(Дневник путешествия по Оке)

гостя призраком в середине дерева костями спущенных стягов бремя вещей окутав и спрятав копий поток пьёт аватару утра на йоту лимба и ямба выев солона берега вату забыв сок закона и рексов урок в мягком затонул вокализме river

Мета-Ока —

как была течением бытия себя-в-себе сетью сотами пространствуя есть

Речная артерия смысла. Ты движешься рекой собственного тела, увлекаемый образом внутреннего путешествия.

Ты не знаешь берега сознания, и лишь отмели реки означают течение пространства по самому себе, просто в себе.

Мета-Ока начинает возвышаться террасами умолчаний, фрагментов осыпающегося обыденного зрения.

Нижний Новгород ушёл плотной массой «назад», растворился в надвигающейся на тебя, «разматывающейся» ленте Оки.

Ровное гудение корабельного двигателя движется уверенным речным звуком, а ты сам вибрируешь всем своим «речным» телом, удлиняешься мерным рокотом распластанного, плоского пути.

Поручни и перила, спасательный круг с именной надписью корабля – всё глядит в пока ещё неведомую даль. Тут нет человека, но есть общее желание безудержного, «автоматического» путешествия. Без дела, упорно напряжён прожектор, берег для него загадочен. Капитанская рубка тоже кажется безлюдной, однако истоки воли к прохождению и слиянию с рекой здесь. Подвешенные по бортам, накрытые тканью шлюпки кажутся хищными рыбами или речными акулами, выловленными наудачу и сопровождающими теперь насильно, паря в воздухе, судно. Торчащие на верхней палубе трубы и патрубки отливают на слабеньком полускрытом маревом солнце однообразной спокойной белизной. Кто-то из туристов сидит в шезлонге на корме, но его контуры как бы сглатываются всей технической уверенностью незаметно движущихся очертаний корабля. Вообще, корабль «ест» речное пространство исподволь, «исподтишка», въедаясь в него всей мерной расторопностью неспешного дрожания корпуса.

Архитектура верхней палубы с многочисленными лесенками, натянутыми почти нарочито металлическими тросами и цепями, разновысотными помостами и мостками мнится порой самодостаточной, обращённой без всяких промежуточных препятствий прямо к небу. Несколько чужеродным предметом видится белая душевая кабинка по левому борту, но она всё же – изящное излишество, утверждающее и подтверждающее сакральное са-мостояние, самодвижение корабля. Он путешествует по речной горизонтали и по полуводной-полунебесной вертикали одновременно, сопространственно.

В воронке утягивающей тебя на дно ландшафта силы, данной реке медленной, медлительной, тягучей.

Освоение корабля несётся стремглав – все углы, детали, технические мини-геометрии созданий и первозданностей вбираются в тебя неуклюжими, но тёплыми телесными поверхностями.

Обилие окрашенных белым поверхностей. Киль шлюпки – белый, балки, на которых она подвешена, также – белые. Туго скрученные металлические тросы лишь подчёркивают стремление к слиянию равнодушного однообразного цвета с иррадирую-щей серой неразличимостью речной глади.

Вяло плещущий, всё больше опадающий флаг на корме провожает одинокую, постепенно исчезающую кильватерную струю. Оба речных берега, как бы сужаясь сзади, образуют круглящийся горизонт. Этому способствуют частые меандры, запутывая и без того сложную картину уходящего сферического пространства. Ландшафт, да и всё здешнее водоземье «закутаны» в грезящуюся дымку постоянно воспроизводимой отдаленности.

Стоя на верхней палубе, можно накренить взгляд, как бы скользя вниз, среди паутины поручней и мелких патрубков. Ближайший берег чутко отзывается, также накреняясь вслед, хотя и немного меньше – река из равнинной вдруг становится горной, но течение её по-прежнему меланхолично, лениво.

Решётчатый зев одной из труб, высовывающейся из недр корабля на верхнюю палубу. Вокруг гуляющие, фланирующие речные вуайеры, не замечающие внутрикорабельной тайной жизни.

Подвешенная шлюпка с маленьким прожектором на носу летит над рекой, не касаясь воды. Она – небольшой пленный самолётик, который – чуть что – оторвётся от отеческого судового тела и найдёт свой путь. Славный мотор на её корме, «Вихрь-30Р», держится обещанием небольшой, но шустрой речной автономии.

Повсеместные корабельные лестницы делают речное пространство многоэтажным. Воображая реку с разной высоты, одолевая ступеньки то вниз, то вверх, рискуя то и дело сверзиться, успеваешь зацепить взглядом случайный кадр мелких судовых событий или же безразмерных облачных трансформаций.

Кранные судоремонтные крабы на берегу Оки, застывшие в каком-то доисторическом рэпе – не символы ландшафта, но вертикаль сакрализующейся по-своему вполне «домашней» реки.

Ты впитываешь речную панораму целиком, без остатка, глотая и безликие жилые коробки, и зелёную шевелюру прибрежного кустарника, и замусоренные песчаные пляжики. Всё это – твоё речное достояние, пейзажная «пища», принадлежность метагео-графического «быта».

Нутром чувствуешь вдруг крымцев, текущих, аки волки, к редким окским бродам – пограничным телом реки – вздрагивающим, почти агонизирующим, пружинящим – и отбрасывающим татарву вспять.