Наверное, то, что он сделал для нее, было важнее чем все, что он сказал и мог сказать. И, наверное, все, что произошло между ним и Кейси, так и должно было остаться между ними.

Уж во всяком случае, не Магрит имела право его судить и прощать.

Рэдка сжала пальцы, чтобы унять дрожь, и тихо ответила:

– Прости меня. Прости, пожалуйста. Я... я просто буду страшно по ней скучать. Она была очень хорошая.

Наклз стоял, прикрыв глаза рукой. Вторая - сжатая в кулак - у него тряслась.

– Скорее всего, ты права, и она действительно была очень хорошая.

– И ты очень хороший! Наверное, это просто... просто...

– Что именно кажется тебе здесь простым, Маргери?

Магрит вздрогнула. Наклз впервые назвал ее по имени, не уродуя его на калладский манер. Видимо, ему действительно пришлось очень плохо.

– Я просто подумала... если Кейси хорошая, и ты - хороший, и Дэмонра - хорошая, а все вот так, значит, наверное, это мир плохой.

У Наклза задрожали плечи. Сначала Магрит показалось, что он, наконец, разрыдался, но потом она поняла, что маг смеется так же беззвучно, как плакал с полчаса назад.

– Блестящий логический вывод, Маргери. Но я должен тебя разочаровать: проблема не в мире. Вернее, в мире есть только одна по-настоящему большая проблема, но она лежит скорее на нашей стороне, чем на его.

– Это какая?
– навострила уши Магрит. Ей казалось, что сейчас она узнает какую-то страшную тайну, которая объяснит все разом. Может, заговор могущественных человеконенавистников, или роковую ошибку в наследственности некоторых людей, или некий чудовищный вероятностный закон, неумолимо заставляющий зло порождать все большее зло в каждом новом круге.

Все, что угодно, но не то, что Наклз ответил, просто и устало:

– А неразрешимая, Маргери. Мир справедлив.

– Что?!

– Не замечал у тебя проблем со слухом. Но да, мир справедлив.

– Как так?

– Абсолютно справедлив, Маргери. И вот это та проблема, с которой каждый из нас рано или поздно сталкивается. А там уже начинаются интеллигентские выверты, поступления в армию без малейшей склонности к военному делу, мальчишки, обкачанные наркотиками, и горластые патриоты, пытающиеся перепатриотить друг друга в чистом поле. Ну и все прочие, с нашей точки зрения паскудно выглядящие, проявления его абсолютной справедливости.

Больше всего Магрит напугали даже не слова Наклза - он говорил какую-то настолько парадоксальную, но интуитивно страшную муть, что смысл улавливался с трудом - а сам тон. Мало того, что маг нес жутковатую чушь, он явно верил в нее. А Наклз вряд ли был способен поверить хоть во что-то, не имея твердых доказательств.

– Это какая-то злая шутка. То, что ты говоришь.

– Нет, это Аксиома Тильвара в самой общей ее трактовке. Мне кажется, если бы ее преподавали вместо нравственного закона, обывателям бы жилось лучше. Вас с детства кормят враньем о пользе добрых дел. А потом вы пускаете себе пулю в голову, столкнувшись с тем неприятным фактом, что мир не поделен на квадратные поля черного и белого цвета и не торопится выдавать ответные конфетки.

– Лучше пустить пулю в голову себе, чем соседу!
– огрызнулась Магрит, чтобы хоть что-то противопоставить этой холодной страшной правде. Которая, как ей хотелось верить, все же правдой не была, даже если в нее верил такой умный человек, как Наклз.

Маг пожал плечами:

– Лучше головой думать, а стрелять ходить в тир. Извини, Маргери, если тебе не нравится то, что я говорю. Никакой другой правды я тебе предложить просто не могу. Я ее сам не знаю.

– Но это правдой быть не может!

– На основании того, что она лично тебе неприятна? На том же непреложном основании в мире не может быть слякотного ноября, ворующих политиков и цензовых законов.

Магрит вспомнила немногие лекции Кассиана по идеальному социальному устройству и сделала практически запредельное мыслительное усилие:

– Это частности. Цензовые закон и ворующие политики - частности отдельно взятой страны.

Наклз даже не опустился до опровержения этой идеи.

– Ну или группы стран, или даже всех стран, неважно. Но небо, Наклз, небо-то для них закрыто!
– скороговоркой продолжила Магрит.

– На тяжелый амбарный замок? Или как-то еще?
– презрительно полюбопытствовал маг.

– Ты сам прекрасно знаешь, как!

– Как раз об этом ничего я не знаю. Ваши клирики обещают справедливость на небе, поскольку ничего не могут предложить на земле, кроме этого утешения. Мол, паши, сей и жни, а потом отдавай урожай богачу-помещику, и всегда помни, что лет через пятьдесят ты сможешь сказать ему: "Пошел прочь - небо мое!", а Заступники помогут выпроводить обидчика, если он слов не поймет. И тут-то сбудется вековая мечта и отольются кошке мышкины слезы. Это сказка из того же разряда, что Беловодье с молочными реками, где все поровну и работать не надо, которую обещают уже не клирики, а инсургенты и провокаторы всех мастей. Независимо от того, какая сказка тебе милее, ты делаешь неверный вывод из неверной предпосылки. Мир не будет справедлив где-то там, он уже справедлив здесь, нравится нам это или нет.