Шрифт:
Вечером нам с маман жутко захотелось селедки.
— Картошечки отварим! — сказала маман, ежась от холода, и попросила меня: — Сходи за селедкой в магазин!
— Водки купи-и-им! — жалобно протянул папа, до этого безмолвно лежащий на диване и притворявшийся спящим.
— Нет, уж, Кукушатня чертова! Хватит с тебя водки! — заревела маман. Кукушатня или Кукушонок — домашнее прозвище папы.
Папа обиделся и ушел в комнату.
— Я за селедкой не пойду, — сказала я, поглядывая в окно, — мне лень! Да и снег там идет! Пусть Кукушонок идет!
Мама вздохнула и пошла искать Кукушонка. В комнате папы не оказалось, зато он был обнаружен на балконе, в тот момент, когда скручивал папироску с коноплей.
— Это еще что такое? Тебе сколько лет? Не стыдно перед детьми? — возмутилась маман и вырвала из рук Кукушонка папироску.
— А-а-а-а, ню вас на хрэн! — махнул рукой Кукушонок и убежал на кухню.
Мы с маман побежали следом и заявили, что за селедкой кроме него идти некому, разве что пуделю-муделю Майклуше, и если папа хочет поужинать, то двадцать гривен ему в руки и прямая дорога в магазин напротив.
— Вот Майклюша и пайдэт! — гордо сказал папа. — Майклюша, иды за селедкой!
Майклуша прибежал, помахал хвостиком, дал лапки, погавкал, понял, что его обманули и угощать вкусненьким никто не собирается, фыркнул и ушел обратно в комнату. Пришлось папе одеваться и идти за селедкой. Решив, что магазин не театр и особо наряжаться не стоит, папа надел старые дырявые рабочие брюки, замызганные клеем, накинул куртку и в тапках отправился в магазин. Душу папы согревали двадцать гривен, на которые можно было кроме селедки купить еще и бутылочку водки.
Мы с маман накрыли на стол и стали дожидаться. Папа все не появлялся. Маман начала дергаться и посматривать в окно, приговаривая:
— Ну что за мужик, а? Ну куда он делся?
— Наверное, за селедкой очередь! — решила я.
Прошло полчаса, час, а папы все не было.
Маман плюнула, пообещала задушить мужика собственными руками, оделась, взяла на всякий случай наши паспорта, и мы отправились в магазин. В магазине отца не оказалось. Продавщица посмотрела на нас удивленно и сказала, что приходил нерусский мужик, с всклокоченными волосами, в рваных штанах и тапках, купил две селедки и ушел. В водочном отделе продавщица заявила, что тоже видела папу, и вспомнила, что, когда он выходил из магазина, за ним увязались два бомжа.
— Сейчас времена такие! Неспокойные! — тяжко вздохнула продавщица. — Мало ли куда он мог подеваться.
— О-ой неспокойные-е-е! — запричитала бабка, которая покупала хлеб в соседнем отделе. — Бомжи, они такие! Они собак едять, а могуть и людей! Ага! О-о-о-ой! Что делается-я-я! Свят-свят-свят!
Маман, услышав такой прогноз, чуть не брякнулась на пол, представив, как бомжи разделывают папу на ужин.
— А потом еще на базаре продать могут, — прошамкала бабка беззубым ртом, оглядываясь по сторонам, — печенку там, почки! Во как!
— Хватит тебе людей стращать! — прикрикнула продавщица на бабку.
— Я что, я как есть, я ничего! — стала оправдываться бабуля, направляясь к выходу. — Может, и не съели еще!
Она снова запричитала и исчезла в темноте.
— К Ваське они пошли! — икнул бомж, который сидел на батарее и грелся.
— К какому Ваське? — испугалась маман.
— К корешу моему, Ваське, наверное, и ваш туда пошел, — икнул бомж еще раз.
Маман схватила бомжа за шкирку, и дружная делегация отправилась к Ваське. Васька открыл дверь, выслушал нас и заявил:
— Ща-а-аз гляну! Как мужика звать-то?
— Марат! — ответила маман.
Васька ушел в комнату, а спустя минуту явился и заявил, что в комнате есть Петька, Савелий, Ленка и Володька, а Марата нет.
Маман схватилась за сердце и разрыдалась, проклиная селедку и всех на свете.
— Пойдем в милицию! — предложила я.
— Пойдем! — всхлипнула маман.
Перед входом в отделение мы обнаружили молодого человека в телогрейке, который скармливал жирному рыжему коту головы от селедки. В душу мою закралось нехорошее подозрение.
— Муж пропал! — заявила маман, войдя в кабинет. — Примите заявление!
— Успокойтесь, гражданочка! — ответил дежурный милиционер. — Успокойтесь, они каждый день пропадают. Давно пропал?