Гесс — кровочмак (вампир), что живёт в магическом мире, похожем на сказку.
Рени — в техногенном, где нет места чудесам.
Он азартен и на спор решает попасть в сокровищницу рода.
Она возится с механизмами и мечтает о путешествиях и яркой жизни.
Что найдёт Гесс, когда вместо сокровищницы попадёт в другой мир?
Что почувствует, когда найдёт её — свою единственную, Истинную пару?
Берегись, Умница! Выиграешь ли ты в опасном противостоянии?
Берегись, мистер Хищник! Таких девушек ты ещё не встречал!
Глава 1. Неожиданности в день рождения
Рени
Я иду по залитому солнцем Лидли и кланяюсь знакомым.
День как день, хоть для меня он кое-что значит. На улице весна, и я улыбаюсь. Всё одинаково, ничего не изменилось, кроме одной-единственной цифры.
— Эренифация! — радостно кричит мальчишка-газетчик Тео. — Свежий номер «Лидли Таймс» для вашего батюшки! — и протягивает газету, вкусно пахнущую типографской краской.
— Моё почтение, мисс Эренифация, — вежливо кланяется, прикладывая пальцы к фуражке, полицейский Эдди Монтифер и совсем непочтительно шарит глазами по довольно скромному лифу моего платья.
— Превращу в крысу! — рычу я, но Эдди только ослепительно улыбается в ответ, подмигивая зелёным глазом.
С Эдди мы росли вместе и года два посещали начальную школу при райнелютской церкви. С ним и с близнецами Идволдсонами мы строили замки из песка, играли в прятки на развалинах старой крепости, воровали яблоки у старика Шмейсона и таскали у матушки Георгии бутерброды с паштетом и огурцами, которые она готовила в огромных количествах, чтобы раздавать нищим, переселенцам и немощным старикам.
Мы в этот контингент не вписывались, но матушка сердце имела большое и мягкое, как подушка с гусиным пухом, поэтому в хлебе насущном нам не отказывала.
С той поры утекло не так-то много времени, но мы успели вырасти. Я так и осталась папиной дочкой, что ковыряется в железяках и сутками пропадает либо в лаборатории, либо в подземном гараже; Эдди превратился в строгого блюстителя порядка, а близнецы Идволдсоны — Бенни и Денни — вымахали под два метра ростом, окончили университет и свалили в столицу, где им обломилось наследство от пятиюродного дядюшки.
Немножко обидно: Эдди не помнит, какой сегодня день. Друг называется. Но напоминать ему — глупо и не нужно. Пусть так, что уж теперь.
Эренифация — это я. Только в папину гениальную голову могла прийти мысль назвать меня в честь прабабки, которая умерла задолго до моего рождения.
— Вам, как всегда, мяса и зелени, мисс Эренифация? — меланхолично спрашивает бакалейщик Петерфайн, повязывая белоснежный хрустящий фартук вокруг своего необъятного живота, и я, вздыхая, сдерживаю слёзы: так хочется, чтобы хоть кто-то, хоть изредка называл меня тёпло и коротко — Рени. Но привычки — они как короста: пристают надолго, если не навсегда.
Улыбаясь толстяку Петерфайну, добавляю к покупкам свежий хлеб с поджаристой корочкой, бутыль молока, специи, молодой картофель и баночку густого сливового джема. Сегодня можно шикануть: как-никак мне исполнилось двадцать два года.
Я возвращаюсь привычным путём. Та же мостовая. Те же лица. Обычный день. Ничего примечательного. Кроме цифры, что прибавилась к моему возрасту. Увеличилась. Приклеилась ещё на год.
По меркам Лидли, я старая дева. Здесь девушек с младых ногтей готовят к замужеству. Учат шить, вышивать, вести хозяйство, знать толк в кулинарии и управлении домом.
Каждая уважающая себя мисс умеет выбирать занавески и постельное бельё, строить глазки и флиртовать, обмахиваться веером и падать в обмороки. Желательно, когда поблизости приятный во всех отношениях и свободный от брачных уз джентльмен.
Это умеют делать все благопристойные мисс. Все, кроме меня.
Поговаривают, в столичных университетах девушки начали учиться наравне с мужчинами. У нас, конечно, не глушь, Лидли довольно большой город, и Лидльский университет тоже в наличии, но до столичной прогрессивности здесь ой как далеко.
Грех жаловаться: отец дал мне неслыханное по своей дерзости образование. Конечно, высшую школу я не заканчивала, зато частные уроки давали мне лучшие учителя города и преподаватели университета.
А всё потому, что отец мой — профессор и изобретатель, учёный и гений. Как все гении он немножко не от мира сего. «С приветом», как говаривает наша домоправительница — дородная и неунывающая миссис Герда Фредкин. Есть у неё эта черта — говорить, что думает. Слишком прямолинейная, но зато честная до блеска, порядочная до миллиметра.
— Уволю! — рычит родитель в порыве ярости, когда миссис Фредкин переходит видимую только ему черту.
— Да пожалуйста, профессор Пайн, пожалуйста! — в сердцах ответствует Герда и возмущённо фыркает, отчего трясутся, как смородиновое желе, пылающие щёки, пухлый животик и важно оттопыренная задняя часть. — Только где вы ещё найдёте дурочку, что терпит ваши бесконечные выходки, бардак и провальные эксперименты!
Тут она, конечно, права. Папа не образец вежливости и не знаток хороших манер. И насчёт экспериментов миссис Фредкин тоже не лжёт ни единой буквой. Честь ей и хвала: не моргнув глазом, она не раз испытывала изобретённые папой приборы. Часто, как вы понимаете, это заканчивалось плачевно.