Вначале он считал себя единственным, исключением в человеческом роду, затем узнал о других носителях экстраординарных способностей и занялся их поиском. Не зная, что Барт в это время занят тем же.

Тем не менее, – пусть много реже, чем раньше, – Леран и Барт преодолевали возникший между ними барьер и говорили как могли откровенно, не касаясь вопросов больных и нежеланных. Однажды в ходе одной такой встречи дома Леран не выдержал и помог Барту зажечь сигарету с помощью светящейся нити, вырвавшейся из кончика его указательного пальца.

Эриксон воспринял невиданный фокус как обычное или привычное явление. Словно он всю жизнь прикуривал не от спички или зажигалки, а от искр, вылетающих из рук Лерана. Потеря способности удивляться сама по себе достойна удивления, но Барт и эту мысль пропустил спокойно. «Что было, то прошло, что будет, – то и будет. Чёрт с ним!» – примерно так он сказал себе, делая затяжку.

– Кто я, Барт? Почему я не знаю ни одного человека, способного на то же? Ты знаешь, я могу в воде находиться столько, сколько захочу… А сегодня я понял, что способен заглянуть внутрь человека, в его мысли. И это не предел. Что со мной происходит? Как всё оценивать, и годится ли обычная мораль для такой оценки?

Шквал вопросов, за которыми новый Леран.

– Я знаю меньше тебя. Ты во многом перерос меня. Что и радует, и беспокоит. В одном я с тобой един, – в твоей тяге к религии…

– Ты единственный из людей, кто знает меня. Я не хочу стать объектом всеобщего интереса.

– Я тоже не хочу этого. Достаточно… Когда ты занимался загадками общими, такими как причина гибели ящеров семьдесят миллионов лет назад или гипотезой панспермии, я ещё понимал кое-что…

Леран на минуту загорелся, Барт увидел в нём частичку того, прежнего, увлечённого и стремящегося к пониманию юношу.

– О, Барт, к этим загадкам ещё предстоит вернуться. И к гипотезе панспермии. Вдруг она поможет мне разобраться в самом себе? Ведь никто не знает, как на Земле появился человек. Этой задаче пока не видно решения, сплошь путаница околонаучных домыслов. А вот семена, упавшие с неба, могли бы всё объяснить. Хотя я больше склоняюсь к библейскому варианту.

– Гёте писал…

Барт тускло улыбнулся и продекламировал:

– «Сила красит мужчину, отвага свободного духа?

Рвение к тайне, скажу, красит не меньше его».

– Гёте для меня не авторитет, – без паузы отреагировал Леран.

– Что ж… Резонно. А почему, не секрет?

– Он был человек неверующий. Все его произведения – поэтическое осмысление демонологии. Везде он пишет о богах, об их множественности. Монотеизмом «великий» не страдал.

Эриксон решил не продолжать тему. Он чувствовал усталость и растущее желание сбросить тяжёлый груз. И то, что он не мог сменить их отношения без согласия Лерана, мучило его. Никем не одобряемая роль опекуна надоела, раздражала. Хотя он понимал, – единственное, что удерживает его от окончательного падения в омут алкоголизма и чёрной депрессии, – это необходимость заботы о Леране и Леде, основанная на долге перед Марией и Ирвином.

– Есть возможность уехать из Сент-Себастьяна на время. Помнишь, ты мечтал о поездках, командировках? Не пора ли? Согласен?

– Куда, Барт?

– Мэн-Сити. Начнём с поближе. Начнём завтра. Думаю, самолётом предпочтительней. Ты когда-нибудь летал на самолёте?

– Нет.

– Вот и замечательно. Поработаем там неделю и домой.

– Я согласен.

– Нам надо поднять наш канал. Иначе Геб лишит нас всех честно заработанных привилегий. Что бы ни случилось, работа остаётся. Она, – вечна. Ты знаешь, – Барт при мысли о путешествии из опостылевшего ему Сент-Себастьяна сам воспрял, – Я всю сознательную жизнь стремился достичь хемингуэевского сочетания отдыха и труда. Он как никто мог и развлекаться и работать. У меня не получается. Ты, кажется, читал «Райский сад»?

– Незаконченный роман… Хемингуэй тоже не всё успевал, – Леран полуприкрыл глаза; лицо его стало походить на лицо ламы, дяди Ли; или это просто показалось Барту, – Я помню его слова:

«Постарайся с каждым днём писать лучше, и пусть теперешние невзгоды помогут тебе понять, как подступает первая грусть. Никогда не забывай того, во что верил, и тогда это останется в твоих произведениях и ты ничего не предашь. Работа – твоё единственное будущее».

– Видимо, и у нас такое же будущее, Барт. А что в Мэн-Сити интересует компанию? – после паузы, вызванной хемингуэевским советом, спросил Леран.

Эриксон снял со стены карту региона, разложил лист на столе. Похоже, жизнь возвращалась.

– Собственно, цели две. Я смог заинтриговать Геба. Кроме Мэн-Сити, – о нём позже, – аномальная зона на побережье. Вот тут, к северу, – Барт ткнул пальцем в излом береговой линии, – Она совсем не изучена. Как видишь, получается треугольник: Сент-Себастьян, Мэн-Сити и эта зона – вершины углов. А в Мэн-Сити есть группа парапсихологов, они–то и занимаются данной аномалией. Группа зарегистрирована как официальная организация совсем недавно. Таким образом, материал будет предельно свежий. Рейтинг твоего журнала безнадёжно упал. О Фаэтоне забывают. Было время, мы получали больше сотни писем в день, десятки звонков. Теперь, кроме Геба, по поводу астероидов никто мне не звонит.