Кронин снова замолчал, а Эриксон попытался представить себе картину, нарисованную скупым языком рыбака. Сияющий туман, диковинный цветок… Близость тайны, возвращение легенды… Сколько надо мужества, чтобы спокойно смотреть на это чудо, на подаренный вдруг небом праздник непривычной красоты!

– …Какой он был? Бутон из семи сомкнутых лепестков. Белых, как сгустившийся туман. Такие же светящиеся. Да, семь лепестков, я осторожно обошёл его и хорошенько рассмотрел. И зелёные листья на воде, у основания бутона. Они и держали цветок. Стебля я не видел. Если он и был, то уходил в глубину. Перед рассветом я налёг на вёсла и, – домой. Мотор больше не заводил. Понял, – не моё это дело. Что мы знаем о мире? А не знаешь – нечего вмешиваться. У всякой жизни своя судьба…

– А звук? Звук был? – спросил Барт, поняв, что свидетель упавшей с неба «жизни» рассказал практически обо всём, что видел.

– Звук? Не знаю… Я ведь уши заткнул ватой. Дед говорил: человеку нельзя такое слышать…

Они посидели ещё около часа, больше не затрагивая тему золотого дождя, обмениваясь простыми обычными словами о жизни и работе в рыбачьем посёлке близ большого города.

Кронин вернулся к сети, и Эриксон поднялся с канистры. Перед прощанием он попросил разрешения навестить рыбака ещё и получил молчаливое согласие. Он шёл к машине мимо настороженно молчащих домов. Ноги вязли в песке, тишина отзывалась шуршанием и скрипом.

На седьмое утро после визита Барта Эриксона в Нью-Прайс дочь Ирвина Кронина Леда вынуждена была прервать своё обычное дело, приносившее весомую прибавку к семейному бюджету. Море после прилива оставляло в песке съедобные моллюски; их сотнями потребляли гурманы Сент-Себастьяна.

Пройдя за северный мыс, Леда увидела неподвижно лежащего на песке человека. Не раздумывая, она подбежала к нему. Человек лежал ничком, обнажённый, без признаков жизни.

Дети Нью-Прайса с рождения знают, как оказывать первую помощь в подобных случаях. Леда перевернула человека на спину, сняла с шеи цветистый лёгкий платок и накрыла им его ниже пояса. Затем проверила пульс, убедилась, что незнакомец ещё жив и принялась за восстановление дыхания, будучи убеждена, что его выбросило море. Вывод её был вполне обоснован: всякие следы на берегу отсутствовали, одежды поблизости тоже не было.

С радостным удивлением убедившись, что воды в лёгких принесённого морем нет, она сделала ещё десяток вдохов изо рта в рот и провела массаж грудной клетки. Грудь найдёныша зашевелилась, и Леда остановилась, получив возможность рассмотреть спасённого юношу. То, что лет ему примерно столько же, сколько и ей, было очевидно. И ещё она обратила внимание на то, что он очень красив, таких она ещё не видела на своём берегу. Красноватая шелковистая кожа, золотые локоны до плеч, развитые мышцы, лицо с очень правильными нежными чертами. А когда он открыл глаза, Леда ещё раз удивилась, – таких глаз она тоже ещё не видела. Вместо радужной оболочки крупный чёрный зрачок опоясывало широкое золотое кольцо, почти полностью закрывающее белок!

Увидев, что юноша пришёл в сознание, Леда назвала себя и спросила, кто он такой и как оказался на берегу. Реакции не было, – он явно не понимал её. Она попыталась его поднять на ноги, но безуспешно. Тогда, жестами показав, что ему надо оставаться на месте, она побежала в посёлок.

Через час она вернулась с матерью и тележкой для перевозки рыбы. Мария Кронина, рассмотрев лежащего с открытыми бессмысленными глазами юношу, тихо охнула. Ещё через час удивительный спасённый утопленник лежал в постели Леды, а мать с дочерью принялись за обсуждение причин его появления на берегу. Что и стало для Леды вопросом следующих дней: откуда золотоглазый и золотоволосый красавчик взялся на чистом песке у самой воды.

Марию вначале больше обеспокоил его необычный внешний вид и то, как отнесётся к присутствию необъяснимой находки в их доме Ирвин. Мнение соседей можно было не учитывать: после почти недельного безделья, связанного с золотым дождём, они так увлеклись навалившимися трудами и заботами, что ничего не замечали за пределами своих дворов. Никто, кроме Марии и Леды, не знал о прибавлении в посёлке нового жителя.

Ирвин Кронин, выгрузив далеко не обильный улов и препоручив рыбу жене и дочери, долго сидел у кровати, рассматривая невиданной внешности юношу, почти подростка. Лицо рыбака, как обычно, ничего не выражало, но голову и сердце переполняли противоречивые мысли и чувства. Наконец, приняв какое-то решение, он поднялся, поправил на спасённом одеяло и присоединился к занятым обработкой рыбы хозяйкам дома.

А для всех других обитателей посёлка день, которому было предначертано открыть новую эру в истории не только Нью-Прайса, прошёл и закончился буднично и обычно.

Страх в посёлке рассеялся вслед за исчезновением участка тумана в море, которое обрело привычный и надёжный вид. Люди вернулись к своим трудам и проблемам. Никто не вспоминал о происшедшем. Требовалось наверстать потерянное время, и рыбаки сутками проводили на море, возвращаясь только для выгрузки улова.

Потому событие, переменившее годами устоявшийся порядок в семье Ирвина Кронина, прошло для других незаметно. Да и разве эта новость из разряда загадочных? Просто к Ирвину и Марии вернулся сын. А к Леде, – брат.

Соседи вспомнили, что Мария родила двойняшек. Девочка, Леда, родилась здоровенькой, а её братику не повезло, получился он хилым и слабым. Мать с детьми поместили в больницу Сент-Себастьяна. Вернулась она с дочерью, вдвоём. Теперь все узнали, что врачи тогда отказались от забот о маленьком сыне Крониных, посчитав его безнадёжным.

А Ирвин отвёз его к своим родственникам–индейцам, куда-то к Великим озёрам. Индейцы смогли выходить мальчика, и вот он вернулся в семью. Взрослый и здоровый, только с памятью непорядок…