Магазин разочаровал, в нем вообще не оказалось консервов. Хлеб разной степени черствости и сухости, крупы и прочая непривлекательная еда. Трэш не настолько оголодал, чтобы такое грызть, прошли те времена, когда молодые кукурузные початки лопал и радовался.

Разбив витрину, вытащил копченую рыбину, забросил в пасть, констатировал, что есть такое можно, но вот много умять не получится - слишком соленая.

Чавк резко оживился:

– Замечено, что Первый что-то ест. Дай Второму попробовать.

– Да жри, кто тебе не дает.

– Второму можно брать еду?

– Бери-бери, я сегодня, как никогда, добрый.

– Первый хороший, Первый не забыл про Второго. Хрум-хрум. Первый! Это плохая еда! Это очень плохая еда!

– Раз не выплюнул, значит, не так уж все и плохо. Вот и жуй.

– Хочется пить.

– Дружище, я тебя прекрасно понимаю.

– Сюда идут.

Трэш, насторожившись, вслушался, и расслабился:

– Это не люди, это такие же странные любители пожрать, как и ты.

– Это другой Первый и другой Второй. Надо их убить или прогнать, станем Первыми и Вторыми. Будет много еды, будет хорошо.

– Я не понял? Это что за карьеру ты мне предлагаешь?

С улицы громко, с угрозой, заурчали в несколько глоток. Трэш захрустев второй рыбиной, приблизился к окну и оценил обстановку. Так и есть, перед магазином собралось почти полтора десятка "странных", причем, как поведением, так и вешним обликом, они в разной степени отличались от всех своих собратьев, встреченных ранее в городке.

Первое, что бросалось в глаза - среди них совсем не встречалось почти чистых, отличимых от обычных людей лишь специфическими движениями и застывшими масками почти лишенных мимики лиц. Все до единого или в запачканной одежде, или вообще без нее. Тела в разной степени деформированы, местами несимметричны, кожа сморщена и приобрела нездоровый желтовато-серый оттенок. У некоторых изменения дошли до увеличения размеров тела, включая рост; непомерного раздува черепов из-за новых челюстей; у таких, как правило, почти не осталось волос, лишь свалявшиеся клочья местами сохранились.

Посреди этой шайки, урча громче всех и приняв угрожающую позу, застыл тот, которого Чавк, видимо, подразумевал, упоминая альтернативного Первого. Даже мимолетного взгляда хватило, чтобы понять - до Трэша этому королю страхолюдин также далеко, как зубам до локтя, но нельзя не признать, что он смотрится серьезнее всех, кого ему доводилось встречать до этого.

Начать с того, что человеческое в нем едва просматривается. Пропорции тела крайне искажены: в основном это касается длины и толщины рук, также бросаются в глаза несуразно-огромные бугры плеч, раздутые коленные и локтевые суставы, и, главное - голова.

Она, если говорить откровенно, мало походила на голову. Сплошные броневые щитки расположились причудливым узором, образовав подобие частично раздавленной морской раковины, где приплюснутой с боков щелью между створками выступала усеянная мощными зубами пасть. Волос не видно вообще, глаза прячутся среди костяных выступов и коротких шипов, форма черепа характерная: вытянутая вперед, массивная сзади, от такого должны рикошетить пули слабого оружия, да и сильное, не факт, что справится. Это, разумеется, произойдет, если вооруженный противник будет находиться впереди.

Ну и самое главное - размеры и вес. На глаз, эта тварь полегче Трэша раза в два, но это все равно очень прилично, впервые такой здоровенный встретился, остальные, даже самые хитрые, показывающиеся на глаза лишь издали и мельком, значительно ему уступают.

Трэш замер на высоком крыльце, принял позу спесивого аристократа, к которому на прием каким-то чудом пробрался самый захудалый простолюдин, повел руками, при этом зловеще перебирая громадными когтями, и осведомился:

– Эй, клоуны, по какому случаю представление?

Урчащее чудище медлить с ответом не стало:

– Я Первый. Тут все мое. Тут вся еда моя. Ты никто. Ты плохой. Уходи. Не хочу тебя видеть здесь.

– А с чего это ты вдруг решил, что мечтаю быть для тебя хорошим? Мужем своим командуй, урод недоделанный. Я сегодня добрый, так что, можете что угодно устраивать, но только не рядом со мной. Не надо шуметь в том месте, где я кушаю. Понятно? На этом все, я вас отпускаю, валите.

– Это еда наша! Здесь вся еда наша!