— Всё это весьма познавательно, — процедила Олянка, приподнимаясь с земли; у неё было такое чувство, будто она туда впечаталась при падении на пару вершков, и под ней образовалась вмятина. — Я вижу, ты прекрасно разбираешься в задницах и могла бы написать о них научный труд.

— Если бы умела писать, непременно бы это сделала, — хмыкнула Куница. — И моё руководство стало бы весьма полезным пособием для мягкозадых соплежуев! «Созидательная злость. Как выбраться из ямы и научиться колоть орехи ягодицами» — вот как оно называлось бы!

— О да, оно пользовалось бы огромным успехом и озолотило бы тебя, — фыркнула Олянка, чувствуя, что злость теряет силу, а вместо неё внутри ворочается проснувшимся медведем смех.

Куница прищурилась и вскинула светлую, едва заметную бровь:

— А между тем посмотри-ка на себя! Ты ведь как раз в яме. Вот тебе задачка на первый раз: выбраться на поверхность, не имея верёвки или лестницы.

И, дабы подогреть в Олянке задор, она скатала снежок и запустила им в девушку сверху. Тот расплющился о её лицо весьма неприятно и тут же вызвал жгучее желание оттаскать эту мастерицу по упражнениям для твёрдых задниц за мохнатые уши. Олянка вскочила, ощущая пружинистую силу в ногах. Она подманила к себе длинный жгут из хмари, вытянула его в виде верёвки, соорудила что-то вроде петли и бросила вверх. Куница, наблюдавшая за ней со снисходительной усмешкой превосходства, резко переменилась в лице: петля захлестнула её за плечи. Олянка дёрнула, и девица-оборотень рухнула вниз. Хмарь удивительным образом удесятеряла приложенное к ней усилие, и Куница оставила на месте своего падения приличную вмятину.

— Задача стояла — выбраться из ямы, а не стащить своего учителя к себе! — поднимаясь и встряхиваясь, вознегодовала она.

— Тоже мне, наставница нашлась! — И Олянка, прыгнув на ступеньку из сгустка хмари, вторым шагом оттолкнулась от всклокоченной головы Куницы, рукой уцепилась за услужливо свесившуюся радужную петлю и оказалась на поверхности.

Вокруг раскинулся ночной зимний лес, но полной тьмы уже не было. Между стволами летали маленькие сгустки-светлячки, то собираясь в стайки, то разлетаясь в стороны. Несколько мгновений Олянка зачарованно любовалась этим зрелищем.

— А ты умеешь идти по головам к своей цели, — сказала Куница, одним прыжком очутившись рядом с ней. — Пожалуй, надолго в яме ты не задержишься.

— Что это? — спросила Олянка, не в силах оторвать взгляда от пляски светящихся комочков.

— Духи леса. — И Куница принялась гоняться за световыми шариками.

Духи оказались очень вёрткими созданиями. Сколько Куница ни прыгала в снегу, ловя их и руками, и ртом, они не попадались. Увлечённая охотой за светлячками, та высоко подскочила и плашмя приземлилась в сугроб... И исчезла — только дырка в снегу осталась в виде очертаний её тела. Удивлённая Олянка склонилась над отверстием. Вроде бы зимняя перина не должна была быть здесь настолько глубокой...

— Эй! — крикнула она вниз.

«Эй, эй, эй», — откликнулось эхо во тьме.

Это коварное местечко и впрямь таило в себе неожиданную глубину: снежный занос скрывал под собой вход в подземелье. Его держал на себе остов из длинных стеблей прошлогодней травы, густой чёлкой склонившихся над дырой. Поверх полога из травы вырос сугроб — так и вышло, что вход замело полностью.

— Куница, ты там цела? — обеспокоенно позвала Олянка.

— Да что мне сделается, — послышался гулкий ответ снизу. — За хмарь успела зацепиться. Спускайся сюда, покажу кое-что.

Олянка, уже немного разобравшаяся в полезных для оборотней свойствах хмари, спустилась в дыру на радужной петле. Пузыри этого текучего, как вода, и лёгкого, как воздух, вещества скапливались под потолком, собираясь в сгустки разнообразных причудливых очертаний, и излучали приятный лиловато-розовый свет.

— Что ты тут нашла? — спрыгнув наземь, спросила Олянка.

Куница стояла над человеческими костями. Останки, видимо, лежали здесь очень давно, став совершенно гладкими, а одежда совсем истлела и свисала кое-где выцветшими, ветхими обрывками. Опутанные пыльными тенётами и присыпанные опавшей листвой, залетавшей сверху сквозь отверстие, кости жутковато раскинулись на своём смертном ложе. Между рёбрами торчал кинжал с богато украшенной рукоятью. Олянка, вздрогнув, отшатнулась, а Куница достала оружие из грудной клетки и рассмотрела.

— Дорогая вещица, — одобрительно цокнув языком, определила она. — Каменья драгоценные, позолота... Ну-ка, а клеймо мастера есть? Не разобрать, но вроде есть что-то.

— Несчастный, — пробормотала Олянка, с ужасом вглядываясь в останки. — Как же он здесь оказался?

— О, это очень трудно отгадать, — хмыкнула Куница, покачивая кинжал на ладони. — Но я попробую пораскинуть своим скудным умишком и понять, что же тут могло случиться. Ну... Этого бедолагу, видать, закололи кинжалом и сбросили вниз. У убийцы твёрдая рука: единственный удар прямо в сердце. А вот оружие он почему-то не забрал с собой. Клинок-то недешёвый... Видать, торопился душегубец. Держи. — И Куница протянула Олянке кинжал.

— Ты что! Я не возьму, — шарахнулась девушка от орудия убийства. — Им же человека загубили!

— Ишь, неженка какая, — усмехнулась девица-оборотень. — А вещь хорошая, между прочим. Пригодиться может. Оно, конечно, понятно, что главное оружие Марушиного пса — это его зубы, но и стальной «зуб» иметь весьма полезно.

Олянка замотала головой.

— Нет, оставь его лучше здесь...

— Глупая ты. Нечего добром разбрасываться, — деловито начищая клинок ветхим ошмётком кожи, оставшимся от обуви убитого, сказала Куница. — Такие ножички на дороге не валяются... — И мрачно пошутила: — Они не валяются, а торчат между рёбрами.