— Ну да, она не уверена в себе. А как может быть иначе, после того, через что ей пришлось пройти? — сказал Оливер. — Она знает, что я не свободен.

— Она что, так и сказала?

— Она же была здесь. Она видела тебя. Эй, ты что, малыш? Ты ревнуешь?

Тот факт, что тема была затронута, по крайней мере, означал, что Оливер понял — Хедли она не нравилась. Но тогда он просто перестал приводить ее домой и привлекать Хедли к участию в их встречах, превратившихся теперь, по сути, в настоящие свидания.

Первый и второй раунд в пользу Анки.

Оставаясь слишком часто в одиночестве, расстроенный и чувствующий, что он совершенно неправильно действовал в сложившейся ситуации, Хедли попытался отомстить. И начал изредка видеться с красивым, любящим пофлиртовать бывшим Оливера, который стал парить над ним, как пресловутый ястреб над цыпленком. Положение ухудшилось еще и потому, что бывший, почуяв поощрение, преисполнился энтузиазмом, и когда искушаемый оттолкнул его, пригрозил рассказать Оливеру, что они уже спали вместе — дабы помочь Хедли принять решение.

В конце редкого события — тихого домашнего вечера, только вдвоем — Хедли все-таки сломался. Это была их годовщина, Оливер был очень внимателен и преисполнен довольно сентиментальной ностальгии и, что было лучше всего, ему удалось ни разу за весь вечер не упомянуть Анки. Они не поддались располагающему к лени анафродизиаку[31] — с комфортом завалиться перед телевизором — единодушно легли в постель рано и занимались такой любовью, которая начисто вышибла у Хедли из головы игривого бывшего Оливера. И тут зазвонили телефоны, сначала мобильный Оливера, закутанный где-то далеко в куртке, а затем домашний, всего в нескольких дюймах от постели.

Оба мужественно проигнорировали звонки, Оливер даже придавил аппарат подушкой, прежде чем вернуться к прерванному занятию, но потом щелкнул автоответчик в кабинете. Скоро туда, где они лежали, через открытые двери донеслись безошибочно узнаваемые звуки голоса Анки.

— Оливер? Олли! Я знаю, что ты там. Слушай, ты красавчик-трахарь, возьми трубку. Возьми прямо сейчас!

И так далее.

К сожалению, автоответчик был настроен, чтобы принимать длинные, запутанные сообщения от капризных художников, так что ограничения по времени не было. В конце концов, она повесила трубку, но не раньше, чем настроение в спальне опустилось до той точки, когда она вполне могла бы лежать там между ними.

Хедли терял самообладание так редко, что это было похоже на буйный припадок ярости, обрушившийся на него.

— Почему бы тебе не переспать с глупой коровой, просто чтобы она заткнулась?

— Только не начинай снова.

— Но ведь она же этого хочет! Ведь так?

— Нет. Она…

— Оливер, это сексуальное домогательство. И точка. Ты что, не видишь? Она встает между нами, а у меня самого не хватает сил, особенно когда ты ее там обхаживаешь.

— Она друг, Хед.

— Тебе не кажется, что это немного непрофессионально?

— Отвали.

Оливер никогда так с ним не разговаривал, даже когда злился. Они оба замолчали, вероятно, шокированные в равной степени. Затем телефон снова начал звонить.

— Что ж ты за мужик, если не можешь ей сказать, чтобы отвязалась, — сказал Хедли.

— Нет!

Оливер попытался дотянуться до телефона первым, но Хедли оттолкнул его в сторону так яростно, что тот ударился головой об изголовье кровати.

— Вот и прекрасно, — подумал он. — Так тебе и надо. Он отбросил подушку в сторону и схватил трубку.

— Слушай, ты, бездарная сука…

— Что?

— Рейчел?

— Петрок?

— Извини, я… Это Хедли, мама. Петрок мертв. Почему ты шепчешь?

— Она не должна меня слышать, — прошипела Рейчел. — Она там, под столом там и… Ох, твою мать. Хедли, ты все еще там?

— Да, — вздохнул Хедли.

— Камни. Сколько их должно быть, чтобы все было идеально?

— Какие камни, мама? Где Энтони? Ты приняла свои таблетки?

Так начался последний в жизни Рейчел сорокаминутный телефонный разговор.

К концу его Оливер накинул одеяло на плечи Хедли, сам надел халат и ушел смотреть телевизор. Швырнув кое-что из одежды в сумку, Хедли заглянул к нему.

— Извини, что я тебя головой приложил, — начал он.

Оливер ничего не ответил.

— Ей снова совсем плохо. Я лучше съезжу. Не понимаю. Может, вальпроат работает хуже лития, или у нее все началось снова, или…

Он понял, что Оливер не смотрит на него, и ушел.

Большую часть пути он кипел от злости, гнал как сумасшедший на обеих скоростных автомагистралях. Остановившись заправиться или выпить кофе, он включил свой мобильный в надежде, что Оливер оставил сообщение, но только для того, чтобы вознегодовать снова, когда увидел, что сообщения не было.