Эугенио и Маргарита друзья детства, которые любят друг друга чистой и преданной любовью. Но всё вокруг словно препятствует их чувствам — и родители, и сословное неравенство, и предрассудки окружающего общества, и, наконец, религиозные устремления самого Эугенио, который отправляется на учебу в семинарию, чтобы стать священником. Однако он не может забыть Маргариту и разрывается между религиозностью и необходимостью отказаться от плотской любви. Что победит в душе молодого человека — любовь или вера? Как совладать с жизненными обстоятельствами и сословными предубеждениями?
Что сильнее — страсть или религиозность? Надежда или отчаяние? Верность или вероломство?
Глава первая
Ровная дорога, берущая начало прямо от порога дома, пересекала долину, лесок, окруженный полем, и ручей, через который перекинулся мостик, с одного конца запертый самодельной калиткой. По обе стороны от дороги росли дородные хоризии [1] , чьи ветви переплелись, образуя живописный лиственный свод у поля, где пасся скот.
1
Хоризия — сейба, декоративное дерево с необычайной яркими розовыми или красными цветками. Здесь и далее — прим. пер.
Стоял приятный летний вечер. Двое детей играли в тени деревьев — мальчишка лет двенадцати-тринадцати и девочка, на вид чуть помладше.
Девочка была жгучей брюнеткой с большими темными глазами, полными блеска, стройная и гибкая, словно молодое деревце.
У мальчика была очень светлая кожа, каштановые волосы, ласковый и кроткий взгляд. Весь его внешний вид свидетельствовал о миролюбивом и мягком нраве.
Девочка сидела на траве, срывая цветы и собирая их в букет, в то время как ее друг, словно обезьянка, висел на ветке и вовсю старался развеселить ее.
Недалеко от них, разбредшись по долине, мирно жевали траву коровы.
Солнце, которого уже не было видно на небосклоне, мягким золотым светом покрывало величественные горы, легкий ветерок шевелил ветви деревьев и проносился по тени.
— Пойдем, Эугенио! Уже поздно… Пора перегнать телят и коров на другую сторону.
Сказав это, девочка встала с травы, отвела за плечи темные длинные волосы и сбросила с колен ворох собранных цветов.
— Да, пора, Маргарита, — ответил Эугенио, спрыгнул на землю, и они принялись собирать разбредшихся по лугу телочек.
— Эй-эй-эй! Тысяча чертей! Что за несносные животные! — кричал мальчик, погоняя телят. — И почему это телята тети Умбелины такие доходяги?
— Ну вот! А ты чего хотел? Мама выдаивает почти все молоко у коров, оставляя самую капельку бедным телятам.
— И почему она не подарит тебе теленка? Вон та красная буренка очень бы тебе подошла…
— Ничего она мне не подарит. А мне бы так хотелось иметь своего теленочка… Уже давно и крестная обещала подарить мне его, а я все еще жду.
— Мама? Ну-ну! Наверное, она забыла! Я с ней поговорю… Хотя нет, я подарю тебе свою пятнистую коровку. Мне все равно скоро уезжать, что я буду с ней делать?
— Как это? — удивленно воскликнула Маргарита. — Ты что, и вправду уезжаешь?
— Да, Маргарита, вправду… Неужели ты не знала?
— Конечно, нет, откуда мне было знать? И куда ты едешь?
— Я уезжаю учиться, родители хотят, чтобы я учился на священника.
— Ах, Боже мой, Эугенио! И далеко ты уезжаешь?
— Я и не знаю толком, они говорят, что в Конгоньяс…
— Конгоньяс? Да, я слышала об этом месте! Не там ли живут святые отцы? Боже мой, это же так далеко!
— Да ладно тебе, не далеко! Многие уезжали туда и возвращались… Мама уже заказала у портного сутану, комжу [2] , биретту [3] и все остальное… Когда все будет готово, я покажусь тебе в костюме священника.
— Как бы я хотела посмотреть! Ты будешь очень красивым священником!
— А когда я стану священником, ты придешь на мою первую службу, правда, Маргарита?
2
Комжа — облачение католического священника из белой ткани, доходящее до середины бедра.
3
Биретта — традиционный головной убор священников латинского обряда, представляющий собой четырехугольную шапку с тремя или четырьмя гребнями наверху, увенчанными помпоном посередине.
— Конечно! И я сделаю еще кое-что… Догадайся, что?
— Ну что? Говори же!
— Мама говорит, что я уже взрослая, и через год мне пора будет исповедаться. Она обучает меня Святому писанию, но мне совсем не хочется исповедоваться перед священником! Господи, я так боюсь! Какой стыд! Но с тобой совсем другое дело, я готова, поэтому я не буду исповедоваться, пока ты не станешь священником.
— Обещаю, что ты будешь первым человеком, кого я исповедую, Маргарита.
— Вот и чудесно. Тогда мы договорились. И когда же ты уезжаешь, Эугенио?
— Через месяц…
— Ах, это же так скоро! Ты, наверное, даже скучать по мне не будешь!
— Буду! Я буду очень, очень скучать, Маргарита. Когда я только начинаю думать об этом, мне становится так грустно, что хочется плакать.
— А мне будет очень одиноко! С кем же я буду играть здесь? Я даже представить себе этого не могу, Боже мой!
Уже почти что стемнело. Сумерки окутали заводь и разливалась по умиротворенной роще. В тишине слышался слабый плеск воды в ручье, сабиа [4] , сидевшая на высокой ветви дерева, заливалась мелодичной трелью, словно исполняла колыбельную, призванную природу уснуть под покровом наступающей ночи.
4
Сабиа — певчая птица.