Открылась дверь и появился невысокий смуглый мужчина лет сорока, с боязливым бегающим взглядом, он отличался некоей сутуловатостью. Он остановился, осматриваясь, но сзади его подтолкнул тот самый парень, чтобы тот двигался вперед.

– На стул! – скомандовал парень, который не так давно очень мягко обращался к нам. Сам же он встал возле двери.

Заключенный неторопливыми осторожными движениями подошел к стулу, пристально смотря на нас, и медленно опустился на него. Его настороженность заставляла и меня следить за каждым его движением. Казалось, что я уже слежу даже за его дыханием.

– Не могли бы вы ненадолго выйти, – обратился мой коллега к парню в дверях.

– Я обеспечиваю вашу безопасность!

– Не переживайте, я смогу постоять за нас обоих, – настаивал на своем Петр.

Удивительно, но настаивать больше не пришлось, и мы остались в комнате одни. Я решилась открыть рот:

– Здраствуйте, мы журналисты из новостей и хотели задать вам…

Но он не дал мне договорить, вскочив со стула и подавшись вперед. Прохоров тут же встал и закрыл меня, но вместо нападения мы услышали крик о помощи:

– Спасите меня! Спасите! – громким шепотом повторял заключенный, опираясь руками о стол и смотря пристально на нас. Его глаза стали еще больше, чем до того, как он сел на стул. Весь вид его выглядел несколько пугающе. – Вызволите меня отсюда! Переведите в другую тюрьму!

Тут он схватился за голову, и стал опускаться обратно. Он зажмурил глаза. Губы были приоткрыты, уголки их смотрели вниз, и я расслышала, как он начал всхлипывать. Да, он заплакал. Что могло происходить здесь, если преступники, эти черствые бессердечные люди, несущие зло мирному населению, были настолько сломлены? Внезапно мы с Прохоровым различили следующие его слова:

– Они убьют меня! Я умру! Меня убьют! Не хочу! Я не хочу умирать!

Мне было ужасно любопытно, что же происходит. А может этот заключенный над нами только смеется, изображая психически больного человека. Потому что именно такое впечатление сложилось бы у любого, видевшего эту картину.

– Что происходит? Объясните, – попросила я. – Вам кто-то угрожает? Кто-то вас бьет.

– Бьют! Уже вторую ночь, как Косаря, как Лысого, как Батю! – видимо, это были клички тех убитых. – Они умерли, я тоже умру. Он пришел за мной!

Кипринский поднял на нас лицо, оно было искажено от чувства ужаса.

– Кто он? – спросил Прохоров у заключенного.

– Ад. Призрак ада. Ужас во плоти!

– Подождите, – попросила я. – Не говорите загадками! Кто этот «ужас во плоти»? Это кто-то из заключенных или из надсмотрщиков?

Тут он расхохотался. Мне тут же стало не по себе. Петр это заметил и прокричал:

– Тихо!

Тут же он смолк. И решился ответить на мой вопрос:

– Он невидим! У него огромная сила! Это что-то сверхъестественное и оно жаждет крови!

Говоря это, Кипринский немигающим взглядом смотрел на меня. Его голос – тихий, осторожный – вызывал у меня страх. Прохоров, видя, как мы с Кипринским неотрывно смотрим друг на друга, решил разбавить обстановку.

– Это оно убило ваших знакомых?

Он резко перевел взгляд с меня на Петра, и я с облегчением выдохнула.

– Да! Батя даже крестик нагрудный заказал! А он был атеист, но не успел его получить! Повесили крест уже на окоченевшее тело. Теперь меня оно мучает каждую ночь! Батя умер на девятую ночь! В первые три дня ты ощущаешь что-то возле себя. В четвертую – слышишь шорох, дыхание, шаги и слышишь голос… Я знаю! Я слышал это! Даже голос! Он говорил с Батей!

– Что говорил? – спросила я, тут же пожалев, так как эти сумасшедшие глаза вновь смотрели на меня.

– «4 из 9!». Поэтому я точно знаю, сколько оно находится рядом и когда оно убивает! В пятый день оно уже начинает избивать! Вот, – задрал он рубашку, и я тут же вспомнила, как он показывал то же самое начальнику во дворе. – Мне осталось четыре ночи! – из глаз его снова полились слезы. – Спасите меня! – взмолился он, уже неистово крича.

На его крик вбежал парень, стоящий по ту сторону двери и скрутил Кипринского.

– Я могу его уводить?

Мы с Прохоровым переглянулись и кивнули пареньку.

– Подождите здесь, я его уведу и вернусь!

– Нет! Я не хочу туда! – упирался Кипринский. Даже когда дверь за ними закрылась, я слышала его истошный вопль – Киньте меня в колодец, закопайте где-нибудь, но только не туда! Нет! Спасите!

Я была в растерянности. Когда звуки стали тише, Прохоров обратился ко мне:

– Что ты обо всем этом думаешь?

– Я не могу так сразу сказать. Мне надо все обдумать. А ты?