– Что у тебя за привычка перечить своему начальнику? – подошел он ко мне. Я все никак не могла свыкнуться с его невысоким ростом – где-то 157-160 см. Мне было значительно комфортнее видеть его в своем кабинете за столом в сидячем положении, чем смотреть на него сверху вниз.

– Семенова! Я тебе уже говорил, что время всегда условно. Нужно смотреть на обстановку. Вот сегодня у нас выход в эфир, а назрела такая тема…ммм… конфетка! – довольно промолвил он последнее. – Красилов бросил примадонну в разгар их медового месяца и приехал в Москву к некоей молодой особе. Его видели с ней, возвращавшихся в его московскую квартиру. Да чего я тебе это все рассказываю? Сама сегодня услышишь. Танечка – улыбнулся он пробегающей журналистке, о которой вел речь – расскажет об этом в эфире в 15 дня. Она и предоставила нам информацию, осталось только оформить.

Во мне вновь родилось чувство зависти к Успеловой. «И когда эта женщина бальзаковского возраста (тридцать с небольшим) все успевает? Где она находит всю информацию?» Ее хитрые глаза порой снились мне в кошмарах, а губы – тонкие и узкие – превращались в двух червей, разраставшихся до огромных удавов.

– А сама узнала что-нибудь интересное? – не ожидая ничего особого, спросил шеф.

Мы остановились напротив моего рабочего места. Он смотрел на меня прищуренным взглядом, отчего у меня всегда возникали колики в животе.

– Альберт Эдуардович! – решилась я. Вдруг Ева была права и я еще, благодаря подруге утру нос этой «Танечке». – Я бы хотела заняться репортажем о тюремных самоубийствах. Мне кажется, что здесь имеют место не просто самоубийства, но на лицо факт серии убийств, будто кто-то мстит преступникам за небольшой срок до их выхода, не позволяя им вернуться на свободу.

– «Месть преступному миру» – прочеканил начальник, проводя рукой – резкими рывками – в воздухе, будто подчеркивая заголовок. – Или даже так: «Преступник останется в камере ценой своей смерти», – и на его лице возникла довольная ухмылка. Поразмыслев, он обратился ко мне: – Семенова, знаешь, в этом что-то есть! – улыбнулся он. – Главное теперь не ошибиться в предоставленной информации, выяснить все подробности про каждое убийство и каждую жертву. Если ошибемся, то от нас отвернутся

– больше половины читателей, а то и все, как от недостоверного источника – договорили мы эту фразу вместе. Я и все мои сотрудники-журналисты знали это выражение наизусть, так как начальник не раз предостерегал весь наш коллектив от подобных вещей, как только начиналась подготовка материала.

– Альберт Эдуардович, я все разузнаю и дам вам знать! – успокоила я шефа.

– Так иди, Семенова, иди! Работай! В тюрьму шагом марш! – скомандовал он. Звучало данное заявление как-то… неприятно. Но я не заставила себя долго уговаривать и развернулась к выходу. В дверь как раз зашел запыханный, еле живой Петр Прохоров – мой сотрудник, работающий на том же этаже, что и я. Ему было намного сложнее, чем мне. Нет, не из-за профессиональных данных, в журналистическом плане он был довольно неплох. Его столик располагался у самого окна, поэтому я постоянно наблюдала его погруженного в работу, как говорится, с головой. Ни раз он вел эфир, это было в нашей команде, можно сказать, как поощрение. Туда выходили лучшие из лучших из всех 18 сотрудников. Он, в отличие от меня, не боялся высоты и даже один раз вел эфир, находясь в парашюте и держа камеру в левой руке. Но он страдал клаустрофобией. Поэтому каждый рабочий день он поднимался по лестнице на 18-й этаж. Благодаря этой особенности, начальник позволял ему опаздывать вплоть до 10 минут.

– Петь, может сбегаешь на 5-й этаж за кофе? – усмехнулся Роберт, наблюдая, как Прохоров садится за рабочее место.

– Пойдешь, принеси и мне – ответил Петр, не слишком обращая внимание на подколы коллеги.

Он – Петр Прохоров – единственный, кого не запрягал начальник бегать за кофе. Роберт, испытывая к Прохорову зависть, доходящую до ненависти, зачастую пытался уколоть Петра в его слабое место.

Я уже не слышала, что было после, не видела злобный взгляд Роберта. Зайдя в лифт я достала мобильник и набрала Еву.

– Да, Ника! К чему такая честь? – ехидно спросила моя подруга.

– Ева, ты еще обижаешься? – спросила я, изменив свой тон на более тонкий и милый.

– Эх, как я могу на тебя обижаться! – и она перешла на свой обычный тараторчатый тон – Ну так что? Рассказывай! Ты сделала так как я сказала? Что начальник? Если ему не понравилась идея, то увольняйся не думая!

– Ева! Стой! Я сейчас направляюсь в тюрьму для сбора информации!

– Дааа! Я же сказала, что это эксклюзив! Ты произведешь фурор, Ника! Я знала!

– Ева! Я еще даже не спустилась на лифте, а ты шумишь так, будто я уже выпустила новость в эфир и она заняла первую строчку в поисковиках!

– Займет, Ника! Я уверена! Только после того, как станешь успешным журналистом, не забудь свою бедную кроткую подругу, благодаря которой ты и добилась своего места под солнцем!

Тебя забудешь! Как же! И все-таки я люблю эту вздорную тараторку!

– Ева, я ни за что не забуду тебя! Во всяком случае, ты не из тех людей, кого так просто забыть!

– Это комплимент или…?

– Комплимент! Ева! Скажи мне вот что: Кто такой Красилов?

Я не стала спрашивать это у начальника, так как подверглась бы осмеянию с его стороны, а что еще хуже, со стороны Успеловой.

– А зачем тебе Красилов?

Я ожидала все что угодно от Евы, но не такой вопрос!

– Успелова делает репортаж про него и примадонну. Сегодня он выйдет в эфир.

– Что? А про что там?

– Ева! Ты что-то знаешь! Я чувствую это! Выкладывай!

– Ника, скажи мне, про что репортаж. Мне нужно знать.