С Дэмонрой все вечно шло кувырком, с первого дня знакомства и до момента, когда нордэна, жизнерадостно махая ему шапкой на прощание, пропала в окне отъезжающего поезда. Еще при встрече можно было догадаться, что так оно и будет. Жизнь свела их в обстоятельствах, предельно далеких от того, как Рейнгольд представлял себе это в ранней юности. Все началось до отвращения обыденно: его, как родственника кесаря, пригласили посмотреть на учения, проходящие неподалеку от летней резиденции Зигмариненов. Сначала его в столице задержали дела, и он не прибыл за сутки, как все прочие родственники, а потом он и вовсе пропустил поезд. Следующий был только вечером, так что Рейнгольд ни за что бы не успел, если бы не решил добираться верхом, благо, путь был близкий.

От станции он отъехал с приличным запасом времени и твердо решил держаться железнодорожного полотна, поскольку плохо представлял себе дорогу, да и вообще не чувствовал желания скакать по пересеченной местности. Для этого следовало родиться лихим кавалеристом или самоубийцей, а он был обычный адвокат. Минут через сорок неспешной езды Рейнгольд увидел небольшую речку. Железная дорога проходила по мосту над ней, и ему ничего не оставалось, как проехаться вдоль русла и найти переправу, которой там просто не могло не быть. Переправу он действительно нашел, а потом выехал на узкую лесную дорожку, ведущую, предположительно, в правильном направлении. Минут через десять его нагнала рыжеволосая женщина на взмыленном коне. И конь, и всадница выглядели так, как будто реку они форсировали вплавь. Рейнгольд был воспитан в лучших калладских традициях, и потому никак не мог допустить, чтобы дама разъезжала по лесу одна. Дама на его вежливое предложение сопроводить ее до Красных горок сперва округлила глаза, а потом залилась смехом. Он к тому моменту уже успел сообразить, что на ней надета мокрая насквозь черная форма, так что его любезность явно была лишней. Отсмеявшись, незнакомка сообщила, что ей больше нужен не храбрый рыцарь, а путеводная звезда, которая доведет ее до государя раньше, чем начальство подкинет ее к самому Создателю. Рейнгольд, скрепя сердце, согласился побыть путеводной звездой.

Из леса они выехали на широкое поле, и вот там-то их застал сильнейший ливень, убивший всякое представление о расстоянии, направлении и времени. Небо, трава и земля превратились в совершенно однородную мокрую и вязкую массу, к тому же ледяную. Одежда Рейнгольда теперь была не суше, чем форма его случайной попутчицы. Струи дождя, за которыми не было видно ни зги, перестали бить минут через пять-семь, но существенно это ситуацию не улучшило. Дождь все еще капал, а небо не светлело: сделалось сумеречно, тоскливо и холодно. На поле легла мгла. Кони понуро брели, поскальзываясь и проваливаясь в грязь по бабки. Последние мысли о том, что дорога "где-то там" покинули Рейнгольда довольно быстро. В роли путеводной звезды юрист, мало знакомый с местностью, с треском провалился, в чем сознался. Поле они кое-как пересекли и увидели в сырой дымке тусклый огонек. К сожалению, это была не дорога на летнюю резиденцию, а постоялый двор, но Рейнгольд к тому моменту был бы рад любой крыше над головой, включая конюшню. Разумеется, о том, чтобы в таком виде продолжать поиски и речи идти не могло. Даже успей они в последнюю минуту, лучше было не явиться вообще, чем шокировать родичей костюмом утопленника. Рейнгольд бы не удивился, свисай с его шляпы натуральная тина.

Видимо, нордэна разделяла его взгляды на приличия, потому что без лишних слов отвела лошадь под навес и направилась в здание. Рейнгольду ничего не оставалось, как последовать ее примеру.

Десять минут спустя мокрый насквозь родич кесаря сидел в дешевой - а других не было - комнатенке под самой крышей и, слушая барабанящий по ней дождь, предавался мыслям о том, что он - хронический неудачник и пятно на репутации семьи. Мало того, что Рейнгольд из-за плохого зрения не попал в армию, что вообще для члена правящей фамилии было немыслимо, так он даже добраться до места проведения учений самостоятельно не сумел. Унылые размышления прервал стук в дверь. На пороге, улыбаясь, стояла его попутчица с флягой в руках. Из одежды на ней, собственно, была простыня и традиционный колокольчик без язычка, который нордэны носили на шее. На случай Последней Битвы, видимо.

– От воспаления легких. Но от печали тоже, - сообщила она, протягивая флягу. Ситуация явно не располагала к тому, чтобы Рейнгольд начал рассказывать попутчице о вреде алкоголя, который, как известно, в Каллад губит людей больше, чем оспа и чахотка вместе. Сам он не пил, впрочем, лишь из тех соображений, что после окончания института пить стало не с кем: практикующий юрист и родич кесаря не могли бы позволить себе напиваться в компании даже по отдельности, а у Рейнгольда эти два несчастия группировались. Впрочем, залетную нордэну едва ли интересовали бы его профессиональные секреты или тем более детали биографии. Довольно безрадостной, если вздуматься. Во всяком случае, дожив до двадцати шести лет, он ни разу не попал ни в одну историю, о которой было бы стыдно рассказать и приятно вспомнить. Прошлое Рейнгольда было безупречно и уныло, как пособие по этикету. А веселая нордэна в простыне, протягивающая ему плоскую фляжку, очень криво вписывалась в настоящее. Более откровенные зрелища Рейнгольду видеть доводилось, но более интригующие - никогда.

– Спасибо, - растерянно поблагодарил он, прикидывая, как вежливо отвертеться от знакомства с содержимым фляги. О вкусовых пристрастиях северян ходили страшноватые легенды. Женщина засмеялась:

– Это всего лишь чай. Я только что вниз бегала, к хозяйке. И не доверяю чистоте местных чашек, а во фляге, уж поверьте, недавно была отличная дезинфекция. Вы тверды в своем стремлении умереть от воспаления легких?

– Что?

– Советую снять мокрое и развесить его на кухне, у хозяйки, там быстрее высохнет. Это милейшая старая карга лет шестидесяти. Она на вас не набросится, не опасайтесь. Нет, если вы очень настаиваете, я могу сходить с вами и покараулить вашу добродетель.

Рейнгольд заверил неунывающую спутницу, что справится с этой непростой миссией сам и дезертировал, чтобы не сказать какой-нибудь глупости.

Вернувшись в комнату, он обнаружил там нордэну, с самым беззаботным видом попивающую чай. Пропущенные маневры, дождь за окном, скучнейший попутчик и маячащие в перспективе неприятности, определенно, нисколько ее не волновали. Женщина сидела на подоконнике и периодически прикладывалась к фляге, откидывая голову назад, словно емкость содержала в себе что-то менее безобидное, чем чай. У нее было классическое для северянки несколько треугольное лицо, очень белая кожа, светлые брови и промокшая косица, закрепленная на затылке посредством карандаша. Картину довершали разводы под глазами, оставшиеся от макияжа, и широкая ухмылка человека, который искренне любит эту жизнь и пользуется взаимностью.

– Так значительно лучше, - несколько двусмысленно сообщила она закутанному в простыню Рейнгольду.
– Льет как из ведра. Мои предки сказали бы, что на маневры нам сегодня попасть не судьба.

– А мои бы сказали, что стоило выезжать с большим запасом времени, - вздохнул Рейнгольд.

Нордэна весело хмыкнула:

– Так вот что такое "кросс-культурный контакт"! Я-то всегда считала, что этим словом называют мордобитие, а нет, есть вариативность.

Рейнгольд не выдержал - улыбнулся. Не столько замечанию незнакомки, сколько ситуации в целом. Отличное было место и время для философской беседы.