Размышления прервало глухое покашливание. Я, едва не опрокинув ширму, влетела в образовавшийся закуток. Парик полусидел на кровати, рассеянно почёсывая заросший подбородок.

— Патрик!

Он обратил на меня взгляд лишь когда я его позвала.

— Ты ангел? — озадаченно спросил ирландец, хлопая пушистыми рыжеватыми ресницами.

— Что? Нет, это же я! Твоя жена, Клэр!

— Я женат на небесном создании?! — удивленно и восторженно воскликнул мой муж.

Даже если Патрик лишился памяти, его реакция все равно была… странной. И подозрительной. Уж на кого, а на ангела я сейчас была похожа меньше всего.

— Если ты сейчас издеваешься надо мной, Патрик О`Ши, то клянусь, ты познаешь поистине небесную кару.

— Вот поэтому меня и не зовут играть в драмах, — вздохнул этот невыносимый человек. — Даже жена не верит, когда я пытаюсь растрогать или довести до слез. Мама, почему ты родила меня рыжим?!

Если шутит — значит в порядке. И до слёз он меня всё же довел. Сам потом не знал, как успокоить. Долго рыдать, вцепившись в мужа, мне не дали. Видите ли, я утомляю супруга и нервирую других пациентов. Зато на следующий день Патрик забросал меня вопросами по полной. И если то, откуда я узнала о его состоянии, я ответила легко, сославшись на эльфийскую бабулю, то объяснить возникновение румынского кузена было сложнее. Тем более что после Руана мы собирались отправиться в Баланьяк, а родители точно не будут поддерживать мою ложь.

Пришлось отделаться полуправдой.

— Это мой бывший заказчик. Я знаю его ещё со времен Парижа.

— У тебя были такие влиятельные поклонники?

Я пожала плечами. Патрика это не удовлетворило.

— Мне сказали, что он приходил ко мне. Зачем?

— Не знаю. Может, помолиться за исцеление?

— Чушь какая.

— Но ты же пришёл в себя.

Супруг недовольно засопел.

— Ну чего ты? Ревнуешь? Это глупо. Я же здесь, с тобой.

Я переплела свои пальцы с пальцами мужа, сжав его ладонь. Патрик слабо улыбнулся.

— Просто мне не нравится, когда вокруг моей женщины вертятся какие-то хмыри, пока я абсолютно беспомощен.

Когда мужчины болеют, то капризничают, как дети, поэтому я не обратила внимания на обиды Патрика. Тем более он всегда был ревнив. Самое главное, что он выздоравливал с необыкновенной скоростью, и практически без последствий для когнитивных функций. Не пострадала даже память, как я больше всего боялась. Доктора винили во всем неправильно поставленный диагноз — теперь, по их мнению, никакого осколка или кровоизлияния и мозг не было. Я молчала и со всем соглашалась.

Госпиталь мы покинули уже через две недели, отправившись к моим родителям. Спустя почти десять лет семья вновь воссоединилась. Патрика встретили радушно, разве что только Клод долго присматривался к моему мужу, пытаясь понять, что с ним не так.

— У тебя же ни одного нормального мужика не было, — пояснил он.

— Патрик актер, это сойдет за странность?

— Хм… Недостаточно.

Спустя несколько дней Клод устроил с моим мужем мужские посиделки за бутылкой вина, и судя по всему, не одной. Думаю, это был злобный план для того, чтобы напоить Патрика и расколоть его. Но разве француз может перепить ирландца? Когда я пришла устраивать скандал им обоим, за нарушение режима, то Клод уже сладко посапывал на полу летней террасы, а задумчивый Патрик даже не шатался.

Последствия их гулянки оказались весьма непредсказуемы. Клод, придя в себя, тут же пропал в мамином саду. Его полностью захватила идея существования фей и эльфов. Впрочем, если волшебные существа и обитали у нас, то они вполне разумно попрятались от слишком деятельного и прагматичного смертного. С Клода стало бы, поймав несчастную феечку, показывать её любопытным гражданам за деньги. А ведь казалось бы, уже взрослый и вполне респектабельный адвокат!

Я бы с удовольствием задержалась у родителей до конца лета, отогреваясь и приходя в себя, но муж упорно рвался в Лондон. Так что уже в середине июня мы переправились через Ла-Манш, вернувшись в Туманный Альбион.

Патрик изменился. Но разве могло быть иначе? Война меняет, как и близость смерти, отступившей лишь в самый последний момент. Я надеялась, что со временем муж оттает, раскроется, но он продолжал отдаляться от меня. Это стало заметнее в Лондоне, когда мы остались вдвоем, предоставленные друг другу. Днем Патрик работал, не делая скидок на своё здоровье, берясь за любое предложение, а вечерами и ночами сидел на кухне, выкуривая по две пачки дешевых, дурно пахнущих сигарет — дурацкая привычка, обретенная на фронте. Иногда он пил, но никогда сильно не напивался. И почти перестал со мной разговаривать.

Я видела, что его что-то гнетёт, но не торопила Патрика. Самой бы справиться со своими тайнами и мыслями, которых не должно быть у любящей жены. Например, что не такая уж я и любящая, как должна быть. И какой была.

У нас всегда всё ладилось в постели. Даже если я, разозлившись, выгоняла мужа с супружеского ложа, или он сам, обидевшись, устраивал баррикады их подушек между нами, длилось это не больше одного-двух дней. А сейчас… не то, что я больше не считала Патрика непривлекательным, но я всё чаще избегала исполнения супружеского долга. И если раньше я просыпалась в объятиях Патрика, то теперь даже подушек не требовалось, чтобы прочертить линию между нами.