Ранее, я заметил дедушку Челси, пробирающегося через толпу. Он снял пиджак и держит его в руке. Как и Челси, он особо не выражает свои эмоции. Проходя мимо меня, он почти не обращает на меня внимания, пробурчав что-то, стал подниматься по лестнице.

Почему-то я внимательно слежу за его передвижениями вверх по лестнице. Он поднялся вверх на площадку и остановился, прежде чем открыть дверь. Несколько секунд он стоял в дверях, потом обернулся, взглянуть на меня, не поднимаюсь ли я за ним. Я тут же отвернулся. Странно, но я чувствую себя вуайеристом, подглядывающим за его передвижениями. Снова посмотрев вверх на лестницу, я его уже не вижу, вероятно, он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Сейчас я пытаюсь отыскать глазами мать Челси среди толпы. Она сидит на диване в окружении двух пожилых женщин. Ее первая реакция отвести взгляд, но затем видно она одумывается, потому что у нее на лице расплывается вежливая улыбка.

Я не улыбаюсь ей в ответ. Почему мне не нравится эта женщина?

Когда я вез Челси в квартиру ее матери, был почему-то уверен, что мне точно понравится эта женщина. Мать, готовая пожертвовать собой, сев в тюрьму, чтобы защитить свою дочь? Как можно не любить такую женщину? Но при первом же знакомстве с ней, у меня мурашки пробежали по коже. Мне хватило всего пары минут, чтобы понять, что в ней есть что-то настолько искусственное, напускное, что меня очень сильно раздражает.

Поскольку я не улыбаюсь ей в ответ, выражение ее лица застывает. Она отводит от меня взгляд, рассматривая собравшихся за пианино. Да, я определенно ей не доверяю и не нравлюсь. У меня нет пока ответов, почему.

Я прислоняюсь к стене возле лестницы. Но холодок внутри меня, что что-то здесь происходит, только усиливается. Даже кожу начинает покалывать. Я чувствую всем своим нутром, что в этом доме, в этой семье происходит что-то совсем неправильное. Челси поднялась наверх, мне необходимо найти ее. Мне необходимо знать, что с ней все в порядке, что с ней все хорошо.

Я через две ступеньки бегу вверх по лестнице. Пока у меня нет особых доказательств своих подозрений, но я однозначно знаю, что она находится в комнате, в которую недавно вошел ее дед. Я останавливаюсь перед закрытой дверью. И что-то подсказывает мне, что не стоит стучать. Затаив дыхание, я хватаюсь за ручку и открываю дверь.

Челси стоит у окна, дедушка стоит прямо перед ней. Она плачет и на первый взгляд может показаться, что он пытается ее утешить, вытирая слезы с ее лица, но ее взгляд отчетливо говорит мне, что все совсем не так. Я не жду ни секунды. У меня в мозгу тут же соединяется вся картинка, пока я делаю несколько шагов к ним.

С шести лет она подвергалась насилию со стороны этого ублюдка, который не может остановиться до сих пор.

35.

Торн

Оказавшись позади этого ублюдка-дедушки, я со всей силы хватаю его за плечи и оттаскиваю от нее. У меня в голове ни единой мысли. Мои глаза застилает ярость. Я бросаю его на кровать, возвышаясь над ним. Я с трудом могу себя контролировать, чтобы не двинуть ему как следует, мне кажется даже мое дыхание наполнено ненавистью к нему. Мне так хочется причинить ему физическую боль, что приходится со всей силы сжимать кулаки, потому что кулак сам поднимается в воздух, чтобы двинуть его по лицу. Я смотрю на него, с занесенной рукой, сверху вниз, если он только задумается пошевелиться, я точно ударю.

Как любой подонок, который сталкивается с кем-то, кто сильнее или больше его, он весь сжимается на кровати, закрыв свое ужасное лицо руками.

И мне так хочется этого извращенца спровоцировать, чтобы потом выбить из него все дерьмо. Вообще-то, мне хочется придушить его своими голыми руками. Из всего, что имеется в мире ужасного, больше всего я ненавижу педофилов, причиняющих боль невинным, беспомощным детям. Поэтому тяжело дыша я стою над ним, пытаясь все же контролировать себя, пока краем глаза не замечаю движение в дверном проеме. Я поворачиваюсь в ту сторону.

Там стоит мать Челси и молча смотрит на открывшуюся перед ней картину. На ее лице витает странное выражение. Челси на с трудом передвигающихся ногах, делает несколько шагов к ней, ее мать тут же отступает в коридор. Я пытаюсь выбрать стоит ли мне хотя бы один раз двинуть по лицу этого ублюдка, ее дедушки, или же стоит последовать за Челси.

Я принимаю решение — последовать за Челси, ей я нужнее.

Во мне бушует такая ярость, что если я начну с дедушки, то сегодня состоятся еще одни похороны, а меня посадят за убийство. Я напоследок еще раз кидаю убийственный взгляд на ее деда и выхожу за Челси в коридор. Я тут же хватаю ее за руку, пытаясь хоть таким образом успокоить. Она останавливается. Я обнимаю ее за плечи, чувствуя, как она трясется всем телом, но она не вздрагивает и не шарахается в сторону от моих объятий.

Возможно именно сейчас она наконец расскажет своей матери, что на самом деле происходило все ее детство здесь, и именно в такой напряженный момент, мне хотелось бы, чтобы она чувствовала мою поддержку, чувствовала со мной себя в безопасности. Ее мать должна услышать правду. Челси останавливается перед матерью.

— Ты знала! — внезапно резко говорит Челси. Ее глаза наполняются гневом и болью, не говоря уже о слезах.

Что? Я до такой степени потрясен ее словами, что замираю на месте, напрягаясь всем телом. Я не ожидал такого услышать. И все же. В этом есть некий смысл.