Мужчина, державший ее, разжал руки, медленно скользнувшие по ее бедрам. Почувствовав себя свободной, Пиппа поспешила встать рядом с мистером Кроссом, теперь обращавшим на нее внимания еще меньше, чем раньше. Он наступал на Диггера. Голос хоть и звучал небрежно, но каждое его движение буквально сочилось угрозой. – Теперь, когда с этим покончено, может, объяснишь, какого черта делаешь в моем заведении? Диггер не сводил с Пиппы взгляда, на этот раз более задумчивого: – Ну-ну, Кросс. Ты забываешься. Я просто хотел сообщить информацию, которая, как думал, тебе понадобится. По-соседски. – Мы не соседи. – Тем не менее. У меня есть сведения, которые могут тебе понадобиться. – От тебя я не хочу никакой информации. – Нет? Даже если речь идет о твоей сестре? Кросс оцепенел. На длинной шее выступили синие жилы. Напряжение сковало мышцы спины, отчего он показался прямее и выше, чем раньше. – Полагаю, – не унимался Диггер, – тебе она не только нужна. Ты еще готов за нее заплатить. Воздух заметно сгустился. Пиппа часто слышала это выражение и находила его невероятно глупым. Воздух может сгуститься от тумана или дыма… Она даже допускает, что воздух сгущается от запаха духов Оливии… Но сама мысль о сгущенном газе казалась абсурдной. Дурацкое клише, которое следует исключить из английского языка. Но воздух сгустился именно сейчас, и Пиппе было трудно глубоко вздохнуть. Она только нетерпеливо подалась вперед. – Господу известно, она не придет к тебе сама, обманщик и шулер. Услышав оскорбление, Пиппа охнула. Неужели мистер Кросс спустит ему с рук такое? Но он словно не слышал намеренной грубости. – Ты не посмеешь коснуться моей сестры. – Я не виноват, что дам влечет ко мне, – хмыкнул Диггер. – Джентльмен не посмеет оттолкнуть их, если они просят минуту-другую его внимания. Не так ли, Леди-будущая-графиня? – Мне трудно поверить, что леди влечет к вам или что в этом случае вы поведете себя как джентльмен, – парировала Пиппа. – Господи! Только послушайте ее! – рассмеялся Диггер. Звук эхом отдался от стен зала. – Маленькая норка!! Пиппа прищурилась: – Насколько я поняла, вы хотели сказать что-то другое. – Нет. Я нашел верное определение. Ты норка. Сплошные острые зубы и… Он похотливо улыбнулся: – Бьюсь об заклад, очень мягкий мех. Скажи, Кросс, ты уже успел его пощупать? Пиппа не поняла, о чем он, но, когда мистер Кросс бросился на Диггера и с невероятной силой стиснул лацканы его фрака, не осталось сомнений в том, что ее гнусно оскорбили. – Немедленно извинись перед леди! Диггер без особого усилия вырвался и, выпрямившись, поправил темно-бордовый фрак. – Значит, еще нет, – ответил он как ни в чем не бывало. – Но ждать осталось недолго. Я бы сказал, она не в твоем обычном вкусе. Мои извинения, леди Будущая. Пиппа сцепила зубы при звуках его издевательского голоса. В спокойном голосе мистера Кросса прозвучали зловещие нотки: – Убирайся. – Не хочешь выслушать то, что я пришел тебе сказать? Колебание мистера Кросса было таким легким… полсекунды… меньше… Но Пиппа его уловила. – Нет. Диггер усмехнулся уголком рта: – Ты передумаешь. Даю два дня. Он подождал всего мгновение, но у Пиппы сложилось отчетливое впечатление, что между этими двумя сильными людьми поблескивает нож. Хотела бы она знать, кто держит оружие. – Ты никогда не относился равнодушно к делам семьи, – добил его Диггер. Мистер Кросс вызывающе вскинул подбородок. Диггер коснулся полей шляпы, кивнул Пиппе и похотливо ухмыльнулся: – Что до вас… леди… это не последняя наша встреча. – Если знаешь, что для тебя лучше, – это последняя ваша встреча, – отчеканил Кросс, холодно, неумолимо, не оставляя места сопротивлению. – Вздор. Эта леди, с ее вопросами… Голубые глаза Диггера впились в нее. – У меня есть ответы, дорогая. Кросс шагнул к нему. Из горла вырвалось тихое, злобное рычание. Диггер, что-то поняв, обратил на него сияющую улыбку. – Еще одна причина для твоего прихода ко мне. Ярость мистера Кросса так и рвалась наружу, и по телу Пиппы пробежал приятный озноб. На Диггера это, казалось, не произвело особого впечатления, но он не стал медлить: – Два дня, Кросс. Нагло подмигнув Пиппе, он ушел. Несколько минут они стояли молча, наблюдая, как колышутся портьеры из толстого бархата, и прислушиваясь к тяжелому стуку захлопнувшейся двери. Пиппа выдохнула. Она и не подозревала, что на все это время забыла о необходимости дышать. Немного подождав, Кросс обернулся к ней. Серые глаза яростно сверкали. – Потрудитесь объяснить, как оказалось, что вы все еще здесь. Глава 3 Научный дневник леди Филиппы Марбери Мне пришло в голову, что стоило учесть подобное развитие событий до того, как… В конце концов, если кто-то хочет понять, как устроен гусь, он должен за ним понаблюдать. Обычного серого гуся легко отличить от всех остальных видов. Гусаки больше гусынь, с более широкими головами и более длинными шеями, а когда достигают зрелости, имеют склонность к агрессивному поведению, особенно в присутствии гусынь. Интересно, что гусаки имеют тенденцию защищать гусынь, хотя часто трудно различить два этих типа поведения. 22 марта 1831 года. За четырнадцать дней до свадьбы В интересах самосохранения Пиппа сказала первое, что пришло в голову: – Он стучался. – И вам не пришло в голову, что тот, кто стучится в дверь игорного заведения, может не являться тем человеком, с которым вы захотите свести знакомство? Для имеющего репутацию обаятельного и дружелюбного человека он вел себя несколько агрессивно. – Я не слабоумна, мистер Кросс. Он скрестил руки на груди: – Это всего лишь слова, леди Филиппа. Она подумывала поднять юбку и назвать все кости стопы. Но вместо этого промолчала. – Ваше молчание – первый умный поступок, который вы совершили сегодня. – Открыть дверь было некому. Я ждала. И очень удивилась, что джентльмену позволено так дерзко колотить в двери. – Заверяю, такого больше не случится, – процедил он. – И, к вашему сведению, Диггер Найт не джентльмен. – Да, теперь я это понимаю. Пиппа слегка прищурила глаза за толстыми стеклами: – Конечно, к тому времени, когда я это поняла, он уже вошел. – Не потрудитесь объяснить, почему его руки оказались на вашей талии? Она не посчитала нужным ответить. Все равно не так все поймет. Но мистер Кросс и не думал униматься: – Вы сами напросились? Ваш следующий партнер по исследованиям? Пиппа попыталась украдкой взглянуть на дверь. Не лучше ли сбежать? – Не… совсем. «У меня есть несколько вопросов». Но ему не понравится, если она это скажет. Он шагнул к ней, отрезая путь к спасению: – Что это значит, «не совсем»? Пиппа чувствовала себя виноватой перед ним. Неизвестно почему. В конце концов, не то чтобы она бросилась в объятия Диггера. – Вы что-то предложили ему? – Нет, – ответила она не колеблясь. «Не предложила. В общем – нет». Он услышал ее мысли, словно она их выкрикнула. – Почему-то я вам не верю. Разве не вы предложили мне кое-что всего полчаса назад? – Это не одно и то же. О чем вам прекрасно известно. «Если бы ты сказал «да», я не попала бы в такую ситуацию». – Нет? Он чуть покачивался на каблуках. – Нет! – негодующе фыркнула она. – Вы были частью плана. «Плана, который ты полностью разрушил». Мистер Кросс неотрывно смотрел на нее, словно читая мысли. – Полагаю, что каким-то странным образом это имеет смысл. Он отвернулся и направился в темные глубины клуба. – Предлагаю вам вернуться домой и ожидать своего зятя, леди Филиппа, – бросил он на ходу. – Он, вне всякого сомнения, будет искать с вами встречи, когда я расскажу о вашем безумии. Он не скажет Борну. Борн немедленно пойдет к отцу, а отец запрет ее в Суррее до утра свадьбы. Вне всякого сомнения. И Пиппа останется без необходимой информации. Без той безопасности, которая приходит со знаниями. Без уверенности. Этого допустить нельзя. – Нет! – крикнула она. Он снова обернулся и мрачно заметил: – Вы ошибочно полагаете, будто я заинтересован в выполнении вашей просьбы, миледи. Пиппа поколебалась: – Я ни о чем его не просила. И ничего такого не случилось. Пожалуйста… не говорите Борну. Он обращается с ней так, словно не слышит того, что она говорит. И лениво оглядывает стол. Кости, оставленные ею на столешнице из красного дерева. Она шагнула к нему, и он словно впервые обратил на нее внимание. У нее перехватило дыхание. Пиппа замерла. – Ваши кости? – Да, – кивнула она. – Делали ставку? Держали пари? – Только собиралась. – С Найтом? – С собой. – Условия? – Я не решила. Думаю… возможно… – Пиппа осеклась, чувствуя, как горят от смущения щеки. – Возможно, мне следовало… Он обжег ее взглядом. – Вы могли бы… Пиппа посмотрела на кости: – Я могла бы удвоить усилия, чтобы получить вашу помощь. – Помочь погубить вас? Хм… когда он ставит вопрос подобным образом, это звучит еще более скандально, чем раньше. – Да. – А если я откажусь, поедете домой и будете ждать свадьбы, как послушная девочка? Кросс говорит с ней, как с ребенком, словно считая ее план идиотским. Неужели не видит, как это важно? Что это исследование? – Я не решила, – отчеканила она. – Но, вероятно, придется придумать другой план. Сейчас в самом разгаре лондонский сезон. И я без труда найду сколько угодно повес и распутников, которые мне помогут. – От вас столько же неприятностей, сколько от вашей сестры, – бесстрастно заметил он. – Пенелопы? – растерялась она. – Именно. Невозможно. Пенелопа безупречна во всех отношениях. Она никогда не пришла бы сюда без сопровождения. Пиппа покачала головой: – От Пенелопы не может быть неприятностей. Имбирного цвета бровь недоверчиво изогнулась: – Сомневаюсь, что Борн с этим согласится. Так или иначе, Диггер Найт для ваших целей не годится. Если увидите его снова, вам лучше бежать как можно быстрее и дальше. – Кто он? – Вам лучше этого не знать и больше с ним не встречаться. Кросс хмурился. Прекрасно. Почему она одна должна раздражаться и злиться? – Вы не бросили кости. – Не бросила. И считайте, что вам повезло. Что, если бы я выиграла? Его глаза потемнели. – И предметом выигрыша стал бы я? – Разумеется, – кивнула она. – Я вас выбрала в партнеры. Но так и не сделала ставки, так что можете считать себя счастливчиком. Пиппа приподняла юбки, готовясь уйти со всем возможным достоинством. – Никем я себя не считаю. Поскольку не верю в удачу. Она опустила юбки: – Управляете казино и не верите в удачу? Кросс едва заметно улыбнулся. – Именно потому, что управляю казино, я и не верю в удачу. И уж конечно, не полагаюсь на бросок костей. Это крайне неверная игра. По правде сказать, леди Филиппа, даже удача не помогла бы вам, поскольку невозможно играть против себя. – Вздор. Он оперся о стол: – По крайней мере, в этом нет смысла. Если вы желаете получить результат, не сможете проиграть. А если результат вас не интересует… лучше сразу отступить. Если у вас нет противника, исход игры неинтересен. Она расправила плечи: – Разумеется, я себе не соперник. Я уже сказала вам, что терпеть не могу нечестности. – И никогда не лжете себе? – Ни себе, ни другим. – Одно это доказывает, что вы не готовы делать такую ставку. – Вы находите честность недостатком? – Одним из самых ужасных. Мир полон лжецов, леди Филиппа. Лжецов, мошенников и негодяев всех сортов. – Вроде вас? – съязвила она, прежде чем успела сдержаться. Но Кросс не казался оскорбленным. – Совершенно верно. Вроде меня. – В таком случае я лучше останусь честной, чтобы оттенить вашу нечестность. Он вскинул брови: – Но не считаете нечестным собственными руками устраивать свою погибель? – Вовсе нет. – Лорд Каслтон не ожидает, чтобы вы пришли в его постель девственницей? Жар опалил ее щеки. Она должна была ожидать от него откровенных слов, но раньше в их разговоре этой темы не возникало. – Я по-прежнему намерена… – Пиппа отвела глаза. – Твердо намерена узнать больше о самом акте. – Позвольте мне перефразировать. Лорд Каслтон не ожидает, чтобы вы пришли в его постель невинной? – Мы никогда это не обсуждали. – Опять нашли лазейку. Она посмотрела ему в глаза: – Не нашла. – Нечестность по умолчанию все равно означает нечестность. Поразительно, как он заработал репутацию обаятельного человека. Он вовсе не казался обаятельным. – Если Каслтон спросит, я не стану лгать. – Должно быть, замечательно жить в черно-белом мире. Она не станет спрашивать… – Что это означает? – Только то, что в настоящей жизни, где девушки не защищены от любого клочка реальности, мы все одеты в серое, так как истина относительна. – Теперь я вижу, как ошибалась, полагая, будто вы тоже ученый. Истина есть истина. Уголок его губ дернулся в сухой усмешке. – Дорогая, ничего подобного. Пиппе было неприятно слышать слова, скатывавшиеся с его языка. Уж очень он в себе уверен. Она явно совершила ошибку, придя сюда в надежде приобрести опыт и знания. Ибо вместо этого получила урок мужского превосходства. Пора уходить. Кросс ничего не сказал, когда она пересекла комнату, направляясь к выходу. Молчал, пока она не откинула гардины, одержимая внезапным желанием убраться отсюда. – Если собираетесь делать ставку, нужно быть честной. Пиппа замерла, сжав в руке край тяжелой бархатной гардины. Она наверняка не так поняла. Поэтому повернула голову, глядя на высокую фигуру: – Прошу прощения? Кросс медленно вынул руку из кармана фрака и протянул ей. На секунду она подумала, что он манит ее. На секунду она едва не поддалась порыву подойти. – Вы уже пришли сюда, Пиппа. Кросс впервые назвал ее уменьшительным именем, и она была потрясена этим звуком на его языке. Быстрым повторением согласных. Тем, как его губы произносили каждую. – Не считаете, что нужно сделать настоящую ставку? Держать пари? – Он разжал руку, на которой лежали два маленьких кубика слоновой кости. Пиппа встретила его расчетливый серый взгляд: – Я думала, вы не верите в удачу. – Не верю. Но нахожу, что еще меньше верю в игры с собой, стремление подогнать результат под свое приключение. – Не приключение, – запротестовала она, – эксперимент. – В чем разница? «Неужели он не видит?» – Первое глупо. Второе – ради науки. – Моя ошибка. Скажите, где присутствует наука в вашем пари? У нее не нашлось ответа. – Я скажу вам – нет там никакой науки. Ученые не держат пари. Они знают, что, сколько бы раз ни выигрывали, шансы всегда против них. Кросс подвинулся ближе, оттеснив Пиппу в темноту. Не коснулся ее, но, как ни странно, это не играло роли. Он был достаточно близок, чтобы почувствовать исходившее от него тепло. – Но сейчас вы собираетесь держать пари, Пиппа, не так ли? Он совершенно заморочил ей голову. И теперь ей было очень трудно думать связно. Пиппа глубоко вздохнула, и запах сандалового дерева окутал ее, отвлекая от темы. Ей не стоило соглашаться. Но, как ни странно, она не могла сказать «нет». Пиппа потянулась к костям, маленьким и белым на его широкой ладони. Коснулась их, коснулась его и едва не пошатнулась от наплыва ощущений. Пиппа застыла, пытаясь определить, что с ней. Понять. Смаковать каждое ощущение. Но он отнял руку и отступил, оставив ее держать кубики, все еще теплые от его рук. «Совсем как она». Конечно, сама мысль абсурдна. Никто не может согреться от мимолетного касания. Все это сантименты из романов. Что-то такое, над чем вздыхают сестры. Кросс снова отступил и протянул руку к зеленому полю. – Готовы? – тихо спросил он, снова окутав ее жаром. – Да. – Поскольку вы играете в моем заведении, я ставлю условия. – Это не кажется справедливым. Его взгляд не дрогнул. – Когда станем играть за вашими столами, миледи, я буду более чем счастлив следовать вашим правилам. – Полагаю, это логично. Он наклонил голову: – Мне нравятся женщины со склонностью к логическому мышлению. – Значит, это правила негодяев, – улыбнулась Пиппа. Теперь они стояли на одном конце длинного стола. – Семь или одиннадцать выигрывают при первом броске у нас в «Ангеле». Поскольку пари заключаете вы, я позволю вам назвать цену. – Если я выиграю, вы скажете мне все, что я хочу знать, – не колеблясь ответила она. Кросс задумался, и на секунду ей показалось, что он сейчас передумает. Однако вместо этого он кивнул: – Достаточно справедливо. А если проиграете, вернетесь домой к своей жизни и терпеливо дождетесь свадьбы. И не будете обращаться к другому мужчине с этим безумным предложением. Пиппа протестующе свела брови: – Но это очень жесткие условия. Он наклонил голову: – Это единственный способ, которым вы можете заслужить мою помощь. Пиппа прикусила губу, пытаясь вычислить вероятности выигрыша. – Мне не нравятся шансы. У меня остается только двадцать два и две десятых шанса выиграть. Кросс уважительно покачал головой, явно впечатлившись такими способностями. «Ха! Она все-таки не тупица, что ни говори». – Вот тут в дело и вступает удача, – заметил он. – Сила, в которую вы не верите? Кросс лениво пожал плечом: – Я могу и ошибаться. – А если я предпочту не держать пари? – В таком случае вы вынудите меня рассказать Борну все. – Вы не можете! – Еще как смогу, миледи. Я собирался промолчать, но реальность такова: вам нельзя доверять вашу же собственную безопасность. Значит, об этом должны позаботиться окружающие. – Вы можете обезопасить меня, согласившись на мое предложение, – указала она. Кросс улыбнулся, и блеск его белых зубов породил странное ощущение, будто она оказалась в экипаже, который слишком быстро свернул. – Борну это будет гораздо легче. Кроме того, мне нравится мысль запереть вас в башне до самого момента бракосочетания. Это должно удержать вас от походов сюда. «От встреч с ним». Эта мысль ей почему-то не понравилась. Пиппа слегка прищурилась: – Вы не оставляете мне другого выбора. – Вы не первый игрок, произносящий эту фразу. И не последний. Она встряхнула кости: – Прекрасно. Любое число, кроме семи или одиннадцати. И я еду домой. – И воздержитесь от подобных предложений другим мужчинам? – Это не так непристойно, как вам кажется, – защищалась она. – Достаточно непристойно. И это говорит тот, кто лежал на полу почти обнаженным. А это более чем непристойно. Щеки Пиппы по-прежнему пылали, но она храбро кивнула: – Прекрасно. Я воздержусь от того, чтобы просить других мужчин помочь мне в моих исследованиях. Похоже, он удовлетворился ее обещанием: – Бросайте. Пиппа глубоко вздохнула, готовясь к важному моменту. С сильно колотившимся сердцем бросила кости, наблюдая, как одна ударилась о бортик стола на противоположном конце. И отскочила, приземлившись рядом со своей копией на большом белом Ш – начале слова «шанс», протянувшегося поперек стола затейливыми завитками. Девять. Тоже шанс… Она проиграла. Пиппа прижала руки к холодному дереву стола, подавшись вперед так, словно могла силой воли заставить кость вертеться бесконечно, пока не выпадет выигрышное число. И подняла глаза на своего оппонента. – Alea jacta est, – мягко заметил он. Жребий брошен. Слова, произнесенные Цезарем, отправлявшимся на войну с Римом. Разумеется, он рискнул и получил империю. Пиппа потеряла последнюю мимолетную возможность получить знания. – Я проиграла, – пробормотала она, не зная, что еще сказать. – Совершенно верно. – Я хотела выиграть, – добавила она. Разочарование захлестнуло ее. Незнакомое и жестокое. – Знаю. Кросс протянул руку к ее щеке, и это движение отвлекло ее от костей. Заставило отчаянно желать чего-то другого. Пиппа задохнулась от нахлынувшего ощущения – потока чего-то неописуемого в ее груди. Длинные пальцы искушали, но не касались, оставляя горящую дорожку там, где почти находились. – Я собираю долги, леди Филиппа, – тихо пояснил он. Собирает. Слово явно не было простым сочетанием букв. Пиппа вдруг твердо уверилась, что сейчас он назовет цену. А она заплатит. В тусклом свете комнаты их глаза встретились. – Я только хотела больше узнать о замужестве. Он поднял голову. Рыжий локон упал на лоб. – Эта самая обыденная в мире вещь. Почему она вас так волнует? «Потому что она ничего в этом не понимает». Пиппа промолчала. – Вам пора домой, – выговорил он наконец. Она открыла рот, пытаясь что-то сказать, убедить его, что ставка была глупостью, убедить позволить ей остаться. Но в этот момент его палец скользнул по ее шее, словно обещая что-то. Ее мольба потерялась в странном всепоглощающем желании его прикосновений. Она задохнулась, противясь порыву шагнуть к нему. – Пиппа, – прошептал он, и в голосе слышались нотки… нет, она не могла определить, чего именно. Она совершенно потеряла способность мыслить здраво. Кросс был так близко. Слишком близко, и все же этого недостаточно. – Поезжайте домой, дорогая, – сказал он, когда его пальцы чуть дотронулись до того места, где бешено бился пульс. Отдавая ей все и ничего, что бы она хотела сейчас. Она, не раздумывая, надавила на палец, желая большего. Желая отказаться. Кросс немедленно отнял руку, прежде чем она смогла насладиться прикосновением, и на какой-то безумный мимолетный момент ей захотелось взять его руку и прижать к щеке. Как завораживающе. Как ужасающе. Судорожно хватая ртом воздух, Пиппа отступила. На шаг. На два. На пять. Он привычно скрестил руки на груди: – Здесь вам не место. Не место? Она вдруг поняла, что хотела бы остаться в клубе. Что это место – нечто большее, чем она до сих пор подозревала. Глава 4 Научный дневник леди Филиппы Марбери Появились розы – два совершенных розовых бутона на отростке куста красных роз, – так что моя гипотеза была верна. Мне следовало бы гордиться такими достижениями. Если бы я не потерпела столь сокрушительной неудачи в области, далекой от ботаники. Похоже, я лучше разбираюсь в садоводстве, чем в людях. К сожалению, это открытие меня не удивляет. 23 марта 1831 года. За тринадцать дней до ее свадьбы – В самом деле, Пиппа, – вздохнула Оливия Марбери, стоя в дверях оранжереи Долби-Хауса, – всякий мог бы подумать, что у тебя найдутся другие дела, вместо того чтобы возиться с растениями. В конце концов, через двенадцать дней ты выходишь замуж. – Тринадцать, – поправила Пиппа, не поднимая глаз от страницы, на которую заносила научные наблюдения. Вряд ли стоит объяснять Оливии, что работа над розами куда интереснее и нужнее для науки, чем всякая возня со свадьбой. Оливия совершенно не разбиралась в науке. – Сегодня не считается. – Вторая – или первая – невеста, поскольку намечалась двойная свадьба века, по крайней мере так считала их матушка, была явно взволнована. – Времени практически не осталось. Пиппа устояла перед желанием поправить младшую сестру, предположив, что, если кто-то ждет события с таким нетерпением, сегодняшний день действительно не считается. Но поскольку сама Пиппа беспокоилась и находилась в состоянии полной растерянности, считались не то что дни, но и часы. От сегодняшнего дня оставалось четырнадцать часов и… Она взглянула на ближайшие часы. Сорок три минуты. Двадцать третье марта. Пиппа вовсе не собиралась терять этот день ее предсвадебной жизни, пока не использует каждую секунду. Оливия стояла на противоположном конце рабочего стола Пиппы, опираясь на столешницу, с широкой улыбкой на хорошеньком личике. – Замечаешь во мне что-то необычное? Пиппа отложила перо и взглянула на сестру: – Имеешь в виду нечто, помимо того факта, что сейчас зароешься носом в землю? Оливия брезгливо наморщила прелестный носик и выпрямилась: – Да. Пиппа поправила очки, разглядывая смеющиеся глаза, многозначительную улыбку и идеальные черты. Ничто не поменялось. – Новая прическа? – Нет, – усмехнулась Оливия. – Новое платье? Усмешка расплылась в улыбку: – Для ученого ты не слишком наблюдательна, не находишь? Оливия прижала руку к ключице, и Пиппа увидела. Гигантский сверкающий рубин. Она широко раскрыла глаза, и Оливия рассмеялась: – А-ха! Теперь ты заметила. Она так стремительно выбросила руку в направлении Пиппы, что та поспешно отстранилась, чтобы рубин не ударил ее в лицо. – Правда, роскошный? Пиппа подалась вперед, чтобы как следует рассмотреть драгоценность. – Правда. Он гигантский. – Будущий муж обожает меня, – весело сообщила Оливия. – Будущий муж балует тебя. – Ты говоришь так, словно я не заслужила, чтобы меня баловали! – отмахнулась Оливия. Пиппа рассмеялась: – Бедный Тотнем. Он понятия не имеет, во что впутывается. Оливия осадила ее строгим взглядом: – Вздор. Он точно знает, во что впутывается. И ему это нравится. А рубин… он такой красивый и красный. – Все дело в хроме, – пояснила Пиппа. – В чем?! – В хроме. Эта добавка и придает кристаллу красный цвет. Будь вместо него что-то еще, это был бы не рубин, а сапфир. Оливия захлопала глазами, и Пиппа продолжала: – Это общее заблуждение, считать все сапфиры синими. Они могут быть любого цвета: зеленые, желтые или розовые. Это зависит от химического элемента, который в них присутствует. Но все эти камни называются сапфирами. Просто если они красные – значит, это рубины. Из-за хрома. Она осеклась, увидев недоумевающий взгляд Оливии. Взгляд, который появлялся на лицах большинства людей, когда Пиппа говорила слишком много. Но не на всех лицах. Не на лице мистера Кросса. Он, казалось, заинтересовался ее словами. Даже когда называл ее безумной. Прямо до того момента, когда выбросил ее из клуба. И своей жизни. Не рассказав ничего из того, что она хотела знать. Оливия снова уставилась на кольцо: – Ну да, мой рубин красный. Прелестный камень. – Совершенно верно, – согласилась Пиппа. – Когда ты его получила? Легкая таинственная улыбка мелькнула на ее губах. – Тотнем подарил мне его вчера, после театра. – И мать не упомянула об этом за завтраком? Я шокирована. – Мамы не было здесь, когда он дарил мне рубин, – ухмыльнулась Оливия. В голосе прозвучало что-то… знание, которого Пиппа почти не заметила. То есть не заметила бы, если бы не понимающий взгляд Оливии. – Где она была? – Полагаю, искала меня. Последовала длинная пауза, которая, по-видимому, была исполнена тайного смысла. – Ее с нами не было. Пиппа перегнулась через стол: – Где ты была? – Не скажу!. – Ты была одна? – охнула Пиппа. – С виконтом? Оливия рассмеялась. Звонко. Беспечно. – В самом деле, Пиппа, к чему этот тон шокированной дуэньи? Она понизила голос: – Была… но недолго. Он как раз успел подарить мне кольцо, а я – поблагодарить его. – Поблагодарить? Каким образом? – Можешь себе представить, – улыбнулась Оливия. – Не могу. Чистая правда. – Ну, у тебя наверняка есть пара причин поблагодарить Каслтона. Не было у нее причин. То есть Пиппа часто произносила слово «спасибо» в адрес нареченного, но при этом ни под каким предлогом не оставалась с ним наедине. И она была уверена, что ему в голову не приходило осыпать ее такими роскошными подарками, как виконт Тотнем – Оливию. – Можешь объяснить точнее, как именно ты поблагодарила его, Оливия? – Мы были в театре, Пиппа. Так что ничего такого не могло быть. Всего несколько поцелуев, – снисходительно обронила Оливия. «Поцелуев». Во множественном числе. Пиппа дернулась, опрокинула чернильницу, отчего темный ручеек пополз по столешнице по направлению к молодому лимонному дереву в кадке, и Оливия с визгом отпрянула: – Не хватало еще, чтобы это попало мне на платье! Пиппа подняла чернильницу, промокнула лужицу первой попавшейся тряпкой. Сейчас ей было не до того. Она отчаянно добивалась информации. – Ты… – Она глянула на дверь оранжереи, чтобы убедиться, что они одни. – Целовала Тотнема? Оливия отступила еще дальше: – Разумеется. Не могу же я выйти замуж за человека, не зная, есть ли между нами некоторого рода… э… совместимость… – Совместимость? – охнула Пиппа, опустив глаза на свой журнал исследований, лежавший на столе и заполненный заметками о розах и георгинах, гусях и человеческой анатомии. Она отдала бы все за несколько заметок из пережитого Оливией. – Да. Конечно, ты гадала, каково это будет – физически – с Каслтоном, когда вы поженитесь? «Гадала» – слишком слабое выражение для того, что чувствовала Пиппа относительно физической природы отношений с Каслтоном. – Конечно. – Значит, ты понимаешь, – заключила Оливия. Только Пиппа не понимала. Совсем. И всячески противилась порыву выпалить именно это. Найти способ обсудить приключения Оливии и не дать при этом показать, что она отчаянно пытается узнать правду. – И тебе… понравились поцелуи? Оливия энергично закивала: – О, да. Он очень хорош. Сначала я была поражена его энтузиазмом… В этот момент Пиппа ненавидела английский язык со всеми его эвфемизмами. – Энтузиазмом? Оливия рассмеялась: – В самом лучшем смысле слова. Я уже несколько раз целовалась с другими мальчиками… «Оливия целовалась?!» – Но была удивлена его… – Оливия осеклась и взмахнула рукой в кольцах с таким видом, словно этот жест все объяснял. Пиппе хотелось удушить сестру. – Его… – подсказала она. Оливия понизила голос: – Его умением. – Очень точный термин. – Ну… у него очень ловкий язык. – Язык? – нахмурилась Пиппа. Оливия выпрямилась: – Так вы с Каслтоном даже не целовались? Пиппа свела брови. Что, спрашивается, может делать мужчина языком в подобной ситуации?! Язык – орган, предназначенный для еды и разговоров. Какую роль он играет в поцелуях? Хотя логически… при соприкосновении губ сближаются языки… но идея казалась не слишком приятной. – …Хотя, полагаю, мне не стоит удивляться, – продолжала Оливия. «Погодите!» Пиппа уставилась на сестру: – Что?! Оливия снова взмахнула рукой, на которой красовался рубин: – Я про Каслтона. – Я не вижу ничего дурного в Каслтоне, – немедленно вскинулась Пиппа. – Он добрый, хороший человек. Но, произнося эти слова, она уже понимала, что имеет в виду Оливия. То, что имел в виду мистер Кросс, намекнув, что из Каслтона получился не слишком идеальный жених. Каслтон очень славный человек, но не из тех людей, которые способны целоваться украдкой. И уж, конечно, не из тех, кто пускает в ход язык. Что бы это ни означало. – Конечно, добрый, – кивнула Оливия, не подозревая о мятежных мыслях сестры. – И богат, что тоже неплохо. – Я выхожу за него не из-за богатства, – отрезала Пиппа. – В таком случае почему? – удивилась Оливия. Вопрос не показался возмутительным. – Потому что я согласилась на этот брак. – Я о другом, и ты это знаешь. Пиппа знала. Но существовал целый ряд причин, по которым она выходила за него. Все, что она сказала Оливии о лорде Каслтоне, являлось правдой. Граф был хорошим, добрым и любил собак. Ценил ум Пиппы и собирался допустить ее к управлению поместьем. Пусть он не слишком умен, не слишком сообразителен или остроумен. Зато он гораздо лучше многих. Да, он не то, что большинство женщин посчитали бы партией. Не виконт, которому предназначалась должность премьер-министра, как жениху Оливии. Не маркиз с купленным титулом, игорным заведением и ужасной репутацией распутника, как Борн Пенелопы. Он не стар, как муж Виктории. Не отсутствует много лет, как муж Валери. И он сделал ей предложение. Пиппа поколебалась при этой мысли. Да. Филиппа Марбери странная, и лорд Каслтон, похоже, против этого не возражает. Но вслух она этого говорить не хотела. Только не Оливии – самой идеальной на свете невесте, выходившей по любви за одного из наиболее влиятельных людей в Британии. Поэтому она сказала: – Возможно, он превосходно целуется. Выражение лица Оливии, как в зеркале, отражало чувства Пиппы по этому поводу. – Возможно, – обронила она. Не то чтобы Пиппа собралась проверить столь невероятную теорию. Она не может. Потому что согласилась на пари с мистером Кроссом. Она обещала. Перед глазами встало видение: кости, катящиеся по зеленому сукну, прикосновение теплых сильных пальцев, серьезные серые глаза и глубокий, бархатистый голос, настаивающий: «Вы должны воздержаться от предложений другим мужчинам». Пиппа Марбери не отступает от данного слова. Но ведь это дело срочное и неотложное – не так ли? А Оливия к тому же целовалась с Тотнемом. Вне всякого сомнения, поцелуи с женихом находятся за пределами пари. Так ли это? Если не считать того, что она не хочет целоваться с женихом. Взгляд Пиппы упал на розовый куст, к которому было приковано ее внимание до появления сестры… Чудесное научное открытие бледнело в сравнении с информацией, которой только сейчас поделилась с сестрой Оливия. Потому не важно, что она не хочет просить Каслтона. И не важно, что существует другой человек, которому она хочет сделать предложение… Особенно если учесть тот факт, что он с безразличным видом выкинул ее из клуба. Что же до стеснения, которое она ощущает в груди… Пиппа была совершенно уверена, что оно не имеет никакого отношения к высокому, завораживающе интересному человеку. Нет, это обычная нервозность невесты. Все невесты волнуются перед свадьбой. – Скорее бы прошли эти двенадцать дней! Жду не дождусь! – воскликнула Оливия, которой наскучил этот разговор и были безразличны мысли Пиппы. Похоже, все невесты волнуются перед свадьбой. Кроме Оливии. – Двадцать восемь часов. Диггер Найт лениво сверился с карманными часами, перед тем как самодовольно усмехнуться: – Признаюсь, ставил на то, что ты придешь часов через двенадцать, не позднее. – Хотел, чтобы ты подольше помучился. Кросс сбросил пальто, уселся на неудобный стул в дальнем конце массивного письменного стола Найта и многозначительно взглянул на одного из головорезов, не отходившего от него по пути к кабинету Диггера. – Закрой дверь. Громила с лицом, изрытым оспинами, закрыл дверь. – Тебе лучше оказаться по обратную сторону. Мужчина ухмыльнулся. Кросс откинулся на спинку узкого стула, закинул ногу на ногу. Неудобная мебель, очевидно, способствовала достижению цели хозяина – унижению посетителей, но Кросс этого не потерпит. – Вижу, твои люди стоят на страже. – Верность любой ценой, – согласился Найт. – Прекрасная роль для всякого отребья. Найт наклонил голову: – Хочешь сказать, твои люди верны «Ангелу» не за деньги? – «Ангел» предлагает больше, чем финансовое благополучие. – Ты, Борн и Чейз никогда не могли устоять перед бедной погубленной душой, – фыркнул Найт, вставая. – Я всегда считал, что эту работу лучше предоставить викарию. Джин? – Ну уж нет, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы пить что-то в твоем доме. Найт, наливавший себе стакан, помедлил: – Думаешь, я тебя отравлю? – Даже не делаю вид, будто не знаю, что ты сделаешь со мной, получив хоть один шанс. – О, мальчик, у меня на тебя свои планы. На живого, разумеется. Кроссу не понравилась уверенность во взгляде Диггера. Самодовольный намек на то, что здесь он во вражеском лагере, на то, что его вот-вот втянут в рискованную игру, правил которой он не знает. Он воспользовался моментом, чтобы оглядеться. Кросс бывал здесь раньше: в последний раз – шесть лет назад, но комнаты не изменились – по-прежнему чисто убраны и не загромождены. Ничего такого, что выдало бы подробности личной жизни хозяина. У одной стены маленькой комнаты тщательно сложены тяжелые бухгалтерские книги – страховка, как называет их Найт. Кросс лучше других знал, что они содержат финансовую историю каждого человека, который когда-либо играл за столами в заведении Найта. Кросс знал это не только потому, что в его собственном кабинете стояли такие же книги, но и потому, что шесть лет назад видел их, когда Диггер открыл одну из огромных книг, а его громилы показали Кроссу список совершенных им грехов, перед тем как избить до полусмерти. Он не сопротивлялся. Мало того, молился, чтобы они его прикончили. Но Найт остановил их до того, как они завершили свое черное дело, и приказал отобрать у Кросса деньги и выбросить из заведения. Но не прежде, чем открыл Кроссу новую дорогу в жизни. Найт нагнулся над ним, не обращая внимания на синяки, окровавленную одежду, сломанные ребра и пальцы, и прошипел: – Думаешь, я не вижу, что ты делаешь? Как пытаешься обмануть меня? Но я не убью тебя. Твое время еще не пришло. Глаза Кросса заплыли, но он наблюдал за разгневанным Найтом. – Я не позволю тебе снова сбежать от меня, – продолжал тот. – То, что ты испытываешь сейчас, – моя страховка. Продолжишь в том же духе – будет хуже. Сделай себе одолжение – держись от меня подальше. Иначе у меня не останется другого выхода, кроме как уничтожить тебя. Кросс уже был уничтожен. Но тем не менее последовал совету держаться подальше. До сегодняшнего дня. – Зачем я здесь? Найт вернулся к своему креслу и опрокинул стакан неразбавленного джина. Поморщился и ответил: – Твой зять должен мне десять тысяч фунтов. Годы практики помешали Кроссу показать, насколько он потрясен. Десять тысяч фунтов были невероятной суммой. Больше, чем многие мужчины могли заработать за всю жизнь. Больше, чем многие пэры получали за год. За два года. И определенно больше, чем смог бы отдать барон Данблейд. Он уже заложил все неотчужденные земли поместья и имел годовой доход в две тысячи фунтов. «Две тысячи четыреста тридцать пять фунтов в прошлом году». Не слишком много, но достаточно, чтобы дать жене и детям Данблейда кров и пропитание. Достаточно, чтобы когда-нибудь отправить сына в школу. Достаточно, чтобы обеспечить иллюзию респектабельности, позволявшую барону и баронессе получать завидные приглашения от самых знатных членов общества. Кросс об этом позаботился. – Как это возможно? Найт откинулся на спинку кресла, вертя в руках хрустальный стакан. – Этот человек любит играть. Кто я такой, чтобы ему мешать? Кросс едва удержался, чтобы не перегнуться через стол и не стиснуть горло собеседника. – Десять тысяч фунтов – это намного больше, чем обычная любовь к игре. Как это случилось? – Похоже, ему был предоставлен самый щедрый кредит, против которого он не смог устоять. – У него в жизни не имелось подобных денег. – Он заверил меня, что сможет обеспечить заем, – сообщил Найт с невинным видом. – Я не виноват в том, что он солгал. Он спокойно встретил взгляд Кросса. – Некоторые люди ничего не могут с собой поделать. Ты меня этому научил. Найт хотел уколоть его, напомнить о той давней ночи, когда Кросс, недавний выпускник университета, ясноглазый и уверенный в себе, играл в заведении Найта и выиграл. И продолжал выигрывать в двадцать одно снова и снова. Он переходил из одного заведения в другое, играя одну ночь тут, две там, убеждая каждого в своем невероятном везении. Каждого, кроме Диггера. – Так это твоя месть? Ждал шесть лет? – Чушь, – вздохнул Диггер. – Я давно обо всем забыл. Никогда не верил в то, что месть – блюдо, которое лучше подавать холодным. Всегда любил горячую еду. Полезнее для пищеварения. – В таком случае прости ему долг. Найт рассмеялся, широко расставив руки на столешнице красного дерева: – Ну, не настолько мы квиты, Кросс. Данблейд – глупец, но это не изменяет того факта, что мне должны деньги. Это бизнес. Уверен, что ты согласишься. – Найт долго молчал. – Жаль, что Данблейд – пэр. Долговая тюрьма была бы лучше того, что готовлю ему я. Кросс не стал притворяться, будто не понял. Он сам управлял игорным заведением. И лучше других знал, какие тайные наказания могут постичь пэров, посчитавших себя выше любых долгов. Он подался вперед: – Я могу не оставить от этого места камня на камне. Половина пэров – члены нашего клуба. Найт покачал головой: – Мне не нужна половина пэров, мальчик. У меня твоя сестра. Лавиния. Единственная причина, по которой он здесь. Перед глазами встала Лавиния, молодая, хорошенькая… Она смеялась, оглядываясь на него, обгоняя на своей любимой гнедой кобылке, когда они мчались по девонширским скалам. Лавиния была моложе на семь лет, избалована до безобразия и ничего не боялась. Неудивительно, что она посмела прийти к Найту. Оказаться лицом к лицу с этим человеком. Лавиния не из тех, кто останется в стороне, даже если так будет лучше для всех. Она вышла за Данблейда через год после смерти Бейна и ухода Кросса из дома. Он прочитал о свадьбе в газетах: быстрый роман, за которым последовала такая же поспешная свадьба. По специальному разрешению, чтобы обойти щекотливый вопрос семейного траура. По-видимому, такова была воля отца, старавшегося сделать все, чтобы хоть кто-то женился на его дочери. Кросс спокойно встретил яркий голубой взгляд Найта: – Лавиния тут ни при чем. – Еще как при чем. Интересно, как дамы ухитряются вляпаться в неприятности. Как усердно ни стараешься держать такую леди в узде, если она задумала вмешаться, так оно и будет, – объяснил Найт, открыв резную шкатулку черного дерева, вынимая черуту и постукивая длинным коричневым цилиндром по столешнице, прежде чем закурить. Затянувшись сигаретой, он сказал: – А у тебя на руках целых две. Давай поговорим о моей новой знакомой. Вчерашней леди. Кто она? – Это совершенно не важно. Кросс мгновенно понял свою ошибку. Ему следовало проигнорировать вопрос. Обойти. Его слишком поспешный ответ выявил больше, чем скрывал. Найт с любопытством поднял брови: – А похоже, важно. Даже слишком. Черт возьми! Здесь не время и не место для Филиппы Марбери, с ее огромными голубыми глазами, логическим умом и странными соблазнительными причудами. Кросс попытался поскорее отделаться от этих мыслей. «Сюда она не явится». – Я пришел поговорить о сестре. Найт позволил сменить тему. Возможно, слишком легко. – Готов признать, у твоей сестры есть характер. Комната была жаркой и чересчур тесной. Кросс воспротивился желанию поерзать на стуле. – Что тебе нужно? – Дело не в том, что нужно мне. Дело в том, что предложила твоя сестра. Она была весьма великодушна. Похоже, молодая леди готова на все, чтобы уберечь детей от скандала. – Скандал не затронет детей Лавинии, – твердо сказал Кросс, готовый перевернуть небо и землю, чтобы это оказалось правдой. – Уверен? – спросил Найт. – А мне кажется, они весьма близки к самым сокрушительным скандалам. Бедность. Отец, со склонностью проигрывать фамильное состояние. Убитая горем мать. Плюс дядя, отвернувшийся от семьи и общества и… Он многозначительно помолчал. Да и стоило ли заканчивать фразу? «Это неправда». Полная чушь. Он никогда не отворачивался от семьи. – Ты что-то не туда свернул, Диггер. Уголок губ Диггера приподнялся в улыбке. – Не стоит так говорить со старыми друзьями. Диггер снова затянулся сигаретой. – Но вернемся назад к этим счастливчикам. Я имею в виду детей твоей сестрицы. Их мать – сильная женщина. Она предложила заплатить. Жаль, что у нее нет денег. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять намек. Осознать всю мерзость этих слов. Менее сильный человек поддался бы порыву ярости, не обращая внимания на все составляющие игры, но Кросс был по-настоящему сильным человеком. Он расслышал не просто угрозу. Он расслышал предложение. – Ты больше не посмеешь говорить с моей сестрой. Найт насмешливо смотрел на него: – Действительно считаешь, что в своем положении можешь говорить со мной в таком тоне? Кросс встал и перекинул пальто через руку: – Я заплачу долги. Удвою сумму. Завтра пришлю чек. А ты будешь держаться как можно дальше от моих родственников. Он повернулся, чтобы уйти. – Нет, – бросил Найт, не двигаясь с места. Кросс остановился и оглянулся. Впервые за все это время его голос окрасился эмоциями: – Вот уже второй раз за два дня ты мне отказываешь, Диггер. Мне это не нравится. – Боюсь, долг нельзя выплатить так легко. Диггер недаром пользовался репутацией одного из самых жестоких игроков в Лондоне, к тому же игравшего не по правилам. Собственно говоря, именно склонность Найта нарушать правила и спасла шкуру Кросса шесть лет назад. Он наслаждался тем, как работал мозг Кросса. Недаром заставил его объяснить, как тот замечает масть и достоинство каждой выпавшей из колоды карты, как вычисляет следующую, откуда знает, когда и сколько ставить. Каким образом он всегда выигрывал. «По крайней мере за столом». Кросс повернулся к своей «немезиде»: – Что же тогда? Диггер рассмеялся, громко, заразительно, так, что сотрясался пивной живот. Кросс стиснул зубы. – Какой знаменательный момент… великий Кросс, готовый дать мне все, что пожелаю. Исполняешь свой долг? Как замечательно! В тоне не слышалось удивления. Только злорадное удовлетворение. И именно сейчас Кросс сообразил, что дело не в Данблейде. Найт хотел чего-то большего, и для этого воспользовался единственным, чем дорожил Кросс. – Ты тратишь мое время. Что тебе нужно? – Все очень просто. Я хочу, чтобы ты сделал мою дочь графиней. Если бы Кросса попросили угадать, какую цену запросит Найт за репутацию сестры и благополучие ее детей, он сказал бы, что его ничего не может поразить. Он приготовился к тому, что Диггер потребует сделать его совладельцем «Ангела», захочет прислать своих крупье и вышибал, или чтобы Кросс занял должность в игорном заведении Диггера. Кросс ожидал вымогательства – удвоения или утроения суммы долга, – достаточного, чтобы нанести финансовый удар. А может, предложения о совместном партнерстве между клубами. Найт ненавидел «Падшего ангела» за быстрый успех среди аристократов, в то время как заведение Найта оставалось средним второсортным клубом, куда приходили члены общества, отвергнутые «Ангелом». Стандарты «Ангела» были весьма высоки, и стать членом клуба было непросто. Но такого требования Кросс не представлял даже в дурном сне. Поэтому он сделал единственное возможное в этой ситуации. Рассмеялся. – Перечисляем вещи, которые хотелось бы иметь? Если так, мне хотелось бы иметь позолоченный летающий аппарат. – А я бы нашел способ доставить его тебе. Если в твоих руках находилась бы одна из немногих вещей, которыми я дорожу. Найт погасил черуту. – Не думал, что ты дорожишь Меган. Найт встрепенулся: – Откуда ты знаешь ее имя? «Прямое попадание». Кросс вспомнил информацию о единственной дочери Найта, которую он узнал из досье, запертых в сейфе «Ангела». Тех, в которых хранились секреты потенциальных врагов: политиков, преступников, священников, изрыгающих огонь и серу на игорные заведения, а также конкурентов. Он видел написанное так ясно, словно листы бумаги лежали перед ним. «Имя: Меган Маргарет Найт. Родилась 3 июля 1812 года». – Я довольно много знаю о юной Меган. – Он помедлил. – Или следует назвать ее Мэгги? Найт взял себя в руки: – Мне это имя никогда не нравилось. – Охотно верю, тем более что от него так и несет ирландским духом. Кросс повесил пальто на спинку стула, наслаждаясь хоть маленькой, но победой. – Меган Маргарет Найт. Удивлен, что ты позволил такое. Найт отвел глаза: – Предоставил ее матери дать девчонке имя. – Мэри Кэтрин. «Мэри Кэтрин О’Брайен, ирландка. Родилась в 1796 году. Вышла замуж за Найта в феврале 1812 года». – Мне следовало знать, что ты собираешь на них информацию, – свирепо прошипел Найт. – Чейз – ублюдок. Когда-нибудь я изобью его до полусмерти, как он того заслуживает. – Гарантирую, этого никогда не случится, – отмахнулся Кросс при упоминании своего партнера и основателя «Падшего ангела». Найт спокойно встретил его взгляд: – Полагаю, я должен быть благодарен, раз ты все знаешь о девушке. Все равно что жениться на старой подруге. «Место жительства: Бердфоршир, маленький коттедж на Хай-стрит. Найт посылает двести фунтов четвертого числа каждого месяца, не приезжает. Не видел девушки с тех пор, как отослал мать с ребенком в октябре 1813-го. Девушка росла с гувернанткой. Довольно сносно говорит на французском. Посещала пансион для девочек миссис Голдфелл. Приходящая ученица». – С каких это пор ты так заботишься о дочери? Найт пожал плечами: – С тех пор как она стала достаточно взрослой, чтобы чего-то стоить. И еще одна строка, написанная размашистым почерком Чейза: «NB: от девушки требуется еженедельно писать Найту. Письма приходят по четвергам. Он не отвечает». – Какой заботливый отец! – сухо заметил Кросс. – Собираешься купить себе титул? – Таковы правила игры в наши дни. Аристократия уже не та, что раньше. При той работе, которую мы с тобой так хорошо выполняем, все меньше остается тех, у кого есть хоть какие-то деньги. Через шесть дней приезжает Меган. Ты на ней женишься. Она получает титул, и мой внук становится графом Харлоу, «Граф Харлоу». Прошли годы, прежде чем Кросс снова услышал это имя. Темпл – четвертый владелец «Ангела» – произнес его однажды в тот день, когда умер отец Кросса, и тот напал на непобедимого партнера и не успокоился, пока не сбил здоровяка с ног. Теперь Кросс сдержал ярость, охватившую его при издевательском упоминании родового имени. – Если твоя дочь выйдет за меня – получит вывалянный в грязи титул. Респектабельности тебе это не принесет. Ее не пригласят в общество. – «Ангел» позволит тебе добыть приглашения. – Сначала мне нужно этого захотеть. – Захочешь. – Уверяю, что нет. – У тебя нет выхода. Я их хочу. Женишься на моей дочери, я прощу долги твоего зятя. – Цена слишком высока. Есть другие способы покончить с этим. – Тяжелый выбор. Для меня. То, что ты задумал, ухудшит положение детей. Забыл, какой скандал я могу обрушить на их головы? Какое наказание могу придумать для их отца, когда он меньше всего этого ожидает? Или предпочитаешь, чтобы их мать занялась проституцией? Видя такие роскошные рыжие волосы… многие дорого заплатят, чтобы потащить ее в постель, с хромотой или без. И только тогда ярость вырвалась наружу. Кросс перепрыгнул через стол и рывком поднял Найта со стула: – Попробуй коснуться ее, и я тебя уничтожу. – Не раньше, чем я уничтожу их, – выдавил Найт, и правда настолько поразила Кросса, что он мгновенно остыл. Найт почувствовал перемену: – Не пора ли тебе защитить кого-то из семьи? Слова ударили его. Эхо тех, которые он столько раз повторял себе. Он ненавидел Найта за это. Но себя ненавидел больше. – У меня все козыри, – сказал Найт, и на этот раз в голосе не было злорадства. Только констатация факта. Глава 5 Научный дневник леди Филиппы Марбери Исследования выявили, что человеческий язык – не одна мышца, а восемь уникальных мышц, половина которых прикреплена к нижней челюсти и подъязычной кости, а вторая половина соединена воедино, чтобы придать форму и функциональность органу. Хотя дополнительные исследования пролили яркий свет на область анатомии человека, ранее мне неизвестную, все же мне остается неясным значение мышцы в деятельности, не связанной с произношением и едой. Придется попросить Оливию объяснить. Решение не идеально. 24 марта 1831 года. Двенадцать дней до свадьбы – Хочу для него наказания. Кросс наблюдал, как Темпл низко наклонился над бильярдным столом в «Падшем ангеле», прицелился и ударил. Белый шар ударился о красный и, отскочив от бортика, ударил третий, пятнистый. – Уверен? Месть никогда не являлась твоей целью. Особенно месть Найту. Борн выступил вперед и оглядел игровое поле: – Черт бы побрал твою удачу, Темпл. – Оставьте мне хоть бильярд, – отозвался Темпл. – Единственная игра, в которой у меня есть шанс победить вас обоих. Отступив, он прислонился бедром к ближайшему стулу и снова обратился к Кроссу: – Есть способы сделать так, чтобы он исчез. – Ты только и способен, что предлагать убийство, – это в твоем стиле, – откликнулся Борн, в свою очередь ударив по шару. Но потерпел неудачу и затейливо выругался. – Это быстро. И навсегда, – пожал массивным плечом Темпл. – Если кто-то за пределами этой комнаты услышит тебя, сразу поверит всему, что о тебе рассказывают, – усмехнулся Кросс. – Они и без того верят историям обо мне. Ладно, не будем убивать. Почему бы просто не заплатить долг? – Это не выход. – Возможно, это даже к лучшему. Данблейд не посмеет больше проигрывать, а мы через месяц вернемся туда, откуда начали. Борн подошел к буфету, где Чейз держал лучший в клубе скотч-виски. – Выпьешь? Кросс покачал головой. – Так что ему нужно? – осведомился Темпл. – Хочет выдать замуж дочь. – За тебя? Кросс не ответил. Темпл тихо присвистнул: – Блестяще. Кросс взглянул на Темпла: – Брак со мной – отнюдь не блестящая идея. – Почему нет? – вмешался Борн. – Ты граф, богат, как Крез, и – что еще лучше – работаешь в семейном бизнесе. Король игорных заведений. – В таком случае на ней следовало бы жениться одному из вас. Темпл ухмыльнулся и взял протянутый Борном стакан с виски: – Мы оба знаем, что Диггер Найт умрет, но не подпустит меня к своей доченьке. Борн женат, моя репутация навеки погублена, а Чейз… это Чейз. Добавь все к тому факту, что ты – единственный, кого он уважает. Одним словом, кроме тебя, кандидатов нет. Ничего подобного. – Он неверно судит обо мне. – Не он первый, – утешил Борн. – Но признаюсь: если бы моя сестра попала ему в лапы, я бы подумывал о том, чтобы согласиться на его условия. Диггер Найт безжалостен и добивается своего любым способом. Кросс отвернулся, игнорируя угрызения совести, вызванные словами Борна. Что ни говори, а золовка Борна была в лапах Найта только вчера. Высокая, стройная Пиппа в объятиях сильных рук Найта, прижатая к его боку, пока он нашептывал ей на ухо бог знает что. При мысли об этом Кросс выходил из себя. Сестра Борна. Теперь его сестра. Он взял себя в руки и стал мерить шагами темную комнату, пока не добрел до дальней стенки, где мозаичный витраж выходил на первый этаж казино. Этот витраж был главной достопримечательностью «Падшего ангела» и изображал во всех ярких деталях падение Люцифера. Большой светловолосый ангел изгонялся с небес в ад, бесполезные крылья волочились следом за ним. Вокруг щиколотки обмотана цепь. Сверкающая драгоценными камнями корона прижата к груди. Витраж служил предупреждением людям – напоминанием об их месте, о том, как они близки к собственному падению. Олицетворение греховного соблазна и роскоши порока. Но для владельцев «Ангела» витраж означал кое-что еще. Он служил доказательством того, что изгнанные могут стать владыками и правителями, чья сила и мощь соперничают с теми, кому когда-то служили. Последние шесть лет жизни Кросс провел, доказывая, что он не просто беспечный, изгнанный обществом мальчишка. Что он – не только титул и благородство рода. Не только право рождения. Больше, чем обстоятельства смерти брата. Больше того, что последовало потом. И будь он проклят, если позволит Диггеру Найту возродить того мальчишку. Только не теперь, когда он столько потрудился, чтобы отделаться от него. Не теперь, когда он стольким пожертвовал. Кросс скользнул взглядом по людям, толпившимся в казино. Несколько человек у бильярдных столов. Кто-то играл в экарте. Колесо рулетки вертелось разноцветным вихрем, ставки были огромными. Кросс стоял слишком далеко, чтобы увидеть, куда упал шарик, или слышать слова крупье, но видел разочарование на лицах мужчин, расстроенных проигрышем. И видел то, как расцветают надежды, заставляя игрока поддаться искушению поставить на новую цифру, а может, и на ту же самую, убеждая себя, что удача на его стороне. «О, как мало они знают…» Прямо под ним играли в двадцать одно. Карты были достаточно близко, чтобы видеть масть и достоинство. Восьмерка, тройка, десятка, пять. Дама. Двойка, шесть, шесть. Ставки давно сделаны. Крупье выложил следующие карты. Король. Перебор. Валет. Перебор. Приняв решение, Кросс повернулся к партнерам: – Я не позволю ему погубить мою сестру. Борн понимающе кивнул: – И не позволишь Темплу убить его. Тогда что? Женишься на его дочери? Кросс покачал головой: – Он угрожает тем, кто связан со мной. Я поставлю под угрозу то, что принадлежит ему. – Девушку? – удивился Темпл. – Девушка абсолютно ему безразлична. Я имел в виду клуб. Борн оперся о кий: – Клуб? Ты никогда не убедишь членов его клуба уйти. Разве что пригласишь их сюда. – Этому не бывать, – отрезал Темпл. – Я не хочу, чтобы они ушли навсегда, – пояснил Кросс. – Хотя бы на одну ночь. Нужно доказать, что его королевство существует только благодаря моей благосклонности. Что если мы всерьез вознамеримся, то уничтожим его. Кросс вновь повернулся лицом к витражу: – Меган приезжает через шесть дней. Нужно все успеть сделать до этого. – Шесть дней? – повторил Темпл и ухмыльнулся, когда Кросс кивнул: – Шесть дней. Двадцать девятое марта. – Наша ставка выше, – присвистнул Борн. – Столпотворение. Слово повисло в темной комнате. Решение сложной задачи, которое не могло быть лучше, придумай его сам дьявол. Столпотворение происходило каждый год двадцать девятого марта. Ночь, когда «Ангел» открывал двери для не-членов клуба. Приглашение открывало владельцу доступ в казино с заката до рассвета. Счастливчик мог окунуться в легендарный мир греха и порока, называвшийся «Падшим ангелом». Каждый член клуба получал три приглашения на Столпотворение – три маленькие квадратные карточки, за каждую из которых те, кто жаждал вступить в клуб, готовы были заплатить тысячи фунтов. Доказать, что они достойны такой чести. Уверенные в том, что если они поставят достаточно много, то получат постоянное членство. Что случалось крайне редко. Гораздо чаще они покидали клуб с карманами, набитыми деньгами, и долго рассказывали о пережитом тем друзьям, которым не повезло побывать в клубе. Кросс встретил взгляд Темпла: – Каждый, кто играет в клубе Найта, жаждет получить доступ в «Ангел». Борн согласно кивнул: – Хороший план. Одна ночь без самых заядлых игроков докажет, что мы можем увести их, когда захотим. – Сколько их? Человек тридцать? – Скорее пятьдесят, – поправил Борн. Кросс снова стал смотреть вниз, составляя план действий. Он спасет семью. «На этот раз». – Тебе нужно иметь своего человека в его клубе, чтобы определить, кому именно послать приглашение. – У меня она есть, – рассеянно ответил Кросс. – Ну конечно! – восхищенно воскликнул Темпл. – Твои женщины. – Они не мои. Он постарался, чтобы они не принадлежали ему. Ни одна и близко не могла считаться его женщиной. – Не важно, – отмахнулся Борн. – Они тебя обожают. – Скорее, обожают то, что я могу для них сделать. – Могу себе представить, – сухо заметил Темпл. – А твоя сестра? – спросил Борн. – Угроза сработает, только если она будет держаться подальше от него. И Данблейд тоже. Кросс продолжал наблюдать за игроками, рассеянно вычисляя ставки. Сколько они обычно ставят, сколько остается в банке, когда они проигрывают. Какой суммой рискует банк, когда они выигрывают. – Я поговорю с ней. Последовало долгое молчание, понятое им верно. Сама мысль о том, что он поговорит с сестрой, с любым членом своей семьи, казалась удивительной. Игнорируя шок партнеров, Кросс глянул в глаза Борну: – Почему сегодня так мало людей? – Бал по случаю помолвки сестер Марбери, – пояснил Борн. Шар с треском ударился о шар. – Насколько я понял, моя теща пригласила весь бомонд. Удивительно, что вы двое не получили приглашения. – Леди Нидем помчалась бы за нюхательными солями, оскверни я ее порог своим присутствием, – рассмеялся Темпл. – Ну, тут нет ничего особенного. Леди то и дело бегает за нюхательными солями. Вдвое чаще остальных дам. Помолвка сестер Марбери. Помолвка Пиппы Марбери. Угрызения совести с новой силой охватили Кросса. Возможно, стоило все рассказать Борну. «Только не говорите Борну, пожалуйста», – пронеслась в мозгу мольба леди, и он сцепил зубы. – Леди Филиппа выходит за Каслтона? – спросил он небрежно, чувствуя себя последним идиотом. Уверенным, что Борн видит его насквозь и поймет причину любопытства. И спросит… – Ей были даны все возможности разорвать помолвку. Но девушка слишком благородна. – вздохнул Борн. – Он надоест ей через две недели. Гораздо быстрее. – Тебе следовало помешать этому. Черт! Нидему следовало помешать этому, – ответил Кросс. Богу известно, маркиз Нидем и Долби и раньше рвал помолвки. Почти уничтожил шансы на приличный брак пятерых дочерей, покончив с легендарной помолвкой несколько лет назад. – Это я виноват, черт возьми. Следовало бы положить конец этому еще до того, как все началось, – с горечью и сожалением бросил Борн. – Я просил ее покончить с этим, и Пенелопа тоже. Мы оба клялись защитить ее. Черт, я бы сегодня же вечером нашел ей приличного жениха. Если бы это помогло. Но Пиппа наотрез отказалась разорвать помолвку. «Я сделаю это, потому что согласилась и не терплю нечестности». Кросс слышал слова, видел серьезные голубые глаза, когда она защищала свое намерение выйти за Каслтона, человека настолько ниже ее интеллектом, что было невозможно поверить, что будущая свадьба – не фарс. Тем не менее леди дала слово и намерена его сдержать. И одно это делало ее необыкновенной. Не ведая о мыслях Кросса, Борн выпрямился и с проклятьем одернул рукава фрака. – Слишком поздно. Сейчас она на своем балу в присутствии целого общества. И я должен идти. Пенелопа снесет с меня голову, если я не появлюсь. – Жена держит тебя в узде, я вижу, – сухо заметил Темпл, послав один шар в другой. Борн не попался на удочку: – Совершенно верно. И когда-нибудь, если повезет, тебя ждет то же удовольствие. Он повернулся, чтобы уйти в другую жизнь, – новоиспеченный аристократ. Но Кросс остановил его: – Большая часть общества там? Борн обернулся: – Я должен там кого-то поискать? – Данблейда. В карих глазах Борна промелькнуло понимание: – Полагаю, он приедет. Вместе с баронессой. – Возможно, я нанесу визит в Долби-Хаус. Борн вскинул брови: – Обожаю действовать под носом моего тестя. Кросс кивнул. Пора повидаться с сестрой. Семь лет – большой срок. Половина Лондона собралась сегодня в бальном зале. Пиппа подсматривала из укромного местечка на верхней колоннаде Долби-Хауса, распластавшись по массивной мраморной колонне, гладя голову своего спаниеля Тротулы, наблюдая шуршащие шелка и атласы, развевавшиеся на танцевальном полу красного дерева. Пиппа откинула тяжелую бархатную гардину, наблюдая, как мать приветствует идущих непрерывным потоком гостей. Еще бы, сегодня вечер торжества маркизы Нидем и Долби. Не каждый день мать пяти дочерей получает возможность объявить о помолвке последних отпрысков. Последних двух отпрысков. Маркиза едва не падала в обморок от радости. К сожалению, она была недостаточно слаба, чтобы отказаться от празднования двойной помолвки, весьма пышного и весьма многолюдного. – Всего лишь самые близкие друзья, – заявила леди Нидем на прошлой неделе, когда Пиппа спросила ее о невероятном количестве откликов на приглашения на бал. Гора конвертов громоздилась на серебряном подносе, угрожая соскользнуть на ковер и начищенный ботинок лакея. «Близкие друзья», – тяжело вздохнула Филиппа, рассматривая толпу. Она могла бы поклясться, что никогда не оказывалась в такой огромной толпе. Нет, она, конечно, понимала волнение матери. В конце концов, сегодня все пять дочерей Марбери будут официально и публично пристроены, а это весьма нелегкий труд. Но наконец-то, наконец-то маркиза насладится победой. Разве свадьбы устраиваются не для матерей? Ну, если не свадьбы, то по крайней мере помолвки. Особенно если это двойная помолвка! В честь двух дочерей. Пиппа перевела взгляд с разгоряченного лица матери на самую младшую сестру Марбери, стоявшую на другом конце зала в окружении гостей, спешивших ее поздравить и пожелать счастья. Одна рука в кольцах покоилась на рукаве высокого красивого жениха. Оливия была самой красивой и жизнерадостной из всего квинтета и явно ожидала, что жизнь ей улыбнется. Была ли она законченной и самоуверенной эгоцентристкой? Разумеется. Но трудно строго судить ее, поскольку Оливия никогда еще не встречала человека, которого не могла бы завоевать. Включая того, который скоро станет одним из самых могущественных людей в Англии. Поскольку если и было два качества, требующихся от жены политика, – дерзкая улыбка и желание победить, – Оливия обладала ими в огромной степени. В самом деле, весь Лондон гудел, обмениваясь новостями о предстоящей свадьбе этой пары. Пиппа сочла, что ее отсутствия никто не заметит. – Так и думала, что найду тебя здесь. Пиппа отпустила гардину, повернулась к старшей сестре, новоиспеченной маркизе Борн. – Разве ты не должна быть на балу? Пенелопа наклонилась, чтобы погладить Тротулу, и улыбнулась, когда собака стала тереться о ее руку. – Я могла бы спросить у тебя то же самое. В конце концов, поскольку я теперь замужем, матушка больше заинтересована в тебе, чем во мне. – Мама не знает, что упустила, – усмехнулась Пиппа. – Это ты замужем за легендарным негодяем. – Совершенно верно, – расплылась в улыбке Пенелопа. – Вижу, ты так горда собой, – засмеялась Пиппа и снова повернулась лицом к залу, рассматривая толпу: – Где Борн? Я его не вижу. – Что-то задерживает его в клубе. «Клуб». Она вдруг вспомнила о том, что произошло два дня назад. О мистере Кроссе. О мистере Кроссе, который был бы так же не на месте в этом зале, как и Пиппа. О мистере Кроссе, с которым держала пари. Которому проиграла. Она откашлялась, но Пенелопа не так ее поняла. – Он поклялся, что появится здесь, – защищала она мужа. – Опоздает, но появится. – Что происходит в клубе в этот час? – не удержалась Пиппа. – Я… не знаю. – Лгунья, – хмыкнула Пиппа. – Если бы твои колебания не обличили тебя, по твоему красному лицу все стало бы ясно. Пенелопа покаянно потупилась: – Леди не должны знать о подобных вещах. – Глупости. Те леди, которые замужем за владельцем казино, определенно могут знать подобные вещи. – Наша мать не согласилась бы с тобой, – покачала головой Пенелопа. – Наша мать – не мой барометр, определяющий, как должны и не должны вести себя женщины. Она каждые полчаса прибегает к своим нюхательным солям. Пиппа откинула гардину, чтобы Пенелопа увидела маркизу, погруженную в разговор с леди Бофетерингстон, одной из самых заядлых сплетниц общества. Леди Нидем словно почувствовала ее взгляд и возбужденно взвизгнула, так что даже сестры услышали. Пиппа понимающе глянула на Пенелопу: – А теперь расскажи, что происходит в клубе. – Игра. – Это я знаю. Что еще. Пенелопа понизила голос: – Там есть женщины. Пиппа вскинула брови: – Проститутки? Наверное, так полагается. В конце концов, из всех прочитанных ею книг, научных и нет, она сделала вывод, что мужчины наслаждаются обществом женщин и крайне редко – своих жен. – Пиппа! – возмутилась Пенни. – Что? – Ты не должна даже знать подобных слов. – Но почему? Ради всего святого, это слово есть в Библии. – Ничего подобного. Пиппа немного подумала, прежде чем снова прислониться к колонне. – Думаю, что есть. А если нет, то должно было быть. Эта профессия не нова. Она помедлила. Проститутки должны обладать обширными знаниями в той области, которая ее интересует. И могут ответить на ее вопросы. «Вы спрашивали сестер?» Эхо слов мистера Кросса заставило Пиппу обратиться к старшей сестре. Что, если она действительно спросит Пенни? – Можно задать тебе вопрос? – Сомневаюсь, что смогу тебя остановить. – Меня волнуют некоторые… вопросы, связанные с браком. Пенелопа явно насторожилась: – Вопросы? Пиппа неопределенно взмахнула рукой: – Некоторые… личные… затруднения. Пенелопу бросило в краску: – Вот как. – Оливия рассказала мне о языках. Старшая сестра удивленно уставилась на нее: – А что она знает о языках? – Больше, чем кто-то из нас представляет, но я не могла спросить ее о подробностях. Я не вынесу, если придется брать уроки у младшей сестры. Ты же… Последовала пауза, в течение которой Пенелопа медленно осознавала сказанное, и глаза ее расширялись все больше: – Надеюсь, ты не ожидаешь, что я тебя всему научу? – Только несколько критических моментов, – настойчиво уговаривала Пиппа. – Например? – Ну, вопрос с языками. Пенелопа зажала уши руками: – Прекрати! Я не хочу думать о Тотнеме и Оливии, занимающихся… Она поспешно осеклась. Пиппе хотелось хорошенько ее встряхнуть: – Чем именно? – Да чем угодно! – Ну, разве ты не видишь? Как я могу быть готовой к тому, чего не понимаю? Быков в Колдхарборе недостаточно! – Быков? – хихикнула Пенелопа. Пиппа покраснела до корней волос: – Я видела. – Думаешь, это нечто подобное? – Ну… я не думала, если бы кто-то сказал мне… то есть… мужские… их… – Она ткнула пальцем куда-то вниз: – Они так же велики? Пенелопа прихлопнула рот рукой, чтобы сдержать смех, и Пиппа поняла, что начинает раздражаться. – Я счастлива, что сумела тебя рассмешить. Пенни покачала головой: – Я… Она снова хихикнула, и Пиппа уничтожила ее взглядом. – Прости. Просто… нет. Нет, у них мало общего с быками из Колдхарбора. Последовала пауза. – И слава богу за это. – Это… очень страшно? И тут взгляд Пенни стал мечтательным. – Вовсе нет, – прошептала она, словно тая на глазах. И хотя честный ответ немного утешил, Пиппа тем не менее едва сдержала порыв закатить глаза. – Я все равно не совсем поняла. – Ты любопытна, Пиппа, – улыбнулась Пенни. – Я понимаю. Но все станет ясно. Пиппе не понравилось обещание ясности в будущем. Она хотела знать все сейчас. Будь проклят мистер Кросс и его идиотское пари! И будь проклята она за то, что приняла его. Пенелопа продолжала говорить мягким сладеньким голоском: – И если повезет, ты будешь очень наслаждаться… надеюсь. Она покачала головой, словно пробуждаясь от сна, и снова рассмеялась: – И прекрати думать о быках. – Но как мне узнать? – пробурчала Пиппа. – У тебя целая библиотека трудов по анатомии, – прошептала Пенни. – Но размер иллюстраций в них меня не удовлетворяет, – прошептала Пиппа в ответ. Пенни хотела что-то добавить, но передумала и сменила тактику: – Беседы с тобой всегда принимают самые странные обороты. Опасные. Лучше спустимся вниз. Сестры совершенно бесполезны. Пиппе лучше поговорить с проституткой. «Проститутки…» Она поправила очки: – Так как насчет леди в казино, Пенни? Они проститутки? Пенни вздохнула и глянула в потолок: – Не совсем так. – А как? – Скажем, они приходят с джентльменами, но уж точно не леди. Интересно… А мистер Кросс имеет с ними дело? Они лежат с ним на этом странном узком тюфяке в заваленном всякими редкостями офисе? При этой мысли что-то тяжело всколыхнулось в груди. Не то тошнота, не то одышка. Нечто не слишком приятное. Прежде чем она смогла определить свое ощущение, Пенелопа продолжила: – В любом случае, что бы ни происходило в клубе в тот вечер, Борн не связывался с проститутками. Пиппа не могла представить, чтобы зять был способен общаться с проститутками. И вообще способен на что-то еще, кроме того, чтобы день и ночь трястись над женой. Отношения у них были весьма любопытными. Один из тех браков, основанных на чем-то большем, чем крепкий союз. Собственно говоря, большинство людей здравомыслящих согласились бы, что в браке Пенелопы и Борна нет ничего напоминающего крепкий союз. И поэтому их можно было назвать… Настоящей редкостью. Некоторые могли называть это любовью, вне всякого сомнения. И, возможно, так оно и было. Но Пиппа никогда не придавала значения этому слову. В обществе заключалось так мало браков по любви, что Пенелопа и Борн казались некими мифологическими фигурами. Минотаврами. Единорогами. Или Пегасами. Пегасами? Нет, конечно, потому что Пегас был только один, но кто их знает, с этими браками по любви? – Пиппа? – с легкой тревогой спросила Пенни. Пиппа с усилием вернулась к реальности. Что они обсуждали? Борна. – Не понимаю, почему он обязательно должен прийти? – заметила она. – Никто не ожидает, что Борн будет жить по стандартам общества. – Я жду его, – просто сказала Пенелопа, словно одно это и имело значение. И, очевидно, так и было. – В самом деле, Пенни. Оставь беднягу в покое. – Беднягу! – фыркнула Пенни. – Борн получает все, что хочет и когда хочет. – Так он и платит за это. Всегда, – парировала Пиппа. – Должно быть, любит тебя без памяти, если согласился прийти. Если бы я могла сбежать, непременно сбежала бы. – Хотя стараешься изо всех сил. Но тебе никак нельзя сбежать сегодня. Пенни, конечно, права. Внизу собралась половина Лондона. И по крайней мере один человек ожидает ее появления. «Будущий муж». Было совсем нетрудно отыскать его в толпе. Даже одетый в тот же красивый черный фрак и брюки, которые предпочитали аристократы, граф Каслтон выделялся. Казался менее элегантным, чем остальные. Он стоял у стены, близко наклонившись к матери, что-то шептавшей ему на ухо. Пиппа никогда не замечала раньше, но граф производил не слишком приятное впечатление. – Ты все еще можешь отказаться, – тихо сказала Пенелопа. – Никто тебя не осудит. – От бала? – От свадьбы. Пиппа не ответила. Она могла. Могла наговорить много всего, от веселого до язвительного, и Пенни никогда не обиделась бы. Мало того, вполне возможно, была бы очень счастлива услышать, что у Пиппы есть какое-то мнение о нареченном. Но Пиппа дала слово графу и не изменит ему. Граф этого не заслуживает. Он славный человек с добрым сердцем. А это больше, чем можно сказать о многих светских людях. «Нечестность по умолчанию остается нечестностью». Слова пронеслись в голове, напоминая о том, что произошло два дня назад. О мужчине, который сомневался в ее приверженности истине. «Мир полон лжецов. Лжецов и обманщиков». Это неправда, конечно. Пиппа не лгунья. Пиппа никого не обманывает. Тротула вздохнула и уткнулась носом в бедро хозяйки. Пиппа лениво потрепала уши спаниеля. – Я дала слово. Обещала. – Знаю, Пиппа. Но иногда обещания… Пенни осеклась. Пиппа пристально смотрела на Каслтона. – Терпеть не могу балы. – Знаю. – И бальные залы. – Да. – Он добр, Пенни. И просил моей руки. Взгляд Пенелопы смягчился: – Но ты имеешь право рассчитывать на большее. Вовсе нет. Или… Пиппа заерзала, изнемогая от давления туго зашнурованного корсета: – И бальные платья. Пенелопа позволила ей сменить тему: – У тебя прекрасное платье. Платье Пиппы, выбранное находившейся в почти фанатичном возбуждении леди Нидем, было сшито из прекрасного бледно-зеленого газа на чехле из белого атласа. Низкий вырез, открытые плечи, облегающий лиф и широкие, шуршавшие при каждом шаге юбки. На любой другой девушке оно выглядело бы прелестно. Но на ней… В нем Пиппа казалась еще более худой, высокой и нескладной. – В нем я похожа на Ardea sinerea. Пенелопа недоуменно моргнула. – На цаплю. – Вздор. Ты прекрасна. Пиппа провела ладонью по дорогой ткани: – В таком случае мне лучше остаться здесь и сохранить иллюзию. – Оттягиваешь неизбежное, – хмыкнула Пенни. И это была чистая правда. И поскольку это была правда, Пиппа позволила сестре повести ее к заднему входу бальной комнаты, где они выпустили Тротулу на газон, а сами незамеченными пробрались в толпу поздравляющих, словно все это время оставались на месте. Через несколько секунд их нашла будущая свекровь Пиппы. – Филиппа, дорогая! – воскликнула она, яростно обмахиваясь веером из павлиньих перьев. – Ваша матушка сказала, что это будет всего лишь небольшое собрание. А это настоящий праздник! Праздник в честь моего Роберта и его будущей жены! – И не забудьте Джеймса леди Тотнем и его будущую жену, – улыбнулась Пиппа. На какой-то момент показалось, что графиня Каслтон ее не поняла. Пиппа терпеливо выжидала. Наконец до будущей свекрови дошло. – Ну, конечно! – громко и визгливо рассмеялась она. – Ваша сестра прелестна! И вы тоже! Верно, Роберт? Она кокетливо хлопнула графа веером по руке: – Правда, она прелестна? – Разумеется, – поспешил согласиться он. – Э… леди Филиппа, вы прелестны. Вы… Прелестны! – Спасибо, – улыбнулась Филиппа. На них тут же налетела матушка, маркиза Нидем и Долби, спеша насладиться самой волнующей для матери наградой. – Леди Каслтон! Разве они не самая красивая в зале пара? – Самая! – согласилась леди Каслтон, делая сыну знак встать поближе к Пиппе. – Вы просто обязаны танцевать. Все жаждут увидеть ваш танец. Пиппа была совершенно уверена, что в зале нашлось бы только двое зрителей, кого интересовал их танец. Мало того, всякий, кто когда-нибудь видел танцующую Пиппу, знал, что от нее не стоит ожидать многого, в смысле грации или сноровки. Судя по опыту, Пиппа могла то же самое сказать о женихе. Но к несчастью, эти двое были матерями. Уклониться невозможно. Кроме того, танец ограничит количество восклицаний и поздравлений, которые придется выслушивать. Пиппа улыбнулась жениху: – Похоже, мы просто обязаны танцевать, милорд. – Верно! Верно! – обрадовался Каслтон, щелкнув каблуками и слегка поклонившись. – Окажите мне огромную честь потанцевать со мной, миледи. Пиппа с трудом сдержала смех, так поразила ее формальность обращения. Но приняла протянутую руку и позволила увести себя к танцующим. И это было несчастьем. Они то и дело спотыкались, представляя собой поразительное зрелище. Когда оказывались вместе, непременно наступали друг другу на туфли и к концу танца уже хромали. В какой-то момент граф так крепко прижал Пиппу к себе, что потерял равновесие. А когда они разъединились, то запутались в собственных ногах. Каслтон попеременно либо считал такт, либо вел беседу, оглушительно вопя на весь зал. Пары делали все, чтобы не глазеть, но Пиппа должна была признать, что это оказалось почти невозможным, особенно когда Каслтон объявил с расстояния десяти футов, находясь на другом конце линии танцующих: – О, я совсем забыл! У меня новая сука! Он, разумеется, говорил о своих собаках, тема, которая интересовала их обоих, но Пиппа посчитала, что Луиза Холбрук была весьма шокирована, когда Каслтон швырнул это заявление прямо через ее идеально причесанную головку. Пиппа ничего не могла с собой поделать и сдавленно хихикнула, чем вызвала странный взгляд партнера. Она подняла руку, чтобы закрыть дергающиеся губы, когда Каслтон добавил: – Она красотка! Пятнистая масть! Коричневая с желтым! Желтый цвет… как ваши волосы. Глаза присутствующих расширились при сравнении светлых волос Пиппы с золотистой шерстью последнего приобретения Каслтона. Именно тогда хихиканье превратилось в смех. Такой странной и громкой беседы за танцами еще не бывало. Пиппа смеялась все последние па кадрили. Ее плечи тряслись, когда она делала полагающийся дамам реверанс. Если и есть вещь, по которой она не будет тосковать после свадьбы, так это танцы. Пиппа поднялась, и Каслтон немедленно оказался рядом и проводил ее на дальний конец комнаты, где несколько секунд оба неловко молчали. Она наблюдала, как грациозно двигаются другие гости, остро ощущая присутствие Каслтона. Роберта. Сколько раз она слышала, как Пенелопа обращалась к мужу: «Майкл…» – тоном полнейшей преданности? Пиппа присмотрелась к Каслтону. Она не представляла, как назовет его Робертом. – Не хотите лимонада? – прервал молчание Каслтон. Пиппа покачала головой и вновь устремила взгляд на гостей: – Нет, спасибо. – Мне следовало подождать с разговором о собаке, пока не закончится танец, – пробормотал он, снова привлекая ее внимание. Щеки Каслтона вспыхнули. Пиппе не понравилась мысль о том, что жених может быть сконфужен. Он такого не заслуживал. – Нет, – запротестовала она, благодарная за возвращение к теме: было так легко говорить о собаках. – Судя по всему, она прелестна. Как вы ее назвали? Граф искренне, жизнерадостно улыбнулся. Он часто это делал – еще одно хорошее качество. – Я подумал, что, возможно, у вас есть идея. Слова застали ее врасплох. Ей никогда не приходило в голову спрашивать мнения Каслтона по таким вопросам. Она просто давала кличку собаке и объявляла ее частью семьи. Должно быть, ее лицо отразило удивление, потому что он добавил: – Мы же поженимся. Это будет наша борзая. «Наша борзая». Собака и была чем-то вроде рубинового кольца. Живой, дышащий, наполненный хромом кристалл. И неожиданно все показалось очень серьезным. Они должны пожениться. У них будет собака. И Пиппе придется дать ей кличку. Гончая значила гораздо больше балов по случаю помолвки, приданого и свадебных планов. Все это казалось абсолютно неважным, когда речь шла о собаке. Гончая делала будущее реальным. Гончая означала дом, смену времен года, и визиты соседей, и воскресные службы, и праздники в честь окончания жатвы. Гончая означала семью. Детей. Его детей. Пиппа заглянула в добрые смеющиеся глаза жениха. Он ждал, что она скажет. – Я… – Она осеклась, не находя слов. – У меня нет хороших идей. – Но она не увидит разницы, – хмыкнул Каслтон. – Я прошу вас подумать над этим. Он наклонился к ней. Длинный белокурый локон упал на лоб. – Сначала вам нужно с ней познакомиться. Возможно, это поможет. – Возможно, – вымученно улыбнулась Пиппа. Возможно, собака вызовет в ней хоть какое-то желание выйти за него. Она любила собак. Это у них было общим. Мысль напомнила о разговоре с мистером Кроссом, в продолжение которого она привела это как пример совместимости с графом. Тогда он фыркнул, но Пиппа это проигнорировала. Это все, что они сказали о графе… до того как мистер Кросс отказал ей в просьбе и отослал домой с замечанием, которое теперь неотступно вертелось в голове, пока она неловко топталась рядом с будущим мужем. «Предлагаю вам спросить другого. Возможно, вашего жениха». Возможно, стоило справиться у жениха. Он, разумеется, знает больше о… тонкостях брака. И неважно, что он ни разу не намекнул ей, что ему интересны эти тонкости. Джентльмены знают о них. Гораздо больше, чем леди. И неважно, что эта ужасная истина свидетельствует о таком же ужасающем неравенстве. Пиппа уставилась на графа, который не смотрел на нее. Мало того, смотрел куда угодно, только не на нее. Она решала, каким будет ее следующий шаг. Каслтон стоял близко. Достаточно близко, чтобы коснуться. Возможно, ей следует коснуться его. Он повернулся к ней с изумлением в теплых карих глазах, очевидно заметив, как пристально она на него смотрит. И улыбался. Теперь или никогда. Пиппа протянула руку и коснулась его, позволив затянутым в шелк пальцам скользнуть по его затянутой в лайку руке. Его улыбка не дрогнула. Мало того, он поднял другую руку и погладил ее ладонь. Дважды. Словно собачью голову. В ласке не было ничего плотского. Никакого напоминания о брачных обетах. Очевидно, Каслтон не мучился мыслью о том, как бы не вести себя в браке подобно грубому животному. Пиппа отняла руку. – Все в порядке? – спросил он, вновь принимаясь разглядывать зал. Не нужно быть опытной женщиной, чтобы понять: ее прикосновение не произвело на него никакого воздействия. Что, как она полагала, было справедливо, поскольку прикосновения графа тоже никак на нее не действовали. Рядом рассмеялась дама, и Пиппа повернулась на звук, веселый, звонкий и фальшивый. Сама она никогда не умела так смеяться. Ее смех был всегда чересчур громким или неуместным. – Думаю, я бы выпила лимонада, если вы еще не взяли свои слова обратно, – сказала она вслух. Каслтон немедленно выпрямился: – Я сейчас принесу. – Было бы чудесно, – улыбнулась Пиппа. – Сейчас вернусь. – Превосходно. Он отошел, проталкиваясь сквозь толпу с энтузиазмом, который можно было бы отнести за счет чего-то более волнующего, чем лимонад. Пиппа собиралась подождать. Но ведь это так скучно, и к тому же народу столько, что Каслтон вернется не менее чем через четверть часа. Ждать одной на людях как-то странно. Поэтому она ускользнула в более темную тихую часть зала, где могла спокойно стоять и рассматривать толпу.

Конец ознакомительного фрагмента.