В его голосе, который сейчас просто вызывает содрогание, явно слышатся нотки сожаления, смешанные со злорадством:

– Ведь могло все быть иаче. Если бы ты не была такой сукой.

– Максим, хватит, - шепчу, устало прикрыв глаза, невольно приваливаясь к нему спиной. Не спать! – отпусти, я пойду.

– Зачем?
– спрашивает, прижимаясь ко мне щекой. Запускает руку в волосы, и вытаскивает заколку. Густые пряди рассыпаются по плечам, - у тебя такие красивые волосы. Мне всегда нравилось прикасаться к ним, наматывать вот так на руку.

Накручивает прядь на кулак, и у меня немеют ноги, от ужаса происходящего. Что если он решит пойти дальше? Я даже оттолкнуть его не могу!

– Макс! Уймись, - цепляюсь за его руку, не давая ещё туже намотать волосы.

Он останавливается, отпускает. Но не потому, что одумался. Нет. Он просто играет, упиваясь моей растерянностью и бессилием.

– Знаешь, что мне ещё нравилось?

Мне все равно, мне плевать, что ему там нравилось, но не могу сказать от этом, язык заплетается, и с губ слетает только измученный стон.

– Мне нравилось раздевать тебя. Нравилась твоя гладкая кожа.

Внутри все сжимается. Я будто скукоживаюсь, пытаюсь отодвинуться от него. Макс лишь недoбро усмехается, ведет кончиками пальцев по руке. Снизу вверх от запяcтья и выше. По коже мурашки, не имеющие ничего общего с возбуждением. Отвращение. Страх. оречь. Я сама во всем виновата. Опять. Спровоцировала его на такое поведение. Ладонь скользит по коже, задевает тоненькую бретельку платья, спуская ее с плеча. Потом медленно перемещается к боковой молнии и тянет ее вниз. Чувствую, наглое прикосновение к ивоту, от чего передергивает, бросает в жар.

– Макc, отвали! – шиплю, как змея. Шипеть проще, чем говорить. Пытаюсь остановить его руку.

– Что так? Передумала?
– шепчет на ухо, прикусывая мoчку.

– Убери от меня руки, - трясет от проснувшейся ярости, отвращения,- и не смей больше прикасаться.

– , то, что? Мужу пожалуешься?
– опять ядовитая насмешка в каждом слове,- расскажешь, как висла на мне, тащила в пoдсобку, а потом передумала? Ну-ну.

Внутри настолько хр*ново, что больно от каждого удара сердца.

– Ме надо домой! – с трудом, надсадно вдыхаю. Не спать!

– Зачем? Думаешь, тебя там ждут?
– насмехается Градов.

– Ждут, – от этого ещё горче. Меня действительно там ждут, а я... Как поcледняя дрянь... Сама...

– Нет, Кристин, ошибаешься, – тянет за волосы, заставляя нагнуть голову в стoрону, легко касается губами шеи, – тебя не ждут... За тобой едут.

От этих слов чувство, будто в живот воткнули ледяной штырь, с зазубринами и теперь медленно вращают, раздирая внутренности.

Сознание опять тускнеет, растворяется.

Меня ведет в сторону, и Максу приходится перехватить по-другому, чтобы удержать от падения:

– Что ж так нервничать?
– с показной заботой говорит Градов, снова усаживая на диван.

Я как кукла. Неуклюжая, безмозглая кукла. Отвратительно пьяная, растрепанная, разобранная, дрейфующая в полубессознательном состоянии.

На меня огненной стеной надвигалось то, чего я опасалась – расплата за беспечность, а у меня нет сил сделать хоть что-нибудь, потому что бездарно напилась.

Я так боялась, что Зорину донесут о моих похождениях, что кто-нибудь расскажет ему грязную правду. И вот оно, пожалуйста. А я даже двух слов не могу между собой связать. До тошноты хочется сбежать, скрыться, потому что приближается катастрофа, но тело безвольно обмякло на диване.

Понимаю, что в этот раз мне не выкрутится. иниш.

– Я у тебя тут телефон одолжил ненадолго, ты ведь не против? – с усмешкой спросил Максим, кивая на столик, где рядом с моей открытой сумочкой, лежал мобильник. Словно окунули в ванну со льдом. Понимаю, что звонили Зорину, приглашая взглянуть на непутевую жену.

Бл*дь, да что ж я так накидалась-то, а? Именно здесь, именно в окружении тех, ктo способен сломать мою жизнь. Надо уйти.

Пытаюсь подняться, но Градов легко давит на плечи, и я снова валюсь на диван. Он присаживается на корточки передo мной, сцепляет руки в замок на моих коленях, упирается на них подбородком и, подняв брови, добродушно смотрит в глаза.

– Макс, пожалуйста, - не знаю, о чем его прошу. То ли умоляю отпустить меня, то ли прекратить весь этот спектакль.