Судно продолжило свой путь к Антарктическому полуострову, пересекая маршрут русской экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева в 1821 году и француза Дюмон-Дюрвиля в 1838 году. С тех пор ни одна научная экспедиция не появлялась в здешних водах. Первые впечатления от встречи с ледяным континентом Кук описал так. «В 3 часа пополудни 23 января странный белый туман появился на небе по направлению к югу. Немного позже какие-то неопределенные очертания суши выделились из него. Эта картина занимала все пространство обзора с запада на восток. Вершины были скрыты дымкой, из которой исходил особый отблеск, характерный для этих широт. По мере приближения мы убедились, что суша не представляет бесконечную стену льда, но имеет грубые, какие-то рваные очертания под покровом льда, заканчивающегося у берега. Здесь было несколько обширных заливов, один из которых прямо по курсу вел к югу. Тщательно изучая имевшиеся карты, мы считали, что можем определить свое положение, но это было ошибочное впечатление» (Cook, 1998, p. 130).

На современной карте побережье Антарктиды, открытое экспедицией на «Бельжике», выделяется характерной бельгийской топонимикой – острова Антверпен, Брабант, Льеж и т. д. Для привязки событий, описанных ниже, в качестве ориентиров можно использовать характерные горные вершины при входе в современный пролив Жерлаш, через который руководство экспедиции рассчитывало пройти в море Уэдделла.

26 января 1898 года высадились на остров Ту-Хаммокс, где Амундсен испытал свои лыжи. Всего было сделано 22 подобные высадки, порой в самых неподходящих условиях. В качестве примера приведем впечатления Арцтовского об одной из них.

«Жерлаш сам отвозил меня на берег, но дал мне всего 10 минут. Несколько взмахов веслами, и вот мы уже на берегу, поощряемые криками: «Поживее, Арцтовский!» Я даю матросу молоток с приказанием отбить кое-где на берегу кусочки породы, а сам лезу сломя голову на морену, подбираю с земли на бегу образчики, беру направление по компасу, бегло осматриваюсь по сторонам и затем дую со всех ног обратно… Тем временем Кук делает с палубы фотографический снимок берега – вот каким образом производились в Антарктике геологические обследования» (Дьяконов, 1937, с. 49).

Первые же действия Кука отмечены Амундсеном в дневнике так: «Доктор, как опытный полярник, шел впереди, я следовал за ним… Интересно наблюдать его спокойную и практичную манеру работы» (Huntford, 1979, р. 60. – Здесь и далее пер. авт.). Куку попался прилежный и старательный ученик, фиксировавший всякую полезную деталь, которая могла пригодиться ему в будущем: «У доктора эскимосская одежда из тюленьей шкуры, которая оказалась очень практичной». Все это позволило Хантфорду сделать вывод: «С самого начала Амундсен был учеником, а Кук – его учителем» (Huntford, 1979, p. 61). Как показало будущее, Кук приобрел весьма способного и благодарного ученика, который не забыл заслуг своего наставника.

Спустя две недели ситуация с проливом определилась, но время было потеряно, хотя существование Земли Александра I подтвердилось – впервые со времени ее открытия русскими моряками Беллинсгаузеном и Лазаревым в 1821 году.

Удаляясь от берегов Антарктиды, 4 марта в координатах 71 град. 10 мин. ю. ш. и 84 град. 55 мин. з. д., примерно в 300 милях западнее Земли Александра I, по словам Кука, «мы были вынуждены признаться в невозможности выпутаться из создавшегося положения» (Cook, 1998, p. 198). Амундсен дает свою оценку событий, прежде всего с точки зрения моряка: «Оба моих начальника (то есть Жерлаш и Лекуант. – Авт.) открыли в ледяном поле трещину в южном направлении и решили укрыться там от шторма. Они не могли совершить худшей ошибки. Я сознавал всю опасность, которой подвергалась экспедиция, но моего мнения не спрашивали, а дисциплина не позволяла мне говорить. Вскоре случилось то, чего я боялся. Когда шторм утих, мы уже отошли более чем на 70 миль от кромки льдов и, проснувшись однажды утром, увидали, что узкая полынья, по которой мы прошли, за нами закрылась… Теперь весь экипаж корабля очутился перед вероятной зимовкой здесь без соответствующей зимней одежды, без достаточного продовольствия для стольких людей. И даже ламп было так мало, что не хватало по числу кают. Перспективы были действительно угрожающие» (Амундсен, 1937, с. 23–25).

Первые впечатления от дрейфа были описаны Куком в начале марта такими словами. «Мы дрейфуем от 5 до 10 миль в сутки. Как-то странно знать, что дуновение ветров движет нас по морю неизвестности, но ничто не свидетельствует об этом движении. Мы не проходим какие-то неподвижные пункты, мы не можем наблюдать движение льдов. Все спокойно. Горизонт смещается вместе с нами. Мы часть бесконечного замерзшего моря. Наш путь – зигзагом, в основном на запад. Мы не знаем места нашего назначения, сознавая, что мы единственные люди в самом низу глобуса. Курьезная ситуация».

Дрейф «Бельжики» продолжался почти год и проходил в той части моря Беллинсгаузена, которую наиболее редко посещали люди. Первые же измерения глубин моря, в основном в пределах 500 метров, показали, что в феврале – марте судно дрейфовало преимущественно в районе материкового склона, тогда как к маю оно оказалось уже на океанских глубинах, где лот не достигал дна на глубине 1500 метров. О попытке самостоятельного плавания в сложившейся ситуации речи уже не шло, тем более что состояние экипажа не позволяло думать о чем-либо подобном. Недаром Кук назвал возникшую обстановку «беспомощные в море безнадежности». Тем не менее люди, или, правильнее сказать, самые активные среди них не собирались ожидать конца сложа руки.

Продолжались научные наблюдения, что в условиях дрейфа означало строительство на ненадежном льду. В конце марта Данко приступил к сооружению хижины странных треугольных очертаний для своих магнитных наблюдений – подальше от судна, чтобы избежать влияния корабельного железа. Еще спустя неделю ученые и моряки приступили к строительству павильона для астрономических наблюдений, которые намеревался проводить капитан Лекуант. Работали все участники экспедиции и члены экипажа, независимо от должности и положения. «Команда орудовала молотком и гвоздями», – описал строительную лихорадку Кук, – Раковицэ пилил, Арцтовский готовил доски, Данко выступал в роли гендиректора. Я и Лекуант в качестве рабочих лошадок транспортировали доски и другие материалы с судна к месту строительства. Отвлечение от официальных обязанностей вносило приятное разнообразие. День за днем этот объект приобретал свои, не вполне архитектурные, очертания; кроме того, из-за ветра, который продувал его насквозь, внутри постройки было еще холоднее, чем снаружи. Потом мы покрыли его толем и присыпали снегом. В ближайшую же ночь капитан использовал его, понаблюдав пару светил, и затем заявил: «Великолепно!» Правда, потом меня вызвали лечить два отмороженых пальца» (Cook, 1998, p. 248–249).