Шрифт:
Попробую лапидарно описать опыт, полученный мной, когда вместо цеха странников и натуралистов избрал другое занятие:
Верно для этого я и бродяжил.А как, пускай гадают те, кто, скажем,Полазив в гротах возле Лез-Эзи,Наверное делая перекур в Сарла(Prival, как говорил Алик, мой бедняшка),Оттуда отправляются к Суйяку,Где барельефы портала в романском храмеРисуют аферу монаха ФеофилаКиликийского, а пророк ИсайяКоторый век пульсирует в гибком ритме,Как будто дергая струну незримой арфы.Потом ущельями, пока не явитсяВверху, высоко сокровище богомолов,Такое же желанное, как в детстве нашемГнездо на верхушке ели: Рокамадур.Впрочем, не настаиваю. КомпостеллаИли Ченстохова не хуже учат.Тяга и тленность. Тут валун омшелыйЧеканней делается с каждым поворотом,Потом вдали исчезнет. Там вновь блеснет рекаВ деревьях и арках моста. Зато мы помним,Нас не удержат ведута или альциона,Сшивающая два брега яркой нитью лёта,Ни девица на башне, хоть улыбкой манитИ нам завязывает глаза, ведя в покои.Бродягой был терпеливым. Так что день и годНа палке насекал, цель приближая.И только когда, спустя годы, достигнул,Случилось то, что, думаю, случалось,Если на паркинге при РокамадуреИ место находилось, и ступеням счетВелся, пока не обнаруживалось, вдруг:Вот деревянные Мадонна и Младенец в коронахОглядывают вялую толпу туристов.И я. Ни шагу дальше. Горы и долыИзбыты. Огни. Воды. И неверная память.Страсть та же, но зовы идут ниоткуда.И лишь разбившись, дом обретала святость.III. Lauda
Об этой земле один известный алхимик написал, что расположена там, где отведено ей место первейшей и наиважнейшей потребностью нашего ума, той самой, что вызвала к жизни геометрию вместе с точными науками, философию и религию, мораль и искусство. Алхимик этот, союзник Декарта, кстати, писал также, что называться та земля может Санаа или Армагеддон, Патмос или Лета, Аркадия или Парнас.
Нет, нет здесь места пространству иному.Но я к вам взываю и вы предо мной,Почти под тем же солнцем,Почти похожей луной,Капля дождя – и та имеет нездешний облик.Иное. Честь короли отдают,В парках прелаты поют,Львы на колени встают,Чудеса являют.И мы залиты янтарем, со свистками, смычками,Убегаем, спешим, поем славу прошедшей жизниЗа то, что то, что было, не болит больше.Тут в моей руке возникает скипетрИли вот детский погремок, помочь мне немного,Когда забуду стыд и наконец признаюсь,Что многое однако вынес. Стоп, вру, не скипетр, лишь плеть. Вернее, хлопушка для мух, чтобы засесть дома, Прислушиваясь у окна, вдруг сосед заедет,// Тихо, нет-нет да и скрипнет колодец.Я там родился, сам был из пановПочище, чем Ляуда и Вендзягола.Был крещен, сатаны же я отрицалсяВозле Кейдан, в приходе Опитолоки.Бить мух, медитируя, мое призвание.А то велеть Юркшису фаэтон готовитьИ дышло повернуть к лесам в ГирялеСородичей навестить, Сильвестровичей там,Довгирдов заодно, либо Довгеллов.Счастья-то достанет. Сельцо у нас спокойно.Но небогато, мало кто правит каретой.Накладно, надобен аж четверик лошадок,Наша так всю жизнь стояла в сарае.Гнать зверя по пороше. Первая звезда близко.Пообтряхнулся в сенях, войдя с мороза.К святкам накрыто, слижики, сыта.Знает, как мне угодить, разлюбезная Ядя.Эх, кабы не был послан учиться в Вильно,Что бы вышло? Ничего ровно.И так не для моих костей Свентобрость,Свентыбрастис, у Святого Брода,Где обрели покой все мои предкиИ где ребенком дивился лошадиной привычкеПить, остановившись посередине речки.Словно бы я в пропасть бросаю каменьС моста Голден-Гейт, откуда самоубийцаЛетит, как летают во снах, легче чем чайка.Словно бы просыпаюсь пополудни,//Затянутый во фрак с золотым узором.Так записано, тайным шифром генов.Либо сам дьявол из-за Невяжи, полунехристь,Со мною, барчуком, за шахматы сел, исполненЕще не изведанной теллуровой мощи.Не стану утверждать, что мне подфартило в девятнадцатом или в двадцатом веке, поскольку нет в этом уверенности, да и особого значения. В краю том четырехсотлетнее и вчерашнее различаются мало чем. В остальном место, что не теряет, но обретает выпуклость, весьма конкретно, и, вспоминая его, я стараюсь избегнуть вымысла. Хоть я и собирал земные ландшафты во множестве стран на двух материках, воображение мое не могло справиться с ними иначе, нежели соотнося их с местами к северу, к югу, к западу и к востоку от деревьев и холмов одного уезда. В моем уезде и в соседнем, Ковенском, любая речушка, любое село и местечко обладают бесспорным удельным весом, отчего историки и архивисты относились к ним почтительно. Благодаря их труду я и смог составить следующие ПОЯСНЕНИЯ.
Ляуда. Корень слова не связан со средневековым итальянским хвалебным гимном, lauda, к коему апеллирует мой заголовок, не представляет собой резолюций региональных собраний plural noun. Литовское «Ляуда» отнюдь не родственно латинскому laudare. Течет в той сторонке речка Ляуде, впадающая в Невяжу и имеющая пять притоков: Некельпа, Гардува, Кенисротас, Никис, Вешнаута. Что же касается жителей, сослался бы на «Потоп» Сенкевича, да, боюсь, литературные сказки суть сомнительный источник. Lietuviu enciklopedija, монументальный труд в 36 томах (Бостон, 1953–1969), сообщает: «Ляуда. Название шляхетских селец на правом берегу Невяжи, на линии Почунеляй – Дотнува (Кейданского повета). Достаточные данные о ляуданской шляхте содержат судебные акты Россиенского края с конца XVI века, купчие крепости и прочие документы. В те времена широкая полоса правобережья Невяжи, где проживало боярство обширной, далеко простиравшейся земли Велюонской (Veliuona), звалось Ляудой. В бумагах просто: “в Ляуде”, “в Ляудах”, “Ляуденское имение”, “Ляуданский двор” и т.д. Название это идет изначально от речки Ляуде. Поместье и поля Ляуды А. Салис локализует вблизи костела в Почунеляй (к западу от Крякянавы). Возможно, существовали и другие Ляуды. Происхождение этих поселений трактуют по-разному. Ближе всех к исторической правде подошел, кажется, Г. Ловмянский, выдвинувший тезис о том, что мелкие владыки шляхетских “околиц” посажены там Вел. Князем еще в XIV веке и непрерывно участвовали в войне с крестоносцами. На них были возложены оборона и снабжение замков на Немане. Пока кшижаки беспрестанно опустошали владения на правом берегу Немана до самой Велюоны, Ляуда и местная шляхта из Дотнувы предоставляли замкам своих людей. Вплоть до XVIII века из этих шляхетских селений складывалось хозяйственное пространство Велюонской земли».
«Паны почище, чем Ляуда» означало, что на общественной лестнице они находились выше владельцев «застенков», но ниже аристократии. За точность не ручаюсь, ведь усадьбы «околиц» по площади были неодинаковы, а кроме того, всех тамошних можно было счесть «Ляудой» в давнем, широком значении слова. Моя мать родилась там же, где и ее мать и где полагалось родиться мне, в имении Шетейни, то есть Шетеняй, на левом берегу Невяжи в 3 км от Свентобрости, она же Святой Брод, недалеко от Ляуды, у Зигмунда Куната (а фамилию эту писали порой с двумя «т», как упомянутый в Lietuviu enciklopedija Станислав Кунатт, эмигрант, экономист, профессор Польской школы в Париже) и Юзефы Сыруть. Относится ли приведенный ниже документ 1595 года, опубликованный в Istorijos Archyvas, т. I, составитель К. Яблонский, Каунас 1934, к моим предкам, с уверенностью не скажу, а что касается правдоподобия, то пусть фамилия Сирутис и встречается среди крестьян, в новейшее время других дворян Сырутей в округе, да и вообще нигде, не находилось. В любом случае, документ этот говорит в пользу пребывания семьи в «Ляуде». Писан «руськой мовой», привожу приблизительную транскрипцию: «Я, Себестыянъ Юрьевичъ Волоткевича, возный господарски земли Жомойтское, волости веленской, сознаваю тымъ моимъ квитомъ, ижъ я маючы пры собе стороною двухъ шляхтичовъ, земянъ господарскихъ земли Жомойтское, именми нижей в семъ квите описаныхъ, ижъ в ходу теперешнем тисеча пятсотъ деветдесятъ пятомъ месеца генвара трынадцатого дня былъ есми въ справе взятый за ужитьемъ земянки господарской земли Жомойтское паней Барбары Войтеховны Кровшовны Яновой Венцлавовича Сирутевой въ именью, въ дворе ее, лежачомъ въ земли Жомоитское въ волости веленской, прозываемомъ Лявды, которая пани Сирутевая передо мною вознымъ и стороною двема шляхтичы тотъ дворъ свой Лявдевский зо всимъ про всимъ, от мала ажъ до велика, зо всемъ будованиемъ дворнымъ и всими кгрунты оремыми и неоремыми, лесными и сеножатными, зъ челедью дворною и зъ людми тяглыми и данники и зо всякими ихъ повинностями, къ тому именью прыслухаючыми // и прыналежачыми, водлугъ листу своего вызнанного вечыстого въ моцъ, въ держанье и уживанье вечыстое подала и поступила сыну своему пану Адаму Яновичу Венславовича Сирутю, земянину господарскому земли Жомойтское, который панъ Адамъ Сируть черезъ мене возного и сторону въ тотъ двор помененый, въ именье, въ люди увезалсе и въ интромисию вшолъ, и я его увезалъ и меновите за прозбою и поступленьемъ пани Сирутевой къ тому именью прислухаючыхъ всихъ подданныхъ и челедь дворную списавши в томъ квите моемъ, место инвентара реестрового за реестръ и инвентаръ почытаючы, такъ есми выменовалъ…» (следует список).
Вендзягола, литовское Ванджёгола, местечко по направлению к югу от Кейдан, в ковенском уезде, 25 км от Ковно, 12 км от Бабтай, 11 км от Лабунавы. Под Вендзяголой понималось еще одно скопление шляхетских хуторов и застенков неподалеку от Ляуды. В Lietuviu enciklopedija читаем об истории Вендзяголы: «В качестве поселения В. известна уже с XIV века. Упоминается в хрониках крестоносцев как Вандаягель, Вендягель, Вендигалин. К западу от В., во второй половине XIV века, через Бабтай, Арёгалу, Батакяй шла широкая линия укреплений, защищавшая густонаселенный центр Жмуди от набегов кшижаков. На небольшом отрезке этой линии между В. и Лабунавой, длиною 8 км, в 10 местах высились заслоны из поваленных деревьев, колючими сучьями и острыми верхами обращенные к неприятелю. В 1382 или в 1384 вице-комтур Рагнита М. Шульцбах, вторгшийся в Литву с целью помочь Витовту против Скиргайло, наткнулся в В. на толпу людей, собравшихся на праздник, и был вынужден биться с ними. 120 литвинов погибли, сражаясь за свое святилище, 300 человек были взяты в плен и вывезены за Неман.
Для нужд растущего поселения Ян и Мариона Ростовские (Ростворовские) из рода Лопатинских поставили в 1664 деревянную церковь Св. Троицы.
Еще читаем, что в 1863 викарий вендзягольский Антоний Козловский был арестован и выслан в Сибирь. Находим и следующую информацию: «Усадьбу в В., принадлежавшую ранее Хлопским, в 1890 купил З. Гартовский. В 1918 ополяченные жители В. и окрестностей решили провозгласить независимую “вендзягольскую республику”».
Отец мой родился в Сербинах под Вендзяголой у Артура Милоша и Станиславы из рода Лопатинских. Сестра моей матери вышла за Здислава Юревича (Юриевича, ие причиняло немало хлопот, тем более, по-литовски ie читается ия) из-под Бабтай. Тем самым я показываю, что в областных архивах повторяются одни и те же фамилии.