— Серый народ? Он исчезнет вместе с Хейке.

— У меня не было времени смотреть на девушек.

— Девушек? Тебе 28 лет. Тебе скорее надо называть их женщинами.

— Да, бабушка, обещаю держать глаза открытыми. Я понимаю, что это серьезно.

— Да. Наши житейские дела опять плохи. У Кристера дочь Малин, которой теперь 6 лет. Так что здесь мы, по меньшей мере, застрахованы. Но ты не имеешь детей. А третьей из вас в этом поколении, Саге, всего 12 лет. Будут ли у нее дети, никто не будет знать много лет. Итак, Вильяр, торопись.

— Сделаю все, что смогу, — улыбнулся он. — Следующее желание?

— Да, — вздохнула Винга. — Не мог бы ты быть для Белинды чем-то вроде «хорошего человека»? Например, опекуном. Она так одинока, бедная девочка. Не мог бы ты ввести ее в жизнь? Ей нелегко.

— Я знаю, я думал об этом. Ты знаешь, если уж взял на себя ответственность за другого человека, то нельзя отпустить его неосторожно, как бросают на пол какой-то предмет. Я сделаю все, что смогу, чтобы устроить Белинду. Что-то еще?

— Нет, вообще-то нет. Я знаю, что ты поддержишь Хейке, если он останется один, так что об этом мне не нужно тебя просить. А твои родители так счастливы вместе, что о них я не беспокоюсь.

— Я тоже нет. Они и с Линде-аллее справляются прекрасно. Хуже дела с Гростенсхольмом.

— Да. Несмотря на постоянный ремонт и перестройки, Гростенсхольм остается старой развалиной.

— Да, однако это — уютная развалина! Несмотря на серых!

Той ночью в лесах выли волки. Когда забрезжил рассвет, Винга умерла.

А когда Хейке, окаменевший от горя, встретил ясный осенний день, то его ждало новое потрясение. Внизу, на лестнице дома, стояла Тула. Дикая, отчаянная Тула с волчьими глазами. Хейке стоило только взглянуть на нее, и он знал, что теперь, после смерти Томаса, для нее рухнули все преграды. Никогда он не чувствовал с ней такую родственную связь, как теперь! Никогда они не понимали друг друга лучше!

— Входи, — кратко сказал он. — Винга умерла.

— Я знаю, — ответила она. — Я услышала вой волков. Тогда я поняла, что у тебя большое горе.

— Да. Входи!

Тула окинула дом взглядом снизу вверх.

— Пока нет. Сначала я провожу Вингу до могилы. Как ты думаешь, могу я остановиться в Линде-аллее? Хейке понял ее загадочную речь.

— Конечно! Как поживает Кристер и его небольшое семейство?

— Отлично. Какое-то время им будет меня не хватать, а затем жизнь потечет для них, как обычно. Они прекрасные люди, все трое.

Хейке кивнул.

— Я провожу тебя до Линде-аллее. Все равно я должен сообщить им печальную весть. Они медленно шли по старой тропинке между хуторами, вели за собой коня Тулы.

— Прошло много лет, с тех пор как ты была здесь, — сказал Хейке.

— Да.

— Но ты не постарела.

— Увы, — улыбнулась она. — Но ты прав. Я осталась все той же, меченой.

— Тебя ждали.

— Откуда ты это знаешь?

— Ночью в Гростенсхольме было так неспокойно. Я думал, это из-за Винги. Но теперь я знаю — они чувствовали, что ты приедешь.

— Да. Пожалуй это так. Как я поняла, ты этой ночью не много спал?

— Да. Всю ночь я держал в объятиях Вингу. Мы разговаривали. Спокойно и приятно. Потом я потерял с ней контакт. Она начала говорить о своих родителях. Она была снова в Элистранде, маленьким ребенком. Говорила о маме Элизабет и папе Вемунде и о прекрасной жизни в Элистранде. На какое-то время она вновь вернулась ко мне. Я рассказал ей, как сильно я ее любил. Затем ее не стало. Тогда уже рассвело.

— У меня с Томасом было так же чудесно. За исключением того, что я приняла это не так спокойно, как ты. Я кричала и возмущалась судьбой все его последние дни. Теперь мы остались одни, Хейке.

— Да. Так это бывает с нами, мечеными. Мы живем дольше.

— Будто мы не достаточно настрадались от нашего злого наследия, не испив и эту скорбь.

— Скорбь. И ненависть.

— Ненависть к Тенгелю Злому?

— Да. Ты знаешь, Тула, моя ненависть так велика, что я не могу ее выносить. Когда моя любимая будет предана земле, я знаю, что сделаю.

Она взглянула на него, но ничего не сказала. Не спросила. Возможно, она знала.

Третий раз за короткий отрезок времени они стояли на Гростенсхольмском кладбище. Сначала Марта. Последнее погребение было самым тяжелым. Когда погребение закончилось и они медленно шли к Линде-аллее, где должны были состояться поминки, то увидели фигуру, полускрытую кустами на боковой дороге, ведущей к Элистранду. Тула, которая шла последней вместе с Вильяром и Белиндой, быстро сказала: