– Сегодня у тебя нежный образ. Он был навеян мне твоей тонкой натурой. Теперь иди и ничего не бойся, потому что ты прекрасна!

Я поблагодарила своего стилиста и направилась в студию. Каждая новость была перечитана мною уже раза по три. Прохоров написал историю про беспорядки на улицах в ночное время. Статья была написана настолько интересно, что годилась бы для печати в крупные издательства в виде небольшого рассказа.

Моя тема была первая и, когда я читала ее, у меня все происходящее за день до этого будто бы снова проносилось перед глазами. Кстати, я упомянула Прохорова в своем репортаже, радуясь, что не в силах была перечитать текст после сложившегося в моем мозгу ложного мнения о коллеге и поэтому так и не удалила слова о нем.

В этот раз съемки прошли быстрее. Мы потратили на них полтора часа и в 14:30 я уже сказала свое заключительное: Будьте с нами, в три часа дня на первом! Ника Семенова. Your-news. Специально для вас.

– Ты так и не добавила информацию о преступниках, – сказал мне Петр, после похвалы в мой адрес. – Решила приберечь ее на завтра?

Я кивнула. Я не хотела расстраивать его своим недоверием. Пусть это останется моей маленькой тайной.

– Пойдем на расследование, чтобы осталось больше времени на кафе? – спросила я. Петр согласился.

Мы пошли в тюрьму. В этот раз мы с Прохоровым запаслись видеокамерой, чтобы взять пару интервью. На входе нам препятствовать не стали, и мы спокойно прошли к начальнику – Владимиру Григорьевичу Козину. Я это имя хорошо запомнила, когда по сто раз перечитывала его перед репортажем. Он нас впустил и поблагодарил, что мы не раскрыли их секрет. Он имел ввиду новость о первом трупе, который они хотели утаить.

В кабинете было все по-прежнему, только кипы бумаги со стола перекочевали куда-то еще. Теперь кроме рамки с фотографией и телефона на нем ничего не находилось. Прохоров опустил свою сумку на небольшой черный кожаный диванчик, стоящий прямо напротив двери. Там находилось самое ценная вещь для нас сегодня – камера, на которую будет все записываться. Мы сели напротив Козина. Я видела, как за окном заключенных уводят со двора обратно в свои камеры.

– Сколько вы намерены сделать репортажей? – отвлек меня Владимир Григорьевич от этой картины. Руки его по-деловому были сжаты в замок, хотя это, одновременно, выдавало небольшую неуверенность.

– Это зависит от ситуации, – уклончиво ответил мой напарник.

Козин кивнул, явно расстроенный, что ему еще долго придется наблюдать наши лица в своем кабинете. Такое выражение промелькнуло буквально на долю секунды, и он тут же смог взять себя в руки.

– И чем я могу вам помочь сегодня? – снова любезно спросил начальник тюрьмы.

Мы переглянулись. То, что мы хотели спросить, было слишком смелым с нашей стороны. Еще по пути сюда, мы долго спорили, как преподнести данную информацию. Я хотела объявить сразу наш план действий. Но Петр настоял на том, чтобы пошагово удивлять нашего информатора. Петр кивнул, и я сказала Владимиру Григорьевичу следующее:

– Мы, если, конечно же, вы нам разрешите, собираемся взять интервью у вас, так как его будет наиболее уместно показать первым в нашем следующем эфире. Это будет выглядеть солидно и весомо. – Я видела, как ему было лестно слышать мои слова в его адрес. – И после хотелось бы расспросить тех, кто сидел в одной камере с первой жертвой. Они могли бы рассказать нам больше подробностей, так как стали непосредственными свидетелями этой смерти.

Последовала небольшая пауза. Козин смотрел невидящим взором на стол. Мозг его отчаянно работал, пробуя найти наиболее подходящее решение. Он медленно поднял на нас глаза и внимательно посмотрел на каждого.

– Хорошо, можете снимать. Но вы ведь понимаете, что с преступниками опасно иметь дело?

Он использовал каждое слово, чтобы мы отошли от намеченного плана.

– Не беспокойтесь, Владимир Григорьевич, мы, если это понадобится, вызовем надзирателей, – сказал Петр.

– Есть много преступников, которые сюда не попали или уже вышли. Им не понравится такое пристальное внимание к этому миру, – серьезно произнес он.

– К чему вы клоните? – забеспокоилась я.

– Просто предупреждаю.

Начальник всплеснул руками и сказал:

– Что ж! Можете начинать. Я готов!

Мы настроили камеру, я посмотрела вопросы, которые мы с Прохоровым успели набросать по пути сюда и я начала интервьюировать:

– Сначала основная информация: ваше имя, возраст и занимаемая должность.

Кроме возраста мне все было известно. Дальше пошли и личные вопросы, которые по большей мере интересовали меня после той фотографии на его столе, где вместо ожидаемого мною семейного фото, я увидела мужскую компанию в пивном баре. Оказывается, ему было 50 лет. Женат Владимир Григорьевич никогда не был. Все дело было в том, что сфера его деятельности, а именно – общение с преступным миром, вызывало в нем опаску привязанности к кому бы то ни было, как он нам объяснил. Говорил, что было однажды жгучее желание связать себя с прекрасной во всех отношениях женщиной и завести милых детишек, но его внутренний голос противился этой мечте. Так он и прожил эти 50 лет, в обществе своих друзей и многочисленных заключенных, которые обитали вокруг него почти каждый день на протяжении вот уже 25 лет.