— Смотри, — сказал он чуть лукаво. — Я могу положить тебя в карман.

— А где же ты?

— Не могу выбрать.

Она надежно запрятала рисунки в сумку, отыскав там батончики Кит Кат, захваченные с собой, потом они поискали камень, который лучше всего отразил бы саму суть Петрока.

Одним из чудес пляжа, которое никто из тех, кого она знала и кто, по ее сведениям был подкован в геологии, не мог объяснить ей, было то, каким образом оказалось, что валуны и галька, погребенные под песком и появившиеся сегодня на поверхности на самом высоком месте пляжа, происходят, как кажется, из совершенно разных источников. Было ли это из-за сильного жара, что вполне возможно, или же появление камней самых разнообразных оттенков случилось в результате невероятных потрясений в недрах земли. Как-то раз Гарфилд попытался их каталогизировать. Подобно душе, затерянной в греческом подземном мире, он считал необходимым сортировать их на черные, белые, розовые, белые с черным, серые с розовым, серые с белыми прожилками и бронзово-желтые. Его сокрушило их разнообразие, а наряду с этим и нехватка времени между приливами. А еще, как она вспомнила, он пришел в ярость от того, что карманный геологический справочник, купленный ею, похоже, не предложил среди иллюстраций ни одного конкретного примера хоть какого-нибудь камня из тех, что он находил на пляже.

Прилив поднимался. Все пещеры, кроме одной, были под водой. Она нашла камень, который идеально подходил к его цвету волос, но он отверг ее находку, возможно, как слишком буквальный вариант. Она нашла великолепный осколок обточенного морем стекла глубокого синего цвета, цвета бутылочки из-под молочка магнезии[11], но он сказал, что или это должен быть камень, или это не сработает.

— Терпеть не могу портить удовольствие, — сказала она, — но мне нужно переодеться до того, как море смоет наши вещички, да и тебе нужно добраться домой к своему именинному пирогу и колбаскам, которые у Энтони уже, по крайней мере, час как готовы.

Он не стал возражать или жаловаться, а просто продолжал искать, сравнивать и сортировать, пока она проскользнула обратно в пещеру и быстренько пописала в песок. Она сменила халат и купальник на хлопковое белье, запудренное песком, надела выцветший сарафан в маках и попахивающие тряпичные тапки.

— Нашел! — крикнул он.

— Ну, я рада. Давай поглядим.

Это оказался самый обычный камень, который только можно было вообразить, коричневатый, земляного оттенка, без блеска и одноцветный.

— Ой, — удивилась она. — А почему это ты?

— Попробуй, — сказал он и протянул камень ей.

Он был намного тяжелее, чем ожидалось, точно из свинца, и так точно укладывался в сжатые пальцы, что, казалось, был вылеплен из мокрой глины. Как говорили местные жители, когда что-то совершенно точно соответствовало своему назначению: Прям как нарочно было сделано.

Она улыбнулась.

— Видишь? — спросил он.

— Конечно.

Она думала, что он просто хочет разложить камни у входа в пещеру или высоко на валуне в ручье. Наученные утомительной необходимостью таскать домой много чего с прогулок, они с Энтони уже давно подчеркивали важность того, чтобы оставлять то, что принадлежит природе там, где дети нашли это — чтобы и другие могли получить от этого удовольствие.

Однако Петрок настаивал на том, чтобы отнести домой все шесть камней.

— Они слишком тяжелые, — сказала она, когда природный аргумент не помог. — Нам еще подниматься по очень высокой скале, а потом наверху идти по всем этим полям. Почему бы нам не оставить их здесь, вот как-то так? Мы могли бы выложить из них очень даже прелестный круг. Или… Или сложить пирамиду, чтобы люди знали, что их не надо трогать, пока ты не вернешься.

Но он был непреклонен. Более того, он начал плакать, что встревожило ее, потому что он плакал так редко и никогда не закатывал истерик напоказ в отличие от Морвенны и Хедли, питавших слабость к преувеличенной драматизации собственных переживаний.

— Ты не понимаешь! — крикнул он. — Мы не можем их здесь оставить, потому что это мы!

— Ну, которые поменьше можно положить ко мне в сумку. Но эти большие мы просто не можем взять.

— Но это же Венн и Энтони!

— Петрок, это же просто камни. И я устала от всего этого.

С грозным видом, который не посрамил бы и Гарфилда в его неудачный день, он взял два самых крупных камня из большой семьи, зажал по одному под каждую худенькую руку и перелез через валуны на тропинку. Ему не всегда удавалось одновременно и карабкаться вверх, и держать их, но приходилось сначала поднимать их вверх, а потом карабкаться до них самому и снова поднимать камни.

Рейчел последовала за ним, наполовину забавляясь, наполовину любопытствуя. На плече у нее висела сумка для пикника, а ноги саднило там, где и так тесноватые тапки натирали песком подзагоревшие лодыжки. Взбираться обратно к полям было далеко не таким головокружительным или рискованным делом, нежели слезать вниз, но все же было и скользко и трудно, ее забава превратилась в вину, по мере того, как она наблюдала за его трудолюбивым продвижением впереди нее — с камнем под каждой его рукой. В конце трудного пути был большой камень, где, по традиции, они, как правило, собирались вместе, чтобы восстановить дыхание и полюбоваться видом. Она сделала несколько больших шагов — догнать его и уговорить посидеть с ней. Она настояла на том, чтобы он уступил ей один из своих камней, и она взяла бы его в свою сумку.

— Дай мне Энтони, — сказала она. — Я все-таки замужем за ним.

Таким образом, все камни пришли с ним домой.

Она полагала, что он познакомит с камнями остальную часть семьи так же, как сделал это с ней. Но когда они добрались до дома, он оказался странно замкнутым, возможно, почувствовав, что устроил детскую возню из-за пустяков.

Камни начали свою жизнь в доме на подоконнике комнаты, которую Петрок делил с Хедли. Затем они таинственным образом мигрировали в ванную комнату, где один из них отколол от ванны кусочек эмали. В конце концов, они поодиночке добрались до чердака, где она нашла им применение, прижимая бумагу при открытых окнах. За исключением камня Гарфилда, того, что был в форме трубы. Он пригодился для выжимания последней капли краски из тюбика.