Шрифт:
Вилла Крейслера на Бисмаркаллее в Далеме под Берлинолл. Их близким соседом в этом районе богатых вилл был будущий министр иностранных дел Рейха Иоахим Риббентроп. Здесь частыми гостями Крейслеров были дипломаты, выдающиеся артисты, учёные.
Первый американский посол в нацистской Германии Томас Додд записал в своём Дневнике 9-го июля 1934 года: «…Гости разошлись в половине седьмого, а через час мы поехали на обед в Далем, в роскошный особняк Фрица Крейслера. Крейслеру запрещено выступать – дирижировать, давать сольные концерты в Германии, потому что он еврей. Среди гостей были немцы и американцы, но все держались замкнуто; откровенно высказывались только о Соединённых Штатах и об искусстве, причём я заметил, что искусство в Европе гибнет.
В самом деле, странно, что в Германии, после Гёте не было яркого нового литературного дарования; в Англии после мировой войны не появилось великих писателей; в Соединённых Штатах нет ни одного историка после Генри Адамса, и ни одного великого писателя после Марка Твена; да и во всём мире немного великих художников подлинно творческого сьслада. Крейслер, который в это время гордо показывал мне портрет Муссолини с его автографом, сказал: «Всё это потому, что во всех странах сейчас демократические правительства, кроме Германии и Италии, где под властью диктатуры ещё не успели сформироваться большие таланты».
Это ложь (довольно сильное и необычное выражение для либерального профессора истории тех лет, даже для дневниковой записи – А.Ш.), потому что все великие писатели и историки сформировались вопреки диктатуре и насильственной опеке, а отнюдь не благодаря им».
Пока Австрия оставалась свободной республикой, а Крейслер, будучи её гражданином, пользовался ещё всеми правами артиста даже в Германии (как «иностранный артист» в первые годы нацизма – здесь посол Додд не совсем точен), он мог жить в Берлине и наслаждаться своим имением в Далеме и пока свободно разъезжать по Европе. Но он сам прекрасно понимал, что со дня аншлюса Австрии он потеряет и своё австрийское гражданство, и свою независимость от Рейха и его властей. Странно, что уроки 1917 года так быстро забылись как самим Крейслером, так и его женой, которая мечтала о получении её мужем в Германии звания «почётного арийца». А пока что, в начале бурных 1930-х по свидетельству книги Эмми Бьянколли, над виллой Крейслеров в Далеме развевался нацистский флаг…
Так и не помогло самое нейтральное и даже лояльное отношение к нацистским властям, и даже выступление в фонд безработных немецких музыкантов в 1936 году в Шпортпаласе (совместно с Рахманиновым). Вскоре пришлось воспользоваться дарованным Э. Эррио французским паспортом и уехать в Париж, а оттуда в 1938 году – в США. Улаживать дела, в том числе и финансовые, помог почитатель великого артиста Эрнст Ханфштенгль – младший сын владельца издательского дома Ханфштенглей в Мюнхене. Эрнст Ханфштенгль был пианистом и композитором-любителем – довольно одарённым, но никогда профессионально не работавшим в качестве музыканта. Он, если можно так выразиться, был «придворным пианистом» у Гитлера, и его довольно близким приятелем – именно в его доме Гитлер прятался в первые часы после неудачного путча в ноябре 1923 года. Ханфштенгль помог Крейслерам улаживать все дела после их отъезда в Париж. В 1945-м году их виллу в Далеме разбомбила союзная авиация. Всё же главное – коллекции скрипок, смычков, редких рукописей и другие ценности – всё удалось вывезти из Берлина ещё до войны. Помог ли ли Эрнст Ханфштенгль в действительности? По его словам в книге мемуаров – он очень помог, но иных подтверждений этой помощи кроме его свидетельства нет.
В 1931 году ещё в Берлине состоялась примечательная встреча Крейслера с А.В. Луначарским. Дело в том, что в начале 1930-х в Москве, в кабинете Калинина состоялся разговор между представителем «Агро-Джойнт» Джозефом Розеном и Калининым. Розен пожаловался советскому вождю на невозможность слышать на эстрадах концертных залов артистов мирового класса и мировой известности. Калинин поинтересовался, кого бы в первую очередь его собеседник мог рекомендовать пригласить в СССР на гастроли? Розен незамедлительно ответил, что это скрипач Фриц Крейслер. «А он приедет, если мы его пригласим? – спросил Калинин. «Да, – если вы будете платить в твёрдой валюте». «Мы можем ему заплатить 10000 долларов за четыре концерта – два в Москве, один в Ленинграде и один в Киеве», – был ответ. Розен обещал передать это устное приглашение Крейслеру при первой возможности. По приезде в Берлин, он связался с агентством «Вольф и Закс», и они помогли организовать встречу с Крейслером. Однако ещё до этой встречи Крейслер встречался с Луначарским, после чего принял для себя твёрдое решение – в СССР он не поедет, несмотря ни на какие предложения! Вот примерное описание той примечательной встречи в книге Луиса Лохнера.
«Крейслер в течение нескольких часов рассказывал мне (Розену) о ряде путешествий в Россию, о встречах с Бородиным, Лядовым, Кюи, Зилоти, и особенно с Рахманиновым и Кусевицким». «Меня поразило удивительная осведомлённость Крейслера о текущем состоянии дел в Советской России, – продолжал Розен, – о различных политических течениях мысли в русской эмиграции в Берлине, о движении “евразийцев” и многое другое», – вспоминал Розен в своём разговоре с Луисом Лохнером. Крейслер отметил, что в России имеют слабое представление о Моцарте, так как «его стиль не соответствует русскому менталитету и эмоциям». Теоретик «евразийства» Пётр Сувчинский, публиковавшийся в германских еженедельниках, был музыкальным критиком, о чём Крейслер был также осведомлён. «Действительной причиной моего отказа приехать на гастроли в Россию, – говорил Лохнеру Крейслер, – является мой разговор во время приёма в Посольстве в Берлине с Комиссаром просвещения Анатолием Луначарским. Он просил меня – в случае моего приезда не привозить струн для своих коллег».
«Почему?», – спросил Крейслер.
«Потому, что другие коллеги, кому не достанутся струны, будут им завидовать!» – ответил комиссар.
«Но ваша жена носит дорогие ювелирные украшения, дорогие платья, меха, неужели другие русские вам не завидуют?»
«Ну, это нечто совершенно другое… – парировал народный комиссар. – Когда мы заграницей, мы должны представлять достоинство Советского Государства».
Луначарский говорил Крейслеру, что люди искусства находятся в Советской России в привилегированном положении: «Они берут “Страдивари” и другие драгоценные инструменты из музеев (предварительно конфискованные у населения больших городов А. Ш.)». «Кроме того, они получают три (куриных) яйца в день, в отличие от большинства населения, получающего в рационе одно яйцо в неделю», – продолжал «шутник» Луначарский. «Но мы выговариваем себе одно важное условие, – продолжал нарком: – они должны соответствовать нашей догме, нашей идеологии. Мы должны вас просить, в случае, если вы приедете к нам – не играть Мендельсона или Чайковского, потому, что они вне рамок наших интересов».
Какое трогательное сходство с идеями правительства Германии, пришедшего к власти через два года после этого разговора! И это произносил один из самых либеральных и культурных людей в правительстве Ленина, да и вообще среди первых советских министров!
«Но как вы можете знать музыку, – настаивал я, – рассказывал Крейслер – если к примеру, вы не разрешаете играть произведения Баха?»
«Перед началом католицизма, или шире – христианской эры, не существовало ничего. То же самое происходит с коммунизмом, который, как и религия, начался с захвата нами власти, и мы должны настаивать, чтобы искусство также представляло нашу идеологию. Всё хорошо, пока студент играет свои гаммы и этюды для практики, но когда он выбирает пьесы для исполнения соло, это должно соответствовать нашей идеологии», – заключил нарком.